И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

— Боже мой! — говорит Миша.

— Подожди! На это Ирина сказала: «Послушайте! Хотя у нас нет лишнего куска хлеба, но зато нет и войны. Вы забыли, почему нет войны? Потому что Горбачев вел переговоры с американцами до тех пор, пока они не поняли, что холодная война, которая велась все эти годы, во мгновение ока может превратиться в горячую. Вы уже забыли об этом?» Так говорила Ирина.

— И что? — спрашивает Миша.

— И все согласились, — говорит Лева и рассеянно улыбается, думая о своей храброй младшей сестре. — Ирина близорука, без очков видит плохо и, снимая очки, говорит, что не хочет больше видеть этот уродливый мир, она видит мир другим. Таким, каким он должен быть, мир, в котором нет ненависти, а только любовь, потому что в любви единственная надежда людей, говорит Ирина, любовь — это источник жизни, и она хочет, чтобы все люди любили и были счастливы.

— Любили и были счастливы, — повторяет Миша. У него появляются слезы на глазах, он чувствует их за закрытыми веками. Он снова думает о том, о чем часто думает с тех пор, как узнал о существовании Ирины: если бы я только мог ее встретить! Если бы она смогла меня полюбить! Я бы наверняка ее полюбил, на всю жизнь. А раз она так близорука, то у меня были бы большие шансы ей понравиться…

В этот миг Мише снова является та же самая мысль, которая берет начало из одного очень древнего чувства, которому шесть тысяч лет. Теплым субботним днем на Зеленом озере, снова, будто легким ветром навеянное, приходит к нему осознание того, что скоро ему придется покинуть Германию, если он хочет остаться в живых, если он не хочет быть проклинаемым и преследуемым и, наконец, убитым. Теперь Миша верит, что именно так все и будет: самое большое его желание осуществится, он встретит Ирину, и эта любовь будет прекрасной, но ему из-за преследований придется уехать в другую страну, но и там он не останется. Нет, маленькому человеку с печальными глазами бассета и тихим нравом предстоит путешествие вокруг всего света… Всего этого Миша пока не знает, но ветер знает об этом, — ветер, который шесть тысячелетий веет через моря и континенты, вокруг всего света…

И вот двое друзей молчат, лежа на большом дощатом щите с правилом номер 9 из клятвы пионеров-тельмановцев и слушают музыку. Каждый погружен в свои воспоминания. Лева вспоминает прожитые годы в Димитровке, а Миша думает о том, что произошло после воссоединения Германии. Всего лишь одну минуту он вспоминает об этом, но можно вспомнить очень много за одну короткую минуту…

15

Полчаса тому назад пожилой господин из Брюсселя с восторгом купил у Миши полный комплект униформы Национальной Народной Армии — рубашку, куртку, сапоги, фуражку, в общем, все, — и к тому же пугач. Нисколько не стесняясь, он разделся, надел на себя униформу и нырнул в этот безумный карнавал, который шумит между зоопарком и Бранденбургскими воротами. Все смеются, кругом много покупателей со всего света, и торговцы, и шлюхи. Там, где теперь больше нет стены, осталось еще несколько заградительных решеток. Свежее от росы и еще не снабженное подписью и печатью — таково Единое Отечество в день первых свободных выборов в ГДР, теплым весенним днем 17 марта 1990 года.

Территорию бывшей запретной зоны позади решеток все еще патрулируют два офицера Национальной Народной Армии, но здесь, по другую сторону решетки, тоже видны офицеры ННА, и пожилой господин из Брюсселя спрашивает Мишу, как же узнают, какие из них настоящие, а какие ряженые в только что купленную форму, и только было Миша собрался ответить, как какой-то берлинский пенсионер сказал:

— Настоящие те, что бегут, как зайцы, если вы на них направите оружие. Попробуйте-ка пугнуть их вашим пугачом, господин!

Бельгиец так и делает и при этом рычит что-то, раздается выстрел. Офицеры по ту сторону тут же удирают из запретной зоны, и как они мчатся — это надо видеть! Господи, вот умора, можно лопнуть от смеха, господин из Брюсселя в восторге палит еще раз, а берлинский пенсионер кричит:

— Вот эти — настоящие, видите, эти — настоящие!

