И расставил Паук свои сети

– На стоянке было два человека: сотрудник Управления Долгин и новенькая из бухгалтерии. Она шла от своей машины в сторону здания. Когда Долгин вышел покурить, полковник уже сидел в машине.

– То есть никто не видел, как он садился в машину?

– Нет. Бухгалтер сказала, что полковник говорил по телефону.

– Установили, с кем говорил?

– Да… с матерью…

– Выяснили, о чем они говорили?

– Нет. У нее случился инсульт, и сейчас она… в коме.

Герман присвистнул.

«Опель» Терентьева заехал на служебную стоянку Следственного управления, майор заглушил мотор.

– Где это произошло? – спросил Герман, выходя из машины.

– Второй ряд справа, – ответил Терентьев. – Черт! До сих пор та сцена перед глазами!

Герман огляделся вокруг, показал на окна первого этажа и подметил:

– Хороший обзор.

– Я опросил всех сотрудников, на момент совершения выстрела к окнам никто не подходил.

– Ну, это как всегда, – понимающе кивнул его новоиспеченный напарник и вошел в Управление.

***

В кабинете майора Герману сразу бросилась в глаза большая доска на стене, на которой висели фотографии с места происшествия. Затем он перевел взгляд на схему передвижений Архангельского и распечатку телефонных звонков с мобильного телефона. Последний звонок был обведен красным маркером.

– Подумал, если вывешу на доску, будет легче разобраться. – Майор ткнул на схему передвижений. – Но вот смотрю на это и не могу отделаться от мысли, будто упускаю что-то, а что… хоть ты тресни, не пойму!

Герман подошел к доске и стал изучать собранный материал. Маршрут передвижения полковника был проложен разноцветными линиями со стрелками, на каждой линии указано время. Крестиками были изображены конечные точки маршрута и фамилии сотрудников, с которыми он говорил в день происшествия.

– Много он контактировал в день смерти, – глядя на схему, сделал вывод Герман. – А это что за черные линии, ведущие, насколько я понимаю, в его кабинет?

– Это сотрудники, которые заходили к нему по личным и служебным делам. Хочешь с ними переговорить?

– Нет. Я хочу побеседовать с теми, кто видел его на стоянке в момент происшествия.

Терентьев набрал номер канцелярии и дал указание дежурному пригласить в его кабинет свидетелей по делу Архангельского.

– Может, еще кофею?

– Да, пожалуй, без сахара и молока, – согласился Герман. – Мне бы ознакомиться с показаниями всех свидетелей, чтобы не уточнять те факты, которые ты уже установил.

На стол легла папка с протоколами допросов свидетелей. Майор подошел к сейфу, на котором располагалась импровизированная кухня. Поставил на стол две большие кружки, насыпал в каждую по три чайные ложки растворимого кофе и залил кипятком.

В кабинет вбежал разгоряченный рыжеволосый лейтенант лет двадцати пяти.

– Вызывали, Михаил Матвеевич?

– Проходи, Вовчик, присаживайся, – отозвался майор и жестом показал коллеге в сторону напарника. – Знакомься, это новый следователь в деле Архангельского, Герман Всеволодович.

– Просто Герман, – поправил его Патрикеев.

– Володя… Долгин, – поняв причину срочного вызова, лейтенант заметно расслабился.

– Вовчик, Герман задаст тебе несколько вопросов, постарайся еще раз вспомнить все, что случилось в тот день. – Майор перевел взгляд на Патрикеева.

Лейтенант тяжко вздохнул, до этого момента ему уже много раз пришлось рассказывать об одном и том же, но снятие и проверка показаний была частью работы, и он, как будущий следователь, прекрасно понимал: никуда от бесконечного повтора уже сказанного не денешься.

– Давайте с самого начала. Когда вы в первый раз увидели полковника в день происшествия? – спросил Герман, садясь напротив Долгина.

– Когда? Ну, Михаил Матвеевич… – Долгин бросил на Терентьева быстрый взгляд, – попросил позвать полковника в комнату для допросов. Телефон не отвечал, и я поднялся к Архангелу в кабинет сказать, что его зовет Терентьев.

– А он?

– А что он? Сказал, что скоро будет, и я ушел.

– Когда вы видели его в следующий раз?

– В следующий раз? – с беспокойством переспросил Долгин. – Уже на стоянке. Я вышел покурить, а через минуту – бах! – Долгин хлопнул в ладоши. – Выстрел.

– То есть до выстрела вы его не видели? – уточнил Герман.

– Нет. Я посмотрел в его сторону только после выстрела.

– Вот с этого момента поподробнее, пожалуйста.

– Поподробнее? Пожалуйста. Я побежал к машине, увидел полковника, а он был уже того… – Долгин запнулся на мгновение, но быстро овладел собой, – мертвый. Пистолет валялся на коврике, всюду кровь. Бухгалтер Надя начала кричать! Я бегом в Управление, а там Михаил Матвеевич, – Долгин снова посмотрел на Терентьева, тот молчаливым кивком подтвердил слова лейтенанта, – и мы уже вместе вернулись к машине.

– Хорошо, а бухгалтера вы видели до выстрела?

– Бухгалтера? Да. Она как раз шла с той стороны, где была машина полковника.

– Она припарковалась в соседнем от полковника ряду и возвращалась в Управление с обеда, – пояснил майор.

– Во сколько это было? – спросил Герман.

– За минуту до выстрела. В двенадцать сорок пять. – Терентьев перевел взгляд на доску, сверяясь с временной шкалой.

– Какой у нее режим работы? – Герман нахмурился. – Не рановато для возвращения с обеда?

– Она работает с девяти до шести, перерыв с часу до двух, но в этот день была ее очередь покупать обед для сотрудников бухгалтерии. У них в отделе так заведено: кто-то один идет за продуктами и покупает на всех.

– Понятно. – Герман перевел взгляд на Долгина и спросил: – В тот день в Управлении много было посторонних?

– Посторонних? Да нет, вроде. – Долгин задумался. – Адвокатша была, ну, и этот, маньяк который. А так все наши. С утра сидели в кабинетах и готовили отчеты, полковник требовал цифры по раскрываемости.

– Хорошо, спасибо за помощь!

– Да не за что, – ответил Долгин.

Когда дверь за ним закрылась, Терентьев спросил:

– Ты заметил? Он всегда в начале ответа повторяет вопрос.

– А я уж подумал, что у вас тут эхо, – усмехнулся Герман.

– Говорил ему и не раз – бесполезно. Достает, правда?

Герман не ответил, задумчиво чиркая карандашом на лежащем перед ним листе бумаги. Майор набрал номер внутреннего телефона бухгалтерии и спросил:

– А новенькая бухгалтер Надежда на месте? Что? Когда? Та-ак, ясно.