И плачут ангелы

Посреди всеобщей суматохи Мунго Сент-Джон конфисковал коляску с цветным кучером, собрал отряд из самых надежных всадников и, пользуясь своей властью управляющего, отдал приказ:

— За мной!

Теперь он осадил коня на вершине холма над миссией Ками, в самой узкой точке, где высокая желтая трава и лес стеной окружали дорогу с обеих сторон.

— Слава Богу! — прошептал Мунго, увидев мирно стоящие в тихой зеленой долине хижины миссии: вопреки его ожиданиям из крытых тростником крыш не валил дым пожара.

После подъема на перевал взмыленные лошади тяжело дышали, повозка тащилась на двести шагов позади. Как только она поравнялась с ним, не давая мулам ни секунды передышки, Мунго закричал: «Вперед, за мной!» — и помчался вниз. За его спиной застучали копыта остального отряда.

Робин Сент-Джон вышла из округлой африканской хижины, служившей лабораторией. Узнав направляющегося к ней всадника, Робин уперла руки в узкие бедра и сердито вскинула голову:

— Сэр, что это за вторжение?

— Мадам, матабеле взбунтовались. Они убивают женщин и детей, жгут дома.

Из больницы выскочил бледный Роберт и вцепился в материнскую юбку — Робин инстинктивно отступила назад, прикрывая ребенка.

— Я пришел, чтобы отвезти вас и ваших детей в безопасное место, — продолжал Мунго.

— Матабеле — мои друзья! — заявила Робин. — Мне бояться нечего. Это мой дом, и я отсюда никуда не поеду!

— Мадам, у меня нет времени потакать вашей склонности разводить бесполезные дискуссии, — мрачно ответил Мунго, привставая в стременах, и закричал: — Элизабет!

Девушка вышла на веранду дома.

— Матабеле подняли восстание. Мы все в смертельной опасности. У тебя две минуты, чтобы собрать все необходимое…

— Элизабет, не обращай на него внимания! — разозлилась Робин. — Мы никуда не поедем!

Не успела она осознать, что происходит, как Мунго кольнул шпорой коня, заставив его подойти к дверям, потом наклонился и, обхватив Робин вокруг пояса, уложил ее поперек седла лицом вниз. Она брыкалась и вопила от ярости, но Мунго подвел коня к коляске и бросил Робин на заднее сиденье.

— Мадам, если вы попытаетесь покинуть коляску, я не моргнув глазом прикажу вас связать. Вы будете выглядеть крайне неприлично.

— Я тебе этого никогда не прощу! — прошипела Робин, видя по его глазам, что он не шутит.

— Роберт! Сейчас же иди к матери! — велел Мунго сыну.

Мальчик послушно влез в коляску.

— Элизабет! — снова закричал Сент-Джон. — Быстрее! Поторапливайся, или нам не сносить головы!

Элизабет выскочила на веранду со свертком в руках.

— Умница! — улыбнулся ей Мунго.

Красивая, храбрая и уравновешенная девушка всегда была его любимицей. Он спрыгнул на землю, помог ей сесть в коляску и вскочил в седло.

— Отряд, шагом марш! Рысью марш! — приказал он, и они выехали на Дорогу.

Первым ехал Мунго Сент-Джон, за ним, шагах в двадцати, — десять всадников, по двое в ряд, коляска замыкала колонну. Элизабет охватило невольное возбуждение — страх оказался приятным. Происходящее нарушало рутину тихой жизни в миссии Ками: вооруженные мужчины, напряженно оглядывающиеся по сторонам, неведомая угроза и романтический поступок верного мужа, который проехал долиной смерти ради спасения возлюбленной. Ах, какой он удалой и благородный, как легко сидит в седле, как бесшабашно улыбается, оглядываясь на женщин в коляске, — на всем белом свете есть лишь один мужчина, который может сравниться с генералом Сент-Джоном! Вот если бы ее спас Ральф Баллантайн…

Элизабет поспешно отбросила греховную мысль и в попытке отвлечься взглянула на долину.

