…И никаких версий. Готовится убийство

— А что же Журавель сам не защищался?..

Василий Ферапонтович пожал плечами.

— Кто знает. Наверное, считал, что для него это не главное, еще успеет… Вот и «успел», — горько добавил он. — И свое изобретение до конца не довел. Путь от открытия до его практического внедрения самое сложное для нас, Дмитрий Иванович. Найти, сообразить, открыть — это даже не полдела, а четверть, или и того меньше, — объяснял Дейнека. — Сталкивается столько интересов, появляется столько проблем! Иной раз вопрос так запутывается, что вроде все «за», а дело с места не трогается… И не поймешь почему… В большинстве же случаев все объясняется просто: производству, имеющему свой стабильный план, отлаженному, неинтересно, с точки зрения сиюминутной выгоды, заниматься нововведением, внедряемым вначале в малой серии, перестраиваться для этого. Хотя позже нововведение и даст значительный эффект, но рисковать текущим планом никто не хочет, считая, что «пока солнце взойдет, роса очи выест» или: «лучше синица в руке, чем журавель в небе».

Василий Ферапонтович заметил, что вместо пословицы у него получился неудачный каламбур, смутился и умолк.

— Ах, Антон, Антон! — воскликнул он через несколько секунд. — Просто не верится, что его нет. Имелись и у него, конечно, грешки, как у всякого человека, тут и прогульчики, и опоздания с работами, но все искупалось его жизненной активностью, его доброжелательностью, готовностью прийти на помощь коллективу! Да, нам его всегда будет не хватать!..

— А не было у него причин для самоубийства?

— Да что вы, товарищ полковник! Я же говорю, это был веселый, жизнерадостный человек, с доброй такой сумасшедчинкой.

— Какой-нибудь стресс?

— Нет, нет!.. А впрочем, — подумав, добавил Василий Ферапонтович, — чужая душа — потемки… Может, что-то личное? Но нет, не думаю… В институте, например, у него все было ол-райт!

— У вас дружная лаборатория?

— Конечно!

— А вот Журавель и Павленко… не спорили между собой?

— Мы все спорим! В споре, как известно, рождается истина. В науке — соревнование идей, столкновение мнений, споры — главный двигатель. Как же без споров?!

— Я имею в виду другое, — мягко уточнил Коваль. — Не замечали ли вы между ними столкновений, так сказать, характеров? Ну, например, самолюбий, амбиций. Не было ли обид?

— Нет, что вы! — возмутился Дейнека. — Павленко никогда не обижался на замечания Антона, даже когда тот подсмеивался над ним, шутя называя мыслящей улиткой. Мне кажется, Вячеслав Адамович просто стремится жить не напрягаясь. Наука для него, возможно, представляется таким оазисом: сначала мэнээс, потом кандидат или даже доктор, потихоньку, полегоньку, не спеша. Тем более что голова у него, как говорится, «варит» и он надеется на себя. И наука стала для него так притягательна, как белый халат для некоторых молодых людей, рвущихся без всяких данных в медицинский! И все же — это было почти идеальное содружество. Да и соседями они были. Оба молодые… А несходство натур не мешало им, наоборот, притягивало друг к другу, как плюс и минус. А почему это вас интересует, Дмитрий Иванович? — вдруг спросил ученый. — Это, наверное, не столь существенно…

— Я хотел бы понять жизнь института, взаимоотношения людей, двигающих человеческую мысль, прогресс. Я ведь в науке, особенно технической, к сожалению, профан…

Полковник заметил, что его самоунижение польстило заведующему лабораторией.

— Хотите, покажу вам нашу опытную мастерскую, где работал и Журавель, — любезно предложил он.

— Конечно, — с готовностью согласился Коваль, — но сначала покажите стол Журавля.

— Вы за ним сидите, — сказал Дейнека.

Дмитрий Иванович открыл тумбу стола и стал выдвигать ящики, один за другим, просматривая находящиеся в них бумаги. Заведующий лабораторией терпеливо ждал.

— Вы можете, Василий Ферапонтович, популярно объяснить суть технической проблемы, над которой работал Журавель? — спросил полковник, роясь в ящиках.

— Попробую, — почесал в затылке Дейнека. — Проблема номер один в машиностроении, — начал он, собираясь с мыслями, — долговечность, износостойкость машин. Износостойкость зависит от трущихся элементов, трущихся пар. Это понятно?

— Абсолютно, — подтвердил Коваль.

— А от чего зависит в свою очередь износостойкость самих трущихся пар? От многих факторов. Например, материала, из которого они сделаны, а также от заключительной, финишной, обработки при их изготовлении.

