И плачут ангелы

— Меня зовут Баллантайн.

— Я знаю, кто вы. Ваш отец охотился на слонов. Говорят, сильный был человек и честный, а вы… — В голосе старика зазвучали нотки ненависти. — Вы из людей этого безбожника Родса. — Ральф замотал головой, но Крюгер не обратил внимания на протест. — Не думайте, что я не слышал его богохульств. Когда Родса спросили, верит ли он в Бога, он ответил… — Крюгер впервые заговорил по-английски, хотя и с сильным акцентом: — «На мой взгляд, вероятность существования Бога равна пятидесяти процентам». — Старик медленно покачал головой. — Однажды он за это поплатится, потому что Господь сказал: «Не употребляй имени Моего всуе».

— Возможно, день расплаты уже близок, — тихо ответил Ральф. — И может быть, Господь избрал вас своим орудием возмездия.

— Вы тоже смеете богохульствовать? — рассердился Крюгер.

— Нет. Я пришел, чтобы передать богохульника в ваши руки. — Ральф достал конверт и бросил его через стол. Скользнув по темному дереву, конверт оказался перед президентом. — Вот список вооружения, тайно доставленного в Йоханнесбург, и склады, где его хранят. Имена мятежников, собирающихся взяться за оружие. Численность отряда, сосредоточенного на вашей границе в Питсани; маршрут, по которому он двинется в Йоханнесбург для встречи с мятежниками, и дата выступления.

Все сидевшие за столом окаменели, лишь старик спокойно попыхивал трубкой, не притрагиваясь к конверту.

— Почему вы мне это принесли?

— Когда я вижу вора, собирающегося залезть в дом к соседу, я считаю своим долгом предупредить о краже.

Крюгер вынул трубку изо рта и вытряхнул желтый табачный сок на покрытый слоем навоза пол.

— Мы соседи, — объяснил Ральф. — Мы белые люди, живущие в Африке. У нас одна судьба. У нас много врагов, и когда-нибудь нам придется сражаться плечом к плечу.

Трубка Крюгера тихонько попыхивала. Минуты две царило полное молчание.

— Ну ладно. Если замысел Родса провалится, я получу много денег, — сказал наконец Ральф.

Крюгер со вздохом кивнул:

— Теперь я вам верю. Только это и может толкнуть англичанина на предательство. — Старик взял конверт узловатыми коричневыми пальцами. — До свидания, минхеер, — тихо проговорил он.

Теперь у Кэти появилось свободное время, и она снова взяла в руки кисть и краски, заброшенные после рождения сына. На этот раз она решила заняться чем-нибудь посерьезнее семейных портретов и лирических пейзажей — Кэти начала изучать деревья Родезии и уже собрала довольно большую коллекцию.

Сначала она рисовала дерево целиком, делая до двадцати набросков, прежде чем выбрать типичный образец породы. Затем к главному изображению добавлялись раскрашенные акварелью детальные зарисовки листьев, цветов и плодов, и, наконец, Кэти засушивала листья и цветы, собирала семена и составляла подробное описание растения.

Очень скоро она убедилась в своем невежестве и выписала из Кейптауна и Лондона книги по ботанике и «Систему природы» Карла Линнея. Кэти быстро стала опытным ботаником и даже выделила восемь не описанных ранее видов. Один она назвала TerminaliaRaiphii в честь Ральфа, а другой — в честь Джонатана, который полез за прелестными розовыми соцветиями на самую верхушку дерева.

Набравшись смелости, Кэти послала некоторые собранные образцы и рисунки сэру Джозефу Гукеру в Королевский ботанический сад Кью-Гарденс. В ответ пришло ободряющее письмо с похвалами ее мастерским рисункам и подтверждением правильности классификации новых видов. Сэр Гукер также прислал экземпляр своей книги «Роды растений», подписанный «коллеге — исследователю чудес природы», — так завязалась весьма интересная переписка.

Новому увлечению можно было предаваться, пока Джон-Джон лазил по деревьям в поисках птичьих гнезд, да и невыносимо долгие дни разлуки с Ральфом текли немного быстрее. Правда, в последнее время Кэти с трудом поспевала за сыном: раздувшийся живот вынуждал ковылять вразвалку, мешая карабкаться по крутым склонам.

Этим утром она работала в заросшем лесом ущелье выше лагеря, где росло чудесное раскидистое дерево с похожими на канделябр плодами. Джонатан влез на высоту двадцати футов, подбираясь к отягощенной плодами ветке, и тут в густых зарослях, закрывавших вход в ущелье, послышались громкие голоса. Кэти, сидевшая на берегу ручейка, болтая ногами в воде, торопливо застегнула блузку и прикрыла юбкой голые ноги — стояла удушливая жара.

— Я здесь! — крикнула она, и на склоне показался потный телеграфист.

Этот замухрышка с лысой головой и выпученными глазами был одним из самых рьяных поклонников Кэти и, получив телеграмму, решил вручить ее адресату лично. Комкая в руках шляпу, он восторженно смотрел на читающую Кэти.

«ЗАБРОНИРОВАЛ БИЛЕТЫ НА ПАРОХОД ИДУЩИЙ ИЗ КЕЙПТАУНА В ЛОНДОН ДВАДЦАТОГО МАРТА ТЧК ОТКРОЙ КОНВЕРТ И ВЫПОЛНИ ИНСТРУКЦИИ ТЧК СКОРО ВЕРНУСЬ ЦЕЛУЮ РАЛЬФ»

— Мистер Брэтуэйт, вы не могли бы послать от меня телеграмму?

— Разумеется, миссис Баллантайн, с превеликим удовольствием! — Он покраснел, точно девушка, и застенчиво склонил голову.

На листке, вырванном из блокнота для зарисовок, Кэти написала телеграмму, отзывающую Зугу в Кингс-Линн, и мистер Брэтуэйт прижал бумагу к впалой груди, словно священную реликвию.

— С Рождеством вас, миссис Баллантайн! — поздравил он.

Кэти вздрогнула. Дни промелькнули так быстро, что год тысяча восемьсот девяносто пятый почти закончился. Она вдруг пришла в ужас от мысли, что ей снова придется встречать Рождество одной, без Ральфа, в Богом забытом месте.

— И вас тоже с наступающим, мистер Брэтуэйт, — ответила она, надеясь, что он уйдет до того, как у нее хлынут слезы.

Беременность сделала ее слабой и плаксивой — скорее бы Ральф вернулся…

Питсани был не городом и даже не поселком, а небольшой факторией, одиноко стоящей посреди песчаной равнины на краю пустыни Калахари. Граница Трансвааля проходила всего в нескольких милях отсюда, не обозначенная ни ограждением, ни пограничным столбом. На плоской невзрачной местности, поросшей низким кустарником, всадник мог заметить факторию с расстояния в семь миль — а вокруг нее, словно призрачный мираж, расположились конические палатки армейского лагеря.

Всадник безжалостно гнал лошадь тридцать миль вдоль железной дороги в Мейфкинг: он вез срочное сообщение. Для посланца мира капитан Морис Хини был неподходящим кандидатом: послание голубя нес ястреб — привлекательный темноволосый мужчина с горящим взглядом служил когда-то в конном отряде бечуанской полиции, а в войне с матабеле командовал отрядом кавалерии.

Взбитое копытами облако пыли часовые заметили с расстояния двух миль. Поднялась небольшая суматоха. Когда Хини въехал в лагерь, старшие офицеры уже встречали гостя. Доктор Джим лично пожал капитану руку и увел его в штабную палатку, подальше от любопытных глаз.