— Ой, мама! — вскрикнула девушка, вскочив на ноги в раскачивающейся коляске, и ткнула пальцем назад: — Посмотри!

Миссия горела. Тростник на крыше церкви пылал, будто огонь маяка. Над домом клубился дым. Крошечные темные фигуры людей с факелами из сухой травы бежали по дорожке под тюльпанными деревьями. Один остановился и бросил факел на крышу больницы.

— Книги… — прошептала Робин. — Заметки… Труд всей моей жизни…

— Мама, не смотри! — Элизабет села на место, и мать с дочерью прижались друг к другу, словно заблудившиеся дети.

Маленький отряд добрался до перевала, и усталые лошади не останавливаясь поскакали вниз.

С обеих сторон дороги одновременно ударили матабеле.

Они поднялись из высокой травы двумя черными волнами; боевой клич гудел, набирая силу, точно лавина, летящая с горы.

Всадники держали взведенные карабины наготове, упирая приклады в бедро, но матабеле напали так стремительно, что прозвучал всего один залп. Черная волна человеческих тел даже не замедлила хода: лошади заржали, вставая на дыбы, всадников стащили вниз и закололи десятками копий. Амадода обезумели от жажды крови. Они накинулись на тела с рычанием и воем, точно собаки, раздирающие тушку лисы.

Огромный воин схватил цветного кучера за ногу и подбросил вверх — другой прямо в воздухе поддел беднягу на широкое серебристое лезвие ассегая.

Прорваться удалось только ехавшему впереди колонны Мунго Сент-Джону. Он получил удар копьем в бок, и кровь струилась по ноге, капая с сапога, однако генерал уверенно сидел в седле.

Он оглянулся и на мгновение поймал взгляд Робин. Мунго направил коня к коляске, в самую гущу черных тел. Он выстрелил из револьвера в лицо воину, попытавшемуся схватить лошадь под уздцы, но с противоположной стороны другой воин воткнул ассегай снизу вверх, глубоко под мышку генералу. Сент-Джон закряхтел и пришпорил коня.

— Я здесь! — закричал Мунго. — Не бойся, любимая…

Его ударили копьем в живот, и он согнулся пополам. Лошадь упала, пронзенная острой сталью в самое сердце. Казалось, что все кончено, и все же каким-то чудом Мунго Сент-Джон поднялся на ноги, не выпуская револьвер из рук. Черная повязка слетела, и пустая глазница придавала ему такой ужасающий вид, что на мгновение амадода отступили, — генерал стоял среди врагов, из жутких ран на груди и животе лилась кровь.

Из плотных рядов матабеле вышел Ганданг, и все затихли. Двое мужчин замерли лицом к лицу. Мунго попытался поднять револьвер, но сил не хватило. Тогда Ганданг пронзил насквозь грудь Сент-Джона — наконечник ассегая на ладонь выступил между лопатками.

Поставив ногу на тело поверженного врага, вождь потянул копье, и лезвие, чмокнув, словно вытаскиваемый из грязи сапог, вышло наружу. Наступила полная тишина, которая казалась ужаснее боевого клича и криков умирающих.

Кольцо черных тел сжало коляску, заслонив тела убитых всадников. Амадода столпились вокруг распростертого на спине Мунго Сент-Джона: на его лице застыла ярость, единственный глаз с ненавистью уставился на тех, кого не мог больше видеть.

Один за другим воины поворачивались к сбившимся в кучку женщинам и ребенку. В воздухе сгущалась угроза, во взглядах горела безумная жажда убийства, тела и лица были покрыты кровью, будто боевой раскраской. Ряды амадода шевельнулись, как трава, тронутая ветерком. Кто-то завел боевой клич, но прежде чем его подхватили, Робин Сент-Джон встала и с высоты коляски посмотрела на матабеле. Все звуки стихли.