И это пройдет…
Шрифт:
— Ты меня вообще не понимаешь и не желаешь, — возмутилась Аня.
— А надо жалеть? Умер кто-то? Если хочешь чего-то в жизни добиться, бери и делай, а реветь нет никакого смысла. Никто и никогда не будет тебя жалеть. Да и любить тоже мало кто будет, так что трудись больше, — начала сердиться мама.
— А вот папа говорит, что я талантливая, — стушевалась Аня.
— Твой папа много всего говорит, а ты и уши развесила. Смотреть надо на дела, а не на слова. Даже если ты сто раз талантливая, только упорный труд и работа над собой помогут тебе в реализации желаний. Сыграй свою шакалиху так, чтоб все только ее запомнили и не смотрели ни на какую лису, глядишь, в другой раз режиссер подумает, кого взять на главную роль, — резюмировала мама.
Аня была шокирована таким подходом к жизни. Что значит никто не будет ее любить? Ей казалось, что это просто
С этого момента и началось их с Полиной соперничество. Поля тоже чувствовала напряжение между ней и Аней, старалась на сцене изо всех сил. На последнем фестивале обе девочки получили грамоты за артистизм. Правда режиссер ТЮЗа похвалил только Аню, но Поля гнала эту мысль прочь. Сейчас, когда она позвонила ей, девочке очень хотелось, чтоб их вечный с Пашкой тандем разбавил хоть кто-то. Полина с удивлением обнаружила, что подружек у нее почти нет, только Аня да Оля. Поле всегда было интереснее общаться с мальчишками, она обожала играть в футбол, казаки разбойники, с упоением прыгала в снег с гаражей, первая была в «Сифе» на турниках. Но сейчас все поменялось, с мальчишками нельзя было обсудить новый каталог «Avon» и мамин костюм с искусственным мехом от «Tom Klaim». Пацаны не интересовались вышивкой крестом и фенечками из бисера. Маме тоже было некогда разговаривать с Полиной. Она постоянно работала. А бабушка большую часть времени жила в деревне. Поля по старинке все еще делилась своими секретами с двоюродным братом, но это становилось все сложнее. Между Аней и Олей выбирать было легко. Аня нравилась Полине больше. Она была лёгкая, любила посмеяться, с удовольствием разделяла Полины увлечения: носилась с ней по коридорам, они вместе ходили в парк аттракционов и даже забрались в заброшенную гостиницу «Чайка», где тусовались готы и панки. Оля никогда бы туда не пошла, она сидела над книгами, ходила в музыкалку и зубрила английские глаголы.
Июнь 2002 год
Оля и Аня крутились около большого старинного зеркала. Его потемневшее стекло искажало отражение. Лица выглядели старше и строже, фигуры вытягивались. Под потолком покачивалась паутина, балки, выкрашенные белой краской, потрескались и теперь нависали хмурыми арками. Дом требовал ремонта. Раньше здесь располагались классы художественного училища. В аудиториях сохранились огромные окна, остатки фресок и разваливающаяся лепнина. Здание отапливалось из кочегарки и насквозь пропахло сладковатым дымом. Сейчас дом отдали под психологический факультет маленького частного вуза, директором которого был друг Аниной мамы. Маргарита Викторовна подрабатывала в нем, по выходным читала лекции по анатомии и физиологии для заочников. Сейчас на улице под раскидистым старым дубом накрывали большой стол в честь ее дня рождения. На льняных скатертях красовались стеклянные блюда полные ранней клубники и румяной черешни. По углам стояли круглобокие зеленые бутылки с шампанским и вытянутые синие с белым вином. Около мангала колдовал симпатичный мужчина в белой футболке: он махал над шашлыком пластиковой дощечкой, поливал из бутылки водой раскалившиеся и попыхивающие искрами угли. На небольшой покачивающейся тумбочке мамины подруги нарезали овощи и зелень. Тихо играла музыка и в такт с ней чирикали птицы.
Аня обожала бывать в этом месте, ей казалось, что у дома есть своя душа. Ожидая маму, чаще всего она сидела за облезлой желтоватой испещренной зазубринами партой и рисовала. Остро заточенный карандаш штришок за штришком выводил ласточек и голубей, сидящих на проводах.
— У твоей мамы много друзей, — заворачивая косу вокруг головы, заметила Оля.
— Очень, — отозвалась Аня, — мне иногда кажется, что она знает весь город.
При этих словах она закружилась, разглядывая, как летает ее юбка в зеркальном отражении.
— Что ты делаешь? — с удивлением глядя на нее, спросила Оля.
