И дай умереть другим

Лось настолько опешил, что даже забыл о контузии, при которой резкие движения противопоказаны.

– Какой Штайн? – подпрыгнул он вместе со стулом. – Пьяный я был. Ничего не видел, ничего не помню.

– Лосев, пребывание в состоянии алкогольного опьянения – это не смягчающее, а отягчающее обстоятельство. Так что рассказывай. И на отца-благодетеля своего Улыбабова не надейся, тут он за тебя не заступится, потому как убили вы с Дыроколом немца на его территории без его ведома, а по собственной глупости и непонятно ради чего.

– Да нет у вас ничего на меня, – неуверенно предположил Лось. – На понт взять хотите…

– Мы такими морально устаревшими методами не пользуемся, – вдохновенно соврал Турецкий. – Пистолет у Дырокола был?

– Был, но я-то тут при чем?

– А при том, Лосев, что этот пистолет засветился при убийстве Штайна и на нем твои и Дырокола пальчики. А поскольку Дырокол мертв, отвечать по всей строгости тебе придется. Одному.

– Не трогал я вашего немца, пьян же был, говорю вам. Я вообще от вас первого о нем и услышал. Мамой клянусь. – Будь на нем тельняшка, Лось бы рванул ее на груди для убедительности. Да вот беда, не было тельняшки.

– Смотри, заболеет мама от твоего вранья, – заботливо предупредил следователь.

– Не заболеет, умерла она давно. А пистолет я, может, и трогал, но про убийство ничего не знаю. Я в баре все время сидел, это кто угодно подтвердить может.

– Ты же пьян был, не помнишь ничего. А делов-то: пять минут – и готово. На лифте подскочили, забили немца насмерть – и обратно. Никто ничего и не заметил.

Лось дошел до бурного кипения:

– Да не ездил я ни на каком лифте! И не забивал никого! Точно вам говорю. – Он потянулся за новой сигаретой, но тут же отдернул руку – рука мелко дрожала.

– Вспомнил, значит? – Турецкий метнул ему пачку через стол.

– Вспомнил. Бывает у меня так: не помню, не помню, а потом – бац! Звук какой-нибудь услышу или запах и все до мелких деталей помню.

– А сейчас ты чего унюхал? «Кэмел», что ли? Знаешь, это ведь интересный научно-медицинский факт.

– Не знаю, но не убивал я.

– Ладно, давай свои мелкие детали.

– Сидели, пили, Дырокол все на толчок бегал.

– И долго отсутствовал?

– Когда минуты две, а когда десять. И когда немца этого замочили, его точно с нами не было.

– Сдается мне, Лосев, ты просто решил все свалить на мертвого товарища. Как-то это… неблагородно. Не по-нашему, не по-советски.

– Да не мог я.

– А Дырокол мог?

– Он, как его изуродовали совсем, двинулся, убить мог, если на него кто косо посмотрит. И на стороне он иногда это… подрабатывал.

– Объясни.

– Ну, проболтался раз по пьяни. Замочил кого-то для дяди – и пятьдесят штук в кармане, а у нас, мол, за такие деньги полгода вкалывать.

– Неплохо вы зарабатываете, – присвистнул Турецкий.

– Так ведь это… поделимся, – сразу нашелся Лось. – Мы это мигом, вы только сумму намекните.

– Зря ты это, Лосев, я взяток не беру, – признался Турецкий и мысленно в который уже раз в подобных ситуациях обозвал себя идиотом. – А вот ты ведешь себя неадекватно.

– Чего?

– Если чист и невиновен, зачем деньги предлагаешь?

Лось тут же пошел на попятную:

– У нас знаете как сейчас, все ведь берут. Вот я и подумал… А виноватый или нет, от этого только сумма зависит. А не срок.

– Кончай трепаться, философ, ты мне еще будешь рассказывать о расцвете взяточничества. Лучше быстро говори, на кого Дырокол работал.

– Не знаю, честно не знаю.

– Давай вместе думать, – предложил Турецкий. – На кого-нибудь из ваших соседей-конкурентов?

– Нет, если бы босс узнал, не простил бы. Не надумаем мы ничего, Дырокол же не просто так хрен с бугра был, он чемпионаты по дзюдо выигрывал, многих людей знал, связи остались. А я этого ничего не знаю.

– Ладно, Лосев, давай для окончательного закрепления взаимного доверия расскажи мне теперь все, что было на стрелке, и разойдемся.

– Как – разойдемся?

– Ногами. Будешь хорошо себя вести, по делу Штайна пойдешь свидетелем.

Лось согласно закивал:

– Ну приехали. Там потом Рыбак подъехал с этим журналистом, я его не знаю…

– А Рыбака знаешь?

– Ну «Буревестник» же – наш клуб, знаю, само собой. Резо с ними говорил, они отошли от машины и о чем говорили – не слышно было. Потом подъехали домодедовцы. И из машины скосили этого журналиста – он чуть в сторонке стоял. И развернулись вроде как уезжать, а тут наши вступили. Вот так.

– Ты уверен, что они стреляли именно в журналиста? Может, в Резо или в Рыбака?

– Не знаю. Я видел, что первым упал журналист, а в кого они метили, сам черт не разберет, там сразу такое началось.

Узнать, какой информацией собирался поделиться Волков, судя по всему, не придется, но не мешало бы определиться, хотя бы по какому поводу была информация. Насчет Катаняна или Рыбака? По глупой случайности или подчиняясь чьему-то коварному замыслу, мы постоянно отстаем на один шаг, думал Турецкий. Только на один, но этого достаточно, чтобы вместо живых преступников или свидетелей пристегивать к делу только их молчаливые и хладные трупы.

И «важняк» дал себе торжественное обещание, что убийцу Катаняна он возьмет живьем, чего бы это ни стоило. Если, конечно, Катаняна убил не тот же Дырокол. Но почему Дырокол, при чем тут вообще Дырокол и Катанян, это же два разных дела?

Разных– то разных, но только они почему-то постоянно пересекаются.

Но если отвлечься от Катаняна и проанализировать треугольник Волков – Рыбак – Резо, то можно построить довольно любопытную версию. Предположим, Рыбак идет к домодедовцам и просит содействия в выколачивании денег из измайловцев. Глупо, конечно, но, возможно, другого выхода у него не было. Домодедовцы слегка припозднились и… Какого черта они начали стрелять, если их пригласили в качестве посредников?! Или, скажем, Рыбак обращается к Волкову и просит подстраховать его на стрелке с Резо. И уже Волков подключает домодедовцев. Тоже глупость. Или домодедовцы оказались там по своим делам, и Волков с Рыбаком вляпались в обычную междоусобную войну. Правда, ни одна из этих версий не соответствует рассказу Лося. Но он мог недопонять чего-то или просто соврать. Убивали, мол, журналиста, а мы ни при чем, всего лишь рядом стояли, «Cтиморол» без сахара жевали. От кариеса очень пользительно.

Алехина (Пухлого) Турецкий допрашивать не стал.

Пухлый настолько повредил лицо, что не мог говорить. Противную сторону уже до него допросили руоповцы. Оставшиеся в живых домодедовцы в один голос твердили, что никаких разборок не было, оба случая со стрельбой явились для них полной неожиданностью, в первом – они просто проезжали мимо, а измайловцы по собственной инициативе открыли огонь, а в павильончике и подавно было чистейшей воды нападение на них «практически безоружных» и мирно пьющих пиво.