И аз воздам

— Вот даже как, — отметил Курт холодно. — Эти умники знают, что это означает? На что обрекают каждого из задержанных нами — знают?

— На что? — чуть слышно спросила Нессель, и он раздраженно покривился:

— На ад. Если их будем судить мы — предъявить им я могу лишь попытку исполнить работу инквизитора без права на подобное действие. Это все же чуть отличается от простого самоуправства, каковое им мог бы вменить светский суд. Положим, кто-то из них заслуживает не только хорошей порки, но и виселицы — кто-то из тех, кто вытащил девчонку из дому, кто вязал ее, кто сбрасывал в реку, кто de facto убил ее… При том, что она и сама неплохо отомстила за себя — этого вполне довольно, и это было бы справедливо. А по нашему обвинению им всем грозит отсечение правой руки и клеймление лба подобием Сигнума. Сомневаюсь, что хотя бы половина из них выживет после такой процедуры, чтобы насладиться покаянием, каковое им будет предписано в дальнейшем.

— И если магистратские не одумаются, — добавил Ульмер, — нам придется либо сделать именно так, либо отпустить их… А это будет неразумно — все эти люди решат, что взяли Официум на испуг, и в дальнейшем не будут и в грош ставить его решения. И это будет несправедливо — ведь гибель девочки останется безнаказанной. Не вполне, разумеется: как верно заметил майстер Гессе, она сама или Господь ее руками уже обрушили кару на их головы, но как быть с земной справедливостью, как быть с тем, для чего существуем мы, существует закон?

— И что ты будешь делать? — все так же тихо спросила ведьма, и Курт угрюмо отозвался:

— Поговорю с магистратскими сам и попытаюсь вбить в их тупые трусливые головы толику разума. Но если не удастся — дальнейшее будет на их совести. Есть еще что-то, Петер?

— Не совсем, — помявшись, ответил тот. — Мелочи, майстер Гессе, к тому же — с расследованием не связанные, но мелочи важные… Миновало полдня с тех пор, как мы заперли этих людей по камерам. Многие из них серьезно ранены, а до суда мы не знаем, для кого из них лекарская помощь все еще имеет значение; кто-то обойдется так, а кому-то требуется хотя бы перевязка. И следует подумать об их питании — хотя бы скудном, дабы они дожили до решения своей судьбы, а ведь это неведомо когда будет… Теперь все это на вас, майстер Гессе.

— Вот уж это ты отлично уладишь без меня, — возразил Курт твердо. — Ты знаешь лекарей и аптекарей этого города, правила обращения с арестованными в академии постигал, на службе не первый год, «скудные и неразнообразные запасы» Официума в твоем распоряжении; действуй. Отчетами по ходу дела можешь себя не изводить: после напишешь один, по итогам сделанного. С бамбергским священством ты также знаком; стало быть, на тебе же лежит и обязанность договориться об отпевании и погребении Хальса и старика. Ты знаешь, где содержится казна Официума?

— Да, знаю, но ключ всегда был у майстера Нойердорфа, и я не представляю, где его теперь искать…

— Ломай дверь, — оборвал Курт. — Возможные последствия беру на себя; расходы предстоят внушительные… Все, что касается достойного погребения убитой девочки — тоже лежит на тебе; вне зависимости от доходов ее матери, все должно быть произведено должным образом. Справишься?

Два мгновения Ульмер стоял молча, глядя на свое новое временное начальство так, словно его вот-вот должны были вытолкнуть на арену, в стаю разъяренных зверей, и, наконец, коротко кивнул:

— Да, майстер Гессе. Я справлюсь. Вы правы, не следует отвлекать ваше внимание от более важных дел: уж с ними-то никто, кроме вас, не сладит.

— Еще и неведомо, слажу ли я… — буркнул Курт и со вздохом кивнул: — Стало быть, решили. Рабочая комната Хальса сейчас заперта?

— Нет, — снова смутившись, пробормотал Ульмер. — Посторонних, вольно расхаживающих по Официуму, нет; сам он ее не запер перед тем, как… ушел, да и что там может быть такого, что было бы секретно? Протоколы и…

— И отчеты, — докончил Курт и отмахнулся, предваряя покаянные речи: — Теперь уж поздно — в любом случае. Иди. Делай, что следует. Если появится кто-то из Ван Аленов с новостями — задержи до моего появления: если мы с ними будем бегать по Бамбергу в поисках друг друга, непременно разминемся.

— Да, майстер Гессе, — отозвался младший сослуживец, вытянувшись, точно на плацу, и, развернувшись, торопливо зашагал прочь, к повороту у подвальной лестницы.

— Думаешь, среди записей покойного инквизитора есть что-то ценное? — глядя вслед Ульмеру, спросила ведьма; Курт пожал плечами, снова взяв ее за руку и направившись по коридору к комнате Хальса:

— Навряд ли. Скорее нет. Но согласно всем правилам ведения расследования — я должен их просмотреть. Хотя надо заметить, что частенько именно действия, совершаемые «потому что положено» и «для очистки совести», и приносили мне если не разгадку, то важные сведения pro minimum. Как знать, быть может, мне посчастливится, и сейчас как раз тот самый случай.

