И снег приносит чудеса

Народу в баре оказалось много, зачем африканцам вьетнамская кухня, Иван Силыч забыл спросить. Фо бо – это вьетнамский лагман с рыбой, рисовая лапша, бульон из овощей и куски рыбы. Вкусно, если весь день с контейнерами паришься. Иван Силыч больше всего боялся, что им подсунут каких-нибудь тараканов или лягушек. Их ему тоже пробовать приходилось, но привычная еда все же лучше. А потом бармен принес эту самую кровь. Что это было – разве что барракуда знает. Кровь дракона на вкус терпкая и крепкая очень. Давид пару глотков сделал, начал что-то несвязное бормотать. Иван Силыч тоже почувствовал тяжесть в голове, ноги будто ватные вмиг стали. Дэйв – без комплексов, облокотился на какую-то красотку и отключился, захрапел. А Ивана Силыча кто-то за рукав потянул:

– Здорово, кэп!

– Not the captain, but just a sailor.

– Не имеет значения, брат, кто ты. Держишься, как капитан.

Иван Силыч тогда оглянулся. Перед ним стоял бородач, в джинсовой куртке, с платком на шее.

– Я Фил. Из Голландии. Откуда ты?

Иван Силыч тогда усмехнулся, у моряка есть родина что ли. Что сказать незнакомцу?

– Из порта. Транзитом идем. «Дал Стелленбош». Джон меня зовут.

Разговоры в баре – это всегда немного понт. Что да как – сам знаю – окей – давай еще по– одной – тебе нравится – не в моем вкусе – крутой – да – а сам как здесь – и все в таком духе.

– Ван Дер Декен, «Де флиханде холандер», – сказал незнакомец и протянул руку.

– Не понял.

– Я с «Летучего Голландца», – перешел на шепот бородач и сжал руку Джона. – Слушай меня, матрос. Я давно не был на суше, тебе повезло. – Слова стали эхом отдаваться в голове Ивана Силыча, отзвуки застывали и гудели в воздухе, как в пусто ведре. Последнее эхо повисло: «Тебе повезло. Зло. Зло. Зло».

– Эй, ты слышишь меня? – капитан подтянул Ивана к себе. От него разило смесью табака, спирта и холода. – Ты мне должен помочь, Джон. Иди за мной.

На выходе их ждал откуда-то взявшийся рикша. Капитан помог Джону взобраться в коляску и сел рядом.

– Сейчас я тебе все расскажу.

Иван Силыч был в полном трансе. Очнулся он, только стоя на берегу океана. «Кэп Пойнт – мрачно сказал капитан. – Точка, которую перