И бывшие с ним

Юрий Иванович взял лежавшую рядом с аптечкой милицейскую фуражку, подарок Эрнсту вышедшего на пенсию пациента. Считалось у автовладельцев: присутствие форменных фуражек за задним стеклом делает гаишников снисходительнее. Надел фуражку по глаза, прикрывшись таким образом, высунулся, показал Эрнсту адъютанта.

При виде Эрнста парень ослаб. Двухметровый мужик, глаз подшиблен.

— Тут лом не проплывал? — хрипло спросил Эрнст. Хохмочка Лени при первой встрече со страшным Ермихой в пятьдесят третьем году за углом Селезневских бань. Свет луча в кошмаре детства Эрнста Гудкова.

— Нет… — адъютант узнал Юрия Ивановича.

— Пойдем подыбаем.

— Скоро ужин, — богатырь подтянулся. Соображал: перед дружком оправдается, дескать, твоего батю я послал, и приврет про схватку с Эрнстом. Припишет себе его подбитый глаз.

Поехать с друзьями адъютант не мог, на кухне должен получить от «наших» банку с едой для сына Юрия Ивановича. Тот обретается в брошенной железнодорожной будке. Дорога к ней такая-то.

Компромисс не состоялся, проигравший адъютант был посажен в машину. О причинах бегства сына Юрий Иванович не спрашивал. Самолюбив, тщится первенствовать. Двенадцати лет так же вот бежал из пионерлагеря; тогда случилось ему подсмотреть, как устроители военной игры прячут конверт с указаниями для южных, а может быть, синих; сын сочинил приказ южным-синим подчиниться ему, утром ошеломленная приказом армия последовала за самозванцем и была разбита за ближними кустами, главком бежал из Можайских лесов и укрылся в Печатниках. Сейчас что-нибудь такое же. Сорвалось, сидит в будке, бессильно грозит доказать им. Так в мальчишеской ссоре. Сошлись стукнуться. Поорали друг на друга, одни остались на месте, другие с угрозами уходят, переживая отход как поражение.

За путями в ельнике — красная кирпичная будка. Юрий Иванович обогнал спутников, добежал, дернул дверь: заперто.

Адъютант под его взглядом обошел будку. Вынес из крапивы ящик, приставил к стене, встал на него. Взялся обеими руками за щит, закрывавший оконный проем, поддернул его и вынул с легкостью. Только что не одной рукой вынул сколоченный из горбыля щит. Юрий Иванович встал на ящик, перегнувшись, оглядел убежище сына. Исклеванные стены с пятнами побелки. В углу дверища положена на кирпичи. Завалена травой, по краю из-под травы видна рваная мешковина. Под дверищу, очевидно, засунуты байковое одеяло, рюкзак с рубашкой и сальной литровой банкой в полиэтиленовом пакете.

На станции Юрий Иванович отделился. С адъютантом взялся ходить Эрнст. При встрече разводили руками, дескать, припухаем, старичок, а что делать?

Смеркалось, когда объявился сын. Его появление связывалось с отходившим товарняком. Позже Юрий Иванович сообразил, что связи тут никакой, отходивший поезд открывал простор станции.

Сын побежал при виде своего адъютанта, понуро бредущего под конвоем Эрнста. Юрий Иванович, оказавшийся по другую сторону линии, закричал ему. Парень не узнал и отца. Фуражка, понял Юрий Иванович, фуражка на мне!

Сдернул фуражку, бежал. Сын догнал хвост поезда, вскочил на тормозную площадку третьего вагона.

Из последних сил Юрий Иванович догнал вагон. Поймал поручень правой рукой, в левой — фуражка. Позже, как прыгнул, удержался на подножке и пришел в чувство, соображая, что расшиб колено к чертовой матери. Швырнул фуражку вниз на убегающую землю, ухватился за стойку, поднялся.

Сын оказался на площадке соседнего вагона. Узнав отца, он перебежал площадку. Стал на подножку с той стороны, готовясь спрыгнуть.

— Я расшибся, спрыгнуть не могу! Поедем до соседней станции! — крикнул Юрий Иванович.

— У меня дела здесь!

— Я тоже здесь не от безделья!