— Ты в это не веришь, — убежденно возразила ведьма, бросив взгляд на его хмурое лицо; Курт невесело усмехнулся:

— Не верю. Но с чего-то начинать надо.

— И ты чего-то недоговариваешь, — прибавила она тихо.

Несколько секунд он шел молча, слушая, как гулко отдаются звуки шагов под каменными сводами, и, наконец, нехотя отозвался:

— И не стал бы договаривать, Готтер. И дело не в том, что ты все же сторонний человек в Конгрегации, дело не в доверии; даже если б ты была моим сослуживцем, следователем, ведущим расследование вместе со мною — все равно не стал бы: ибо тут речь идет о моем доверии мне самому. Так оно бывает: стоит лишь озвучить мысль — и мысль, став словом, становится целью; разумом можно этого не желать, но где-то там, подспудно, вместо поиска решения, ответа — может поселиться жажда доказать сказанное вместо того, чтобы отыскать истину. Посему я поступаю так, как поступал всегда, лучше чего еще не придумал: приняв для себя некоторые выводы, просто делаю все возможное, чтобы проверить их один за другим, поочередно. Самое сложное — решить, какой из них важней и в чем надлежит убедиться либо разувериться в первую очередь… И здесь уже никакой опыт, никакая statistica не помогут: порой самое очевидное и многообещающее может увести в пустоту, а ниточка, что казалась тонкой и малозначительной, вывести к той самой истине.

— Это мне знакомо, — вздохнула ведьма понимающе.

Курт лишь молча кивнул, вдруг осознав, что последние несколько мгновений пребывал в ощущении, будто и впрямь говорит с кем-то из сослужителей — с кем-то вроде Бруно, не один год бывшего его помощником, а зачастую и исповедником — еще до того, как сей status был за ним закреплен de jure.

«Она лезла в твое расследование, как сейчас это делаю я? И ты верил ей так же, как мне сейчас веришь?»…

Кристиан Хальс за столом напротив в темной комнате трактира… Несколько минут, когда казалось, что это просто разговор двух сослуживцев, обсуждающих расследование, беседа двух людей, занятых одним делом…

«Если допустить, что в Бамберге присутствует некий артефакт, подавляющий любые попытки разумного осмысления окружающего мира»…

«Мне кажется, что этот город меня выжигает. Я ничего не чувствую, ничего и никого не вижу, не понимаю, как прежде»…

Курт замер, взявшись за ручку двери в рабочую комнату Хальса, и медленно, размеренно перевел дыхание, на мгновение прикрыв глаза. Быть может, и впрямь? Равнодушный епископ, не видящий и не желающий видеть того, что творится под самым носом; равнодушные горожане, безучастно наблюдающие за тем, как два года подряд их жгут и вешают в неправдоподобных количествах, и внезапно взбунтовавшиеся, когда под стражу взяли очевидных убийц и смутьянов; равнодушный делец, не видящий в городе ничего, кроме продающихся и покупающихся домов, что, в общем, для торгаша было бы логично, если б при этом он не бросался в совершенно сумасшедшие авантюры вроде призвания наемников… Обер-инквизитор, либо вовсе не представляющий, что происходит в его же отделении, либо лишившийся головы настолько, что ударился во все тяжкие, хватая каждого встречного; следователь первого ранга, вероятный будущий обер, по-глупому вляпавшийся в торгашеские забавы с наемниками… Ведьма, потерявшая способность видеть, и — инквизитор с более чем десятилетним опытом оперативной службы, год за годом бывший объектом насмешек за свою паранойю и похвал за проницательность, внезапно проникшийся симпатиями к малознакомым людям и не видящий разгадки, не видящий следа; одни догадки, о которых он и впрямь никому не сказал бы вслух — догадки, ни на чем не основанные, кроме невнятных ощущений и домыслов…

— Что-то не так?

Тихий голос Нессель выхватил его из раздумий рывком, точно ее шепот был криком над головой спящего, и спящий проснулся, все еще наполовину пребывая там, в мыслях, за гранью реальности, в мире незримого… в мире неощущаемого, где над городом раскинулась липкая темная сеть…

— Задумался, — нехотя отозвался Курт и, распахнув дверь, переступил порог комнаты Хальса.

Ведьма лишь бросила на него короткий взгляд, ничего не сказав, вошла следом за ним и уселась в сторонке подле окна; все так же молча и неподвижно, точно соборная скульптура, она просидела следующие полчаса, пока Курт осматривал комнату и перебирал бумаги на столе и невысокой этажерке у дальней стены. Как он и ожидал, ничего, помимо сухих отчетов и протоколов, в комнате не обнаружилось; лишь в углу, в куче смятой бумаги с черновиками допросов свидетелей и все тех же отчетов, попался исчерканный листок с несколькими словами, соединенными между собою короткими стрелками. Вверху значилось «Гессе фон Рихтхофен», а чуть ниже — вразброс, без соединения в цепочку и каких-либо пометок — «пожар на территории Гайеров», «оба этажа сразу», «трупы: осмотреть», «скупщик Гессе», «поджог» и в самом низу страницы, крупно и решительно — «пожар Гессе»…