И он тоже громко гогочет, и все, кто нарядился в форму Народной Полиции или офицера ННА, купленную у Миши ли или у других многочисленных торговцев, точно так же начинают стрелять, и не только из пугачей. Здесь есть и настоящие пистолеты, есть все, что угодно. Кто еще не стрелял, кто хочет еще раз? Шлюхи визжат от удовольствия, мужчины восторженно ревут, а «настоящие» попрятались на всякий случай в помещении блок-поста…

Разве это было не безумие, думает Миша, греясь в лучах майского солнца на Зеленом озере, — и уж, конечно, это было изрядным свинством, в котором и я принимал участие, — но Лева сказал: кто сейчас не продает все, что можно продать в этой стране, тому уже ничем не помочь. Тогда…

Тогда, в январе 1990 года, оставшиеся четыре мастера заявили Мише, что они не хотят больше работать и Миша может владеть магазином, если он с ними рассчитается.

— Как? — спросил Миша, а мастера ответили:

— Это твое дело, мы отказываемся участвовать, никто теперь больше не купит того, что произведено на Востоке, все хотят только западное. Так что смотри, Миша, чтобы у тебя хватило денег рассчитаться с нами, а на магазин мы плевать хотели!

Тогда Миша был в отчаянии, потому что магазин, во всяком случае, он так думал, должен стать его будущим, здесь он добьется благополучия, но где взять деньги для мастеров?

И вот тогда, в трудный для Миши час, в его жизни и в магазине появился лейтенант Советской Армии Лева Петраков и, можно сказать, спас его. Это случилось 5 января 1990 года. Лева вдруг возник перед Мишей в щегольской форме с огромной фуражкой и был потрясен тем, что Миша свободно говорит по-русски. Лева без колебаний предложил ему небольшую сделку: поменять 30 метров медных труб на ванну.

Миша вытаращил на него глаза и лишь пролепетал:

— Me… Медные трубы?

— Да, медные трубы, господин… Как вас зовут?

— Кафанке. Меня зовут Миша Кафанке, господин лейтенант.

— Мое имя Лева Петраков. Называй меня Лева, Миша!

— Большое спасибо, Лева. Откуда у тебя медные трубы?

— У меня их пока нет, но я могу их достать в любое время.

— Но где же?

— Там, где я живу, есть много вилл с нацистских времен. Сейчас в них живем мы, офицеры, и в этих виллах, конечно же, медные трубы, никакого свинца. Один дом пустует. Там я раздобуду 30 метров, я их уже присмотрел, завтра они могут быть у тебя. Но за это я хочу получить ванну, которую ты должен доставить в нашу виллу и подключить. Нас восемь товарищей; Петр позавчера перебрал, а поскольку затычка от нашей ванны потерялась, и никто из нас понятия не имел, где она может быть, то Петр по пьяной лавочке разнес «Калашниковым» ванну вдребезги. Теперь он протрезвел и говорит, что ему очень неудобно. Это прекрасно, что он раскаялся, но у нас теперь нет ванны, и мы не можем вымыться. Я сказал, что достану новую. Ну что, договорились?

— Договорились! — сказал Миша восторженно, они ударили по рукам, и сделка состоялась. 30 метров медных труб, их на первое время хватит. Уже на следующий день они с Левой доставили ванну народного предприятия «Sanitas» в виллу, где раньше жили нацистские офицеры, а теперь советские, и Миша установил там эту ванну. Все были в восторге, конечно, новую ванну надо было обмыть, что привело к новой попойке. Они провозглашали здравицы в честь Советской Армии и Левы, и Миши, а потом это повторялось снова по кругу. Около полуночи Лева отвел Мишу в сторонку для серьезного разговора, пока остальные продолжали пьянствовать, пели, купались и бегали нагишом по комнатам с грязными стенами без занавесок на окнах.

— Послушай, Миша, — сказал Лева, — мы можем пойти в другую виллу, там сейчас тоже никого нет, и там достанем для тебя еще больше медных труб. Но все медные трубы, которые я смогу добыть, тебе в твоем бедственном положении не помогут.

— В моем бедственном положении? — спросил Миша; он уже хорошо нализался. Они распили бутылку коньяка, конечно, самого лучшего — у Левы всегда все самое лучшее, — пока товарищи во дворе пели «Очи черные» и «Темно-вишневую шаль». — Как, то есть, в моем бедственном положении?

— Ну, ты же сам мне рассказал, что твои мастера хотят получить с тебя деньги, а ты понятия не имеешь, где их достать.

— Это так, Лева.

— Вот именно. Это воссоединение не принесло тебе счастья. Правильно, Миша?

— Правильно, Лева, из-за этого воссоединения я оказался в заднице.

— Выпей еще глоточек, Миша! — сказал Лева. — Мы, русские, находимся там же, только еще глубже, я в этом уверен больше, чем в скором пришествии Мировой революции, — извини, это маленькая шутка. Твое здоровье!