— Танцую, — хихикнула Аня, — видишь, как летает? Обожаю нарядные платья, жалко, что в них все время нельзя ходить. Вот повезло же тем девушкам, которые жили в 19 веке! Я недавно в Третьяковку с мамой ездила, там на картинах женщины в таких струящихся нарядах, с лентами, золотом, мехами. Один портрет особенно хорош был «Неизвестная», кажется, называется. Крамской написал. Там барышня в открытом экипаже. Божечки, какой у нее наряд: бархатное
платье, шляпка с перьями, шелковые перчатки, а как смотрит- царица! Помнишь, у Пушкина:«Ты рождена воспламенять
Воображение поэтов,
Его тревожить и пленять
Любезной живостью приветов,
Восточной странностью речей,
Блистаньем зеркальных очей
И этой ножкою нескромной…
Ты рождена для неги томной,
Для упоения страстей…»8
— Да ну тебя, — рассмеялась Оля. Ей казалось забавным Анино умение находить во всем любовные знаки.
— Какая ты не романтичная, — обиделась Аня, снова поворачиваясь перед зеркалом, ее лиловая юбка взметнулась солнцем, — а я ужасно хочу на бал! Чтоб вальсировать, вальсировать, вальсировать, — сказала она и на цыпочках пошла по широкому коридору, плавно покачиваясь, придерживая уголок подола, раскланиваясь с кем-то невидимым, стреляя глазами то вправо, то влево.
Оля снова рассмеялась, Аня напоминала ей болонку из советского мультика «Пёс в сапогах».
— Чем это вы тут занимаетесь? — спросила Маргарита Викторовна, поднимаясь по резной старинной лестнице. Ступени слегка поскрипывали, выдавая возраст дома. Она держалась рукой за тонкие перила, за ее спиной сквозь изумрудную листву било яркое, ослепительное солнце. Оно оттеняло фигуру женщины, окутывая ее таинственной дымкой. Оля поразилась статью и безупречной осанкой Аниной мамы.
— Играем в бал, — весело ответила Аня. — Вот смотри, — она снова пошла мелкими шажками навстречу матери, приветливо вытягивая ей руку. Та кивнула, принимая приглашение, и вот они уже вместе подпрыгивали в лёгкой мазурке. Оля не могла представить случая, в котором ее мама поступила бы так же.
Сделав еще пару па, Маргарита Викторовна остановилась.
— Шли бы вы есть, скоро все гости соберутся, солнце сядет, и вам пора будет домой, — поглаживая Аню по волосам, сказала она.
— Ну мам, — заканючила Аня, — это не честно, крёстная приедет, вы песни под гитару петь будете. А я так люблю, когда ты поёшь. Можно мы не поедем домой?
— Нет, — безапелляционно ответила она. — После ужина я вызову такси, и вы поедете по домам.
Аня насупилась, но не стала возражать. Она прекрасно знала, что капризничать и упрашивать маму бесполезно, если она что-то решила, значит так и будет. Аня махнула Оле рукой, приглашая ее в сад. Из динамика серого музыкального центра доносился бархатный голос Александра Малинина:
«И была соседка Клава
20 веселых лет.
Тетки ахали: «Шалава»,
Мужики смотрели вслед,
На правах подсобной силы мог я в гости заглянуть,
Если Клавдия просила застегнуть чего-нибудь…
Где-то за окном
Словно за бортом
Вдаль плывет мое детство,
Леди Гамильтон,
Леди Гамильтон,
Я твой адмирал Нельсон.
Как она ждала,
Как она звала,
Как она пила виски.
Леди Гамильтон,
Леди Гамильтон,
Ты была в моей жизни9…»
Около стола разговаривали две женщины: одна-высокая, рыжая, в зеленом льняном платье, другая- миловидная блондинка с острым взглядом:
— Любопытное исследование, и на сколько продлевает жизнь подобное сердце? — спрашивала рыжая.
— Пока сложно сказать, но срок эксплуатации заявлен как 18 месяцев, — отвечала блондинка.
— Ну надо же, как интересно. Правда до нас это еще не скоро дойдет, наша онкологичка поддерживающие препараты закупить не может, да что там, мы пластыри послеоперационные просим родственников пациентов самих покупать. Ты же знаешь, те, что у нас в расходе есть и на целую кожу лучше не клеить, что уж говорить о раневой поверхности. Швы снимать и так не самое приятное, а с этим пластырем и вовсе превращается в пытку, — покачала головой рыжая.
— Кому ты рассказываешь, я старух не знаю чем лечить, в аптеку зайдешь- цены космос, я им навыписываю, а они все одно ко мне с «Валидолом» идут, — сетовала блондинка, — ну вот и что толку от всех этих конференций, я сижу, слушаю, как фармацевтические представители рассказывают нам о замечательных чудодейственных таблетках, а назначить их можно единицам.
— Это точно, а БАДы эти дурацкие или другое мракобесие? У меня на той неделе тетка с ракухой в четвертой стадии на прием пришла. Мать честная, я ее спрашиваю, что же она так затянула. А она мне и говорит: «Я вот дрожжи пивные пила, думала грудь от этого и растет». Ты представь, у нее шишка, блин, с перепелиное яйцо, а она дрожжи! Вот теперь всем отделением не знаем, что с ней делать, — возмущалась рыжеволосая.