И бывшие с ним

— У нас тут забрезжило, — продолжила трубка голосом Юрия Ивановича. — Можем выезжать в Переборы. В конце июля мы в Уваровске. Ждет нас Калерия. Ты, выходит, за дядьку Черномора. Из Уваровска отправляем «Весту» на платформе.

— Ну что ж, склались да поехали визиты делать, — легко сказал Гриша.

4

Антонина Сергеевна была смущена резвостью Ильи Гукова: едва принявши черемискинский Дом культуры, он отважно затеял перестройку здания, истратил в неделю сумму на текущий ремонт и пробавлялся подачками совхоза. На собственные деньги купил лес в лесничестве, возил на лесопилку. Свои фуговые доски держал в комнатке под лестницей, комнатка считалась кабинетом директора. Явившись с опозданием к месту событий, Антонина Сергеевна застала вскрытые полы, зияющие проемы. Что же вы развоевались, говорила она строго, на какие шиши капитальный ремонт? Суммы едва хватило бы на покраску-побелку, замену оконных рам и местами половиц.

Илья в ответ говорил много, она единственно запомнила про «теплое» бревно — то есть срубленное дерево было больное, без смолы, поэтому в срубе бревно скоро начнет крошиться.

Надо бы навещать Дом культуры в Черемисках, но когда ей? Прежде, бывало, каждое утро она пробегала краем Черемисок, теперь Полковников бегал один, вечером; без «паровоза» Калташовы ленились, потрусят по заполькам, и назад. Охлаждение Полковникова муж объяснял своим переходом в райисполком.

Антонина Сергеевна собирала семинар культработников, черная гладкая голова Ильи мелькала в зале, в коридорах районного Дома культуры. Антонина Сергеевна вспоминала о ремонте в черемискинском ДК, собиралась подозвать Илью, расспросить, но тут же ее отвлекали. На третий день семинар завершался чаепитием, Антонина Сергеевна приткнулась в уголке. Господи, хорошо-то как! Набегалась, надергалась. Вызвонить, выписать сто с лишним человек — библиотекарей, худруков, завклубами фабричек, лесопилок, хозяйств, расселить, накормить. Собрать по городу самовары. Теперь пусть почаевничают, хоть рассмотрят друг друга.

Тут она увидела Илью, подозвала, усадила рядом. Все нравилось в Илье: гладкая черная голова, речь, его кожаный пиджак. Угощала его, расспрашивала о ремонте, он с улыбкой отвечал. Понимала, затея не по его уменью, надо вмешаться — да вдруг он обидится? Обстоятельства, однако, подтолкнули ее, пришлось подступать к Илье с вопросами. Приехавший почаевничать Пал Палыч поругал Илью за разгильдяйство: дали парню трактор с прицепом привезти гравий, а парень пропал с глаз, бетономешалка простаивает, присланные шефами рабочие ходят взад-вперед по Черемискам, ищут вчерашний день.

Дня через три она приехала в Черемиски взглянуть, что делается в Доме культуры. Поднялась на крыльцо, прислушалась и побрела на голоса. Под слоем стружек и щепы взвизгивало битое стекло. Из темени дверных проемов дуло.

Антонина Сергеевна натолкнулась на штабель теса, стала обходить его, втиснулась между штабелем и еще чем-то, оно выступало углами, и очутилась перед дырой в перегородке. Это обстоятельство позабавило ее: она видела Илью. Он пререкался с двумя нестрижеными парнями в фуфайках, то были рабочие уваровского завода, вытребованные Ильей у шефов. Прислали их, как понимала Антонина Сергеевна, чтобы отвязаться от Ильи, — он ездил на завод, тряс там списками: «Жесть, трубы!» Парни были слесаря, они твердили, что их послали навесить батареи и пустить котельную, а Илья заставляет их красить и строгать, а он угрожал им разоблачением. Шефы надсмехались над его угрозами и поносили подаренный совхозом котел Кв-200 — котел был не новый.

Шефы враз отвернулись от Ильи и ушли. Илья обмакнул кисть, провел раз и другой по косяку. Очевидно, краска была густа, он с ведром в руке пробрался к скопищу таких же оплывших краской ведер и бидонов, здесь плеснул в ведро олифы. Антонина Сергеевна могла, вытянув руку, коснуться его головы: он сидел на корточках под стеной.

