И пели птицы...

— Так вы вернетесь туда?

— Не знаю, — ответила Жанна. — Я всегда честно выполняла свой дочерний долг, но мне по душе независимость. Мне нравится жить здесь, в Амьене, в этом маленьком доме.

— Конечно, — сказал Стивен и снова подумал о ее возрасте. — А другие ваши сестры? Они не могли бы ухаживать за ним?

— Нет. Все они замужем. Простите, месье, примерно через час мы сядем ужинать, и мне нужно посмотреть, как идут дела на кухне. Я не знаю, что бы вы предпочли — отдохнуть или выпить аперитив… Я не умею принимать гостей. — Она помахала рукой. — Для меня это так непривычно.

— Ничего привычного в мире уже не осталось, — улыбнулся Стивен. — Хорошо, что вы понимаете это. А пока — да. Я не отказался бы выпить.

Жанна улыбнулась в ответ. До этой минуты Стивен ее улыбки ни разу не видел, и она показалась ему самым поразительным из всех выражений, какие он наблюдал когда-либо на человеческих лицах. Сначала медленно раздвигались губы, затем начинала светиться бледная кожа лица — не от притока крови, как у Изабель, а от внутреннего света, передававшего коже свое сияние. И, наконец, улыбка добиралась до глаз Жанны, и они сужались, вспыхивая в доверчивой веселости. Это не просто одно из выражений лица, думал Стивен, оно изменяется целиком, наполняясь прощением и покоем.

— У меня есть то, что Изабель попросила купить перед вашим приходом. Пахнет ужасно. Называется «Олд Оркни». Это такой английский напиток.

Стивен усмехнулся:

— Шотландский, по-моему. Я с ним хорошо знаком.

Жанна принесла бутылку, кувшин с водой. Стивен налил немного в хрустальный стаканчик и, когда она удалилась на кухню, занялся осмотром гостиной. Он слышал звяканье кастрюль, столового серебра; запах трав и вина заставил его ощутить внезапный голод. Он закурил сигарету, поискал в этой изысканной комнате пепельницу. Керамических и фарфоровых блюдечек здесь имелось немало, однако он не рискнул воспользоваться ими — стряхивал пепел в камин и растирал его там ногой. Несмотря на новую, лишенную вшей одежду, Стивен казался себе в этой дышащей женственностью комнате неповоротливым и неуклюжим. Интересно, вернутся ли к нему когда-либо простота и естественность, с какими он вел себя прежде в нормальной человеческой обстановке, или он успел эволюционировать в существо, привычной средой обитания которого были потолки из рифленого железа, деревянные стены и мешки с продуктами, подвешенные, чтобы не сожрали крысы, к стропилам?

Жанна внесла супницу, поставила ее на стол в конце гостиной. Ей хотелось приготовить рыбный суп по рецепту, изобретенному в Дьеппе, неподалеку от ее дома в Нормандии, объяснила она, однако не удалось найти в Амьене все необходимые для этого ингредиенты. А Стивен вспомнил, как рассердилась когда-то Изабель, услышав от него, что Амьен не может похвастать своей кухней.

— Наверное, тут виновата война, — заметил он.

— Не уверена, — сказала Жанна. — Возможно, все дело в том, что амьенцы равнодушны к еде. Вы не разольете вино? Не знаю, насколько оно хорошо, но как раз такое пьет мой отец.

Стивен все еще не смог понять, относится ли к нему Жанна как к беженцу, заботиться о котором повелевает гражданский долг, или у нее имеются для дружбы с ним мотивы более простые. Пока они ели, он задавал ей вопросы.

Сказать, что она охотно делилась с ним сведениями о себе, было нельзя. В ней ощущалась милая стеснительность — такая, точно она считала, что на самом деле этот вечер не отвечает правилам этикета, что в любое мгновение кто-то может войти в гостиную и велеть им обоим немедленно все прекратить. Из ее рассказов Стивен вывел, что в родительском доме Жанну удерживало чувство долга перед отцом, сумевшим, по-видимому, навязать ей свою волю, — так же, как когда-то он навязал ее Изабель. Жанна с большим, чем у младшей сестры, успехом отклоняла тех, кого он выбирал ей в мужья, а отец в отместку отклонял ее избранников. Когда-то он отвадил от дома офицера Изабель — и примерно так же снял с дистанции вдовца, имевшего серьезные намерения увести Жанну из дома.

