И опять Пожарский. Тетралогия

– Мне старухе, только от мороза да солнца и спасаться, - довольная женщина улыбнулась, - А вот боярышням московским и царицам в Европе за большие деньги эти помады продавать можно. Так скоро все деньги с Европы в Вершилово окажутся. Есть ли ещё что в письме.

Есть государыня матушка.

Сделал сии диковины тот же ювелир, что и ручки перьевые и чернильницу непроливайку. Прошу Государь и его в дворяне произвести. Много он ещё Руси пользы принесёт, больше чем воеводы некоторые. Все будут считать Русь державой, где делают самые лучшие вещи. Зовут ювелира Лукаш Донич. Отчества у них не приняты, так ты государь его Михайловичем назови и будь ему крестным отцом.

Всё государыня матушка. Кончилось письмо.

– Миша! Ты просьбицы все Петрушины-то выполни и, правда, малость, а всем польза великая. Если эти немцы на Руси останутся, да художник этот, что подносы да, чашки, да книгу расписал тоже останется, да другим художникам напишет в Европу, что обласкан он Государем и уже во дворянство возведён, смотришь, и ещё великие мастера на Русь потянутся.

И, правда, Соломон новый наш Петруша.

Событие тринадцатое

20 января 1620 года царёв гонец доставил в Вершилово почту.

Вчера, как и положено, праздновали крещение Господне. Отстояли всенощную, и пошли на Волгу. Там ещё с вечера вырубили прорубь и приставили мальчишек сгонять образующуюся шугу. Пётр велел позвать всех иноземцев. В проруби установили деревянные лестницы и помост утопили, до уровня груди взрослого человека. Священник освятил воду, и княжич первый разделся до пояса и полез в прорубь. Крещение, в переводе с греческого, значит погружение. Как же тут не погрузиться. На берегу Пожарский велел растянуть несколько шатров и палаток и всё "погружённые" загонялись туда, обтирались полотенцем и переодевались в сухую одежду. Некоторые, кто постарше или больные, дополнительно растирались хлебным вином. Пётр вспомнил о водке в последний момент и записал себе в блокнотик, сразу после праздников поработать над самогонным аппаратом. Из "немцев" решился залезть в прорубь только Симон Стивен. Семидесятилетний немец вообще был живчиком. Пожарский за смелость тут же, при всех, вручил ему приз, полную головку мраморного сыра.

А вот на следующий день и прибыл царёв гонец. Пожарский прочитал письмо от Государя и удовлетворённо хмыкнул. Всё задуманное удалось. Пётр послал мальчишку предупредить всех мастеров и управляющих, чтобы назавтра с утра, как прозвонит колокол, все собрались в школе. Оказалось, что народу-то прибавилось и в класс все не влезли. Пришлось идти в старую церковь. Там, правда, не было скамеек. Ну да Пётр Дмитриевич их надолго задерживать и не собирался.

– Господа, - начал княжич, - Вот уже больше года, как мы с вами пытаемся сделать из нашей Руси великое государство. Я не оговорился, сказав из "нашей". Думаю, что никто пока уезжать в завшивленную, больную чумой, оспой и сифилисом, вечно воюющую Европу не собирается. Мы здесь хорошо устроились. У нас лучшие в мире доктора и художники. Лучшие математики и астрономы, единственный в мире агроном. И как я уже писал в письмах, приглашая некоторых из вас приехать в Вершилово, отсюда летом после дождя видны врата в рай, - Пётр усмехнулся, - Вон господина Кеплера сейчас скривило немного. Он-то знает, что это разложение спектра. Ошибается он. Это "врата".

Народ засмеялся. Задиристый астроном и правда чуть не бросился рассказывать про дифракцию и интерференцию.

– Я недавно отправил царю нашему Михаилу Фёдоровичу несколько наших общих поделок и сегодня получил от него грамотки. Зачитывать я все их не буду, потом каждый свою сам прочитает. Я и подьячего Балахнинского уезда Замятия Симанова позвал на наше собрание, чтобы он потом каждому его грамотку растолковал. Пока же скажу коротко по каждому, - Пётр оглядел замерших в ожидании людей.

Понятно, что без него они бы ничего не смогли сделать. Но они старались. И они теперь даже без него лучшие организаторы и специалисты на Руси, да и в мире, пожалуй.