Сын откинулся, повис, держась одной рукой за поручень. Насыпь расширялась, поезд выходил на ровное место.

— Я помощи не просил! — крикнул сын в ответ. — Раньше надо было!

Налетал переезд с линиями беленых столбиков.

— Не прыгай!

— Ты даже драться меня не научил!

— Не прыгай, дослушай! — Юрий Иванович спустился на подножку. Взвихренный воздух колол лицо каменной крошкой. — Такое время, мы будто въехали в новую квартиру! — Рывки, тряска вагона передавались ему, голос прерывался. — Батареи плохо греют, полки навешивать, а вы с вопросами! Нас не хватает!..

Сын прыгнул. Юрий Иванович был не готов прыгнуть следом, но стоял на одной ноге, берег ушибленную. Уперся обеими ногами, согнул в коленях. Сильный толчок в сторону и вперед. Полет, удар ногами о землю. Недолго его несло, подвела разбитая в колене нога.

На четвереньках выбрался из кустов, куда его бросило. Хромая, яростно двинулся по краю полотна. Он подвернул в лодыжке ту же ногу с разбитым коленом.

Заторопился, принявши зонтик цветка за мазок на километровом столбике. С новой силой бросился вперед и едва не проглядел столбик, так стало темно. Поймал ладонью стальную головку и обмяк в ужасе: влажен был стальной оплавленный по краям срез. Ладонь мокра от слез, понял он в тот же миг. Повалился на колени, сел. Попахивало пропиткой шпал, мочой, нагретым железом.

Такое время пережили, сынок, говорил он про себя, будто все селились в новую квартиру, бегали искали миксеры, томики Камю, лекции о гигиене брака и о неопознанных летающих объектах. Выбрасывали старую мебель, подсвечники на помойку — глядь, ее завтра подбирают. НТР, новые скорости, ситуационная этика. Записки на Венеру. Житейские затруднения, заботы, прочая холера… Вы, дети, спрашиваете, а у нас самих голова кругом, да нам некогда, все обживаемся. Я делал, сказал себе утешительно Юрий Иванович, я делал!.. Ты видел, что меня понимали. Я старался жить так, чтобы ты явился в свое будущее с языком, понятным для других.

Пронесся с ветром поезд, вновь было тихо, скрипел коростель в поле. Юрий Иванович брел при свете серпика, повисшего над обрезом черного леса.

В полночь доплелся до станции, заглянул в будку. Ложе в углу пустовало. Покемарил до утра на скамьях в крохотном вокзальчике, спозаранку явился к школе с апельсином над входом. Адъютант отвечал ему с досадой, небрежением даже. События вечера выглядели так: Эрнст и адъютант помчались вдогонку за поездом, встретили на дороге сына Юрия Ивановича. Адъютант был отпущен, а сын схвачен и увезен неизвестно куда.

До завтрака было далеко, сонный адъютант от нечего делать пошел было провожать Юрия Ивановича, да отстал, глядел вслед.

Там, в будущем, в неизвестное мне время, поймут его речь, думал о сыне Юрий Иванович вечером, сидя на носу «Весты». Мою речь понимают, я понимаю их речь… Сын рос возле меня, стало быть, учился моему языку.

2

Гриша зачитывает график: какого числа, в какое место должны были прийти. Из Рыбинского в Шексну, через Кубенское озеро, в Сухону, по ней — в Северную Двину. Повторяли за Гришей названия пристаней: Песья Деньга, Ноземские Исады, Нарезмы, Шиченьга, Ярыга, и голосами слабели, предвкушая бег «Весты» под парусами.

Уходило в поход четырнадцать человек. Леня Муругов вернулся из совхоза.

Возле Гриши на носу сидел Вася Сизов. С утратой благополучия он утратил иные иллюзии. В семье нелады, дочери требовали денег на наряды, жена пошла работать, наставила Васе рога, о чем в злую минуту и сообщила.

Гриша и Юрий Иванович переглянулись. Гриша коснулся Васиного плеча пальцами. Согнул ладонь, с силой толкнув друга в плечо. Этот жест в детстве имел множество назначений, так задирались, звали в игру, напоминали о себе. Вася обернулся. На лице выражение оглушенности, он как всплывал.