Говорила Жанна осмотрительно, со сдержанностью, сглаживаемой, впрочем, юмором, отсвет которого мерцал в ее глазах, и внезапными движениями тонких длинных пальцев.

Стивен по-прежнему испытывал в ее присутствии умиротворенность. Он обнаружил, что счастлив слушать ее, и, когда она задавала ему вопросы, отвечал на них тактично, даже если приходилось говорить о войне.

Однако время шло, и возвращение на передовую начинало казаться ему все более страшным. Впервые с того дня, когда его, мальчика, вырвали из родных полей и отправили на жительство в приют, он испугался расставания сильнее, чем чего бы то ни было, ибо оно означало заброшенность и одиночество. О возвращении в траншеи ему и думать не хотелось. И в конце концов он утратил способность поддерживать разговор.

— Вы думаете о том, как вернетесь туда, правда? — сказала Жанна. — Вы перестали отвечать на мои вопросы.

Стивен кивнул.

— Но это же не навсегда. Мы ждем, когда прибудут танки и американцы, так говорит генерал Петен. Надо потерпеть. Думайте лучше о следующем отпуске.

— Я смогу снова приехать к вам?

— Да, если захотите. Просто считайте дни и недели. И берегите себя. При вашей новой должности участвовать в боях вам почти не придется. Будьте осторожны.

— Наверное, вы правы, — ответил Стивен и вздохнул. — Но я уже так давно здесь, так давно. И думаю о солдатах, вместе с которыми воевал, о…

— Так перестаньте думать о них, о погибших. Вы делали для них все, что могли, и ничего больше сделать не можете. Когда все закончится, тогда и будете их вспоминать. А сейчас вам следует думать о том, как дожить до этого. Еще один павший тем, кто погиб, ничем не поможет.

— Я не могу перестать, Жанна. Не могу. Я очень устал.

Жанна смотрела в его умоляющее лицо. Стивен был на грани слез.

— Я отдал все, — сказал он. — Не заставляйте меня продолжать. И, прошу вас, разрешите мне остаться здесь.

На лицо Жанны снова вернулась улыбка.

— Разве это речи мужчины, который водил своих солдат на Анкр? Несколько недель вдали от передовой, вдали от опасностей. Вам это по силам.

— Не в опасностях дело. В усилиях. Мне сейчас непереносимо даже думать о них.

— Я понимаю. — Жанна накрыла его ладонь своей. — Понимаю. Но вы должны найти в себе силы. Я постелила вам, потому что предполагала, что вы, возможно, захотите остаться. Утром я вас разбужу. Пойдемте.

Стивен неохотно последовал за ней к двери. Он знал, что завтра ему придется вернуться на фронт.

11

Штурм Мессинского хребта планировался долго и дотошно. Ветеранам прошлого июля не хотелось тратить доверенные им человеческие жизни впустую.

— У меня для вас хорошие новости, — сказал Грей, когда Стивен явился к нему доложить о своем возвращении. — До вступления в новую должность вы еще успеете организовать большой рейд во вражеские траншеи. Это часть новой осмотрительной тактики, требующей досконального изучения врага. Разведка боем.

Губы Грея подрагивали в улыбке, которую он пытался, безуспешно, впрочем, скрыть.

— Понимаю, — сказал Стивен. — И сильно изменится общая стратегия, если мы выясним, что перед нами стоит не сорок второй полк, а сорок четвертый?

— Сомневаюсь, — ответил Грей. — Однако мне приказано внести посильный вклад в производимый по всей линии фронта сбор разведданных. Вашу роту выводят на этой неделе из резерва, верно? Такой фронтовик, как вы, может этому только радоваться.

— Спасибо, сэр.

Грей рассмеялся:

— Ладно, Рейсфорд. Успокойтесь. На самом деле мне нужно, чтобы вы возглавили атаку на канал, лежащий слева от нас. Нам необходимо закрепиться на нем. Это мелкая операция. Выступите на рассвете вместе со всем батальоном. Позже, уже днем, мы получим поддержку наших друзей из Черной страны [17] . Ну что, это вас больше устроит?

17

Район каменноугольной и металлургической промышленности с центром в Бирмингеме.