– Царь за заслуги в производстве фарфора русского награждает Онисима Петровича Зотова дворянским званием и 40 четями земли с деревенькой в Жарской волости, - Пожарский протянул грамоту растерянному бывшему купцу.

– Так я же ничего не сделал такого, - начал было Онисим, но княжич перебил его.

– Онисим Петрович, царю батюшке чай виднее.

– Спаси и сохрани его Господь, - перекрестился новый дворянин.

– За строительство дорог и печей, Государь жалует дворянством и Вацлава Крчмара. Теперь будешь дворянин Василий Михайлович Крчмар. Почему Михайлович, позже объясню, держи грамоту.

Вацлав очень осторожно взял в руки свиток с печатью. Его можно было понять, ещё недавно он был пленный чех, пытающийся выжить и вот теперь богатый человек и дворянин.

– За помощь в освоении производства фарфора дарует царь батюшка дворянский титул и Никите Михайловичу Шульге, - Пожарский протянул грамоту опешившему ссыльному воеводе казанскому. Здесь о том, что это Шульгин, знали всего два стрельца, и они помалкивали после проведённой беседы с Пожарским, - Это тебе Никита Михайлович и за прошлые заслуги и аванс на будущее, - тихо, только для будущего мэра Миасса, проговорил княжич, передавая грамоту и троекратно облобызав нового дворянина.

– Ещё есть у нас один новый дворянин. Это Василий Петрович Полуяров. Его царь жалует дворянством за выведения новой ржи именуемой теперь на века "Полуяровкой". Все знают, что получили крестьяне урожай невиданный и теперь во всей губернии хотят люди сажать только полуяровку. Только пока все будут осваивать рожь, Василий Петрович и пшеничку выведет урожайную и ячмень и овёс и гречку. Скоро все досыта есть будут. Теперь у нового дворянина только одна задача, новым своим сортам названия придумывать. Я вот пшеницу предлагаю назвать "Васильевка". Как Василий Петрович, не против, - под общий смех выдал покрасневшему как девка купцу бывшему Пожарский грамоту.

Народ загалдел, поздравляя агронома и подсказывая ему названия новых сортов:

– Ты Василий Петрович озимую-то рожь "Полнояровкой" назови.

– Подождите, господа, - унял начавшееся веселие Пётр, - не все ещё грамотки от царя нашего батюшки я зачитал, есть ещё пара. За чудную роспись фарфора и подносов, а также за иллюстрацию книги о святом Александре Невском жалует Государь русским дворянством и художника Рубенса. Будет он теперь прозываться Пётр Павлович Рубенс. Дарует ему царь 100 четей землицы и деревеньку Рубцы из девяти дворов тоже в Жарской волости, от нас недалече. Держи Пётр Павлович! Заслужил!
– Княжич обнял вставшего столбняком художника и вложил в его непослушные руки царёву грамоту.

Рубенс рисовал королей и принцев, даже императоров. Расписывал их дворцы, но никто из них даже не заикался о дворянстве для него. Для них он был просто мещанин умеющий рисовать. А здесь на Руси за неполных четыре месяца он узнал о живописи больше чем за последние двадцать лет, да ещё и дворянином стал. А ведь он не хотел ехать сюда.

– Ещё есть у меня грамота и для нашего ювелира Лукаша Донича. За ручки его перьевые, да за чернильницы непроливайки, да за помаду губную, жалует его государь 50 четями землицы и деревенькой, - Пётр крепко обнял ювелира.

– То ведь не мои придумки, - тихо на ухо княжичу шепнул Лукаш.

– Придумать и дурак может, главное всё придуманное в металле воплотить, а в этом тебе равных нет на Руси, - так же тихо ответил Пожарский.

– И последняя грамота у меня есть, - Пётр оглядел своих помощников, - Вводится на Руси новое дворянское звание "барон". Будут только самых достойных дворян в это звание возводить. Вот первым бароном на Руси и будет самый достойный - книгопечатник наш Пётр Петрович Шваб.

Народ радостно завопил, поздравляя нового барона. Его книги видели все. Иностранцы по его азбуке русский язык учили, а Кеплер, Майр и Стивен одолевали просьбами издать их книги на латыни.