Заведующий лабораторией, видя, как внимательно слушает полковник, вошел в роль лектора и с удовольствием продолжал:

— И вот мы подошли к главному. При абразивной обработке поверхностей трущихся деталей во время их изготовления, скажем, наждаком, частички твердого абразива, то есть наждака, неизбежно внедряются в обрабатываемую поверхность. Предотвратить это невозможно. При машинном притирании поверхностей создается повышенное давление в каждой точке соприкасания, металл перегревается, «пригорает», и мельчайшие частицы абразива втираются в обрабатываемую поверхность, ставшую мягкой, как бы вдавливаются. И остаются в ней…

Коваль отложил бумаги и сосредоточенно слушал. То, что рассказывал заведующий лабораторией, было элементарно и, кто знает, могло ли относиться к делу, приведшему его в институт, но он заинтересовался на первый взгляд, казалось, простой технической проблемой, о которой шла речь.

— Эти вдавленные, незаметные глазу мельчайшие частицы абразива в процессе трения, при эксплуатации машины, — объяснял Дейнека, — выпадают, и на трущейся поверхности образуются пустоты, через которые вытекает, скажем, масло. — Василий Ферапонтович схватил чистый лист бумаги, лежавший на столе, и быстрыми движениями начертил две прижатые друг к другу плоскости, в месте прилегания наставил точки, обозначающие мельчайшие вкрапления абразива. — Чтобы избежать течи, шлифовку трущихся элементов проводили не сразу, грубо, а многократно, постепенно уменьшая размер зерна, пасты, вплоть до финишной полировки, то есть старались создать идеально гладкую поверхность, которой можно добиться только при ручной обработке.

И все же, Дмитрий Иванович, течи, например, сальника в автомобиле избежать не удается, и вы об этом, конечно, знаете. Но я хочу подчеркнуть, что это уже вопрос второй, вытекающий из общей проблемы. Этим особенно мучаются эксплуатационники… А дальше, — заведующий лабораторией сделал многозначительную паузу, — на сцену выходит младший научный сотрудник нашего института Антон Журавель, земля ему пухом, который вас интересует.

Все гениальное, как известно, просто. Никому в голову не пришло, а его вдруг осенило!.. Вот как бывает! — с нотками зависти в голосе проговорил Дейнека. — У нас все его называли «счастливчик Антон», или «Антей». Ах, да что я говорю, какой же он «счастливчик»! — вздохнул Василий Ферапонтович. — Я не полностью знаком с разработкой Антона Ивановича, — перешел снова на деловой тон завлаб, — так как он не успел представить свою работу, а только сообщил о принципе изобретения. А принцип, повторяю, прост до гениальности. В общих чертах дело обстоит так: Антон Иванович решил изменить движение абразивного инструмента при шлифовке — исключить повторное попадание алмазного зерна в одну и ту же борозду, в ту же ячейку. Скажем, как попадает иголка патефона в бороздку на пластинке, которую постепенно углубляет и крошит. Абразив, по замыслу Журавля, должен делать не однообразные, а сложные, разнообразные движения но поверхности, шлифуя ее не только круговыми, но и поперечными движениями, и по косым направлениям… — Дейнека закружил руками над столом, задвигал ими во все стороны. — Получается хаотическое движение и, таким образом, частица абразива, не попадая все время в одну точку, уже не внедряется, не забивается в обрабатываемый материал, и позже, при эксплуатации изделия, естественно, ничего не выпадает, так как выпадать-то нечему, пустот в поверхности трущихся деталей не образуется, и плоскости идеально прилегают друг к другу. Так можно устранить, скажем, течь сальника.

Этим изобретением Журавель уже заинтересовал предприятия Минавтопрома… Он как будто даже договорился о разработке и внедрении…

Лицо заведующего лабораторией, окаймленное рыжей бородой и показавшееся Ковалю сначала не очень симпатичным — ему почему-то не нравились бороды, особенно рыжие, — теперь приятно озарялось искренней увлеченностью.

— Так пойдемте, Дмитрий Иванович, в нашу макетную мастерскую? — напомнил он после паузы.

Когда они спускались по ступенькам в полуподвал, Коваль спросил:

— Василий Ферапонтович, а в этой инициативной работе, о которой вы рассказывали, «головой» тоже был Павленко? Или сам Журавель? Идея-то чья? Может, тоже Вячеслава Адамовича?

Дейнека на несколько секунд остановился.

— Павленко?.. Честное слово, не знаю… Кажется, это был случай, когда и «голова» и «ноги» соединились в одном лице… Павленко никогда не смог бы заменить Журавля, а у Антона Ивановича это иногда получалось. Не имея терпения дожидаться от Вячеслава нужного решения, он сам искал его. Однако утверждать не могу… Журавель собирался заключить хоздоговор с заводом. От своего ли имени или вместе с Павленко — мне неизвестно… Все это было еще в стадии оформления. Впрочем, должен знать Павленко, но он сейчас в командировке. Если вам нужно будет, мы его отзовем…