У Ильи была небольшая гладкая голова, волосы он зачесывал направо, так росли; был завиток на лбу — «корова языком лизнула». Она едва удержала себя, хотелось коснуться его головы: эта умилительная гладкость, выступавший мысик завитка.

Постояв, она тихонько выбралась из засады и пошла себе.

5

Похолодало, по Каме они шли сквозь дожди.

На корме оставались Эрнст и Гриша — на руле. Остальные прятались под набухший брезент, втискивались меж ящиков, рюкзаков, весел, куч парусов.

В тот вечер они иззяблись, были мокры, долго не могли пристать — на берегах ни огонька. Берега глинистые, сырые, высокие, костры не разложишь. Наконец Эрнст с биноклем выкрикнул: «Вижу провода» — и указал на высокий левый берег, опушенный лесом.

Гриша показал рулевому на скопище бревен под берегом, выбрал место с расчетом, что они затем смогут выскочить на берег по бревнам.

С инерцией своих пяти тонн «Веста» врезалась в затор и лишь слегка раздвинула бревна. До берега оставалось три метра.

Команда разобрала тяжелые четырехметровые весла и крюки, стали толкаться. Шлюп сидел намертво. Эрнст взял крюк и пошел по бревнам. Возле берега он-таки провалился по пояс. Прочие стояли на ветру, синие от холода, с веслами в руках, смотрели, как Эрнст выливает воду из сапог, выжимает носки.

Наконец Эрнст, бегая по бревну и измеряя глубину крюком, нашел место поглубже. Гриша скомандовал: все на левый борт — и разом толкаться. Одни ухватились за ванты, раскачивали шлюп, другие упирались веслами. Гриша ругал их слабаками. Была небольшая передышка: Володя сломал перо весла.

Чудом они снялись. Удалось завести мотор. Шлюп развернулся и с маху врезался в новое скопище бревен. На этот раз берег был ближе.

Эрнст принял конец, закрепил его на всосанное глиной бревно. Володя кидал с борта резиновые матрасы и рюкзаки.

— Якорь! — велел Гриша.

В солнечную погоду, в тепле, они готовы были участвовать в его игре. Сейчас же, в сумерках, на стылой реке, они угрюмо наблюдали за тем, как он ворочает бочки и раскидывает канистры — высвобождает якорь.

— Боцман, кранец!

— Зачем кранец, командор? — отозвался Володя.

— Ну что ты нас мучаешь, ну упрется лодка планширом, ну какого рожна сделается брусу мореного дуба? — раздраженно сказал Павлик.

— Не к лицу царапина гордому кораблю, — сказал Эрнст и по лесине перебрался на берег следом за другими.

Гриша сказал им в спины:

— Вы что, отшвартовались?

Додик ответил:

— А мне так не нравится швартоваться.

Гриша разъярился:

— А-а, тебе нравится бросать корабль, как прогулочную лодку!

— Я хочу лагом отшвартоваться, — сказал Додик.

Швартоваться лагом, то есть бортом, было навязчивой идеей Гриши. Так они считали.

— А по-другому я не желаю, — добавил Додик.

Они разобрали свои рюкзаки и стали подниматься по вязкой глине берега, хватаясь за ветки кустарника. На середине подъема стали, глядели вниз. «Веста», прижатая течением к берегу, едва была видна в обложном дожде. Гриша возился на левом борту, надувал резиновый матрац.

Их, утром перехвативших наспех по паре бутербродов и по полбанке сгущенки с кипятком, измученных и продрогших, их ждала теплая изба и самовар.

Костеря Гришу, они повернули и стали спускаться. Спустились, привязали к концу якорь и вбили в берег до основания лапы. Вывесили пеньковые кранцы. Любимый Гришин кранец, мотоциклетную покрышку, они потеряли ночью в шлюзе.

Нет игры в старого морского волка, думал Гриша. Удерживаясь за куст, он глядел в лица проходивших мимо друзей. Нет игры, есть задача вовремя быть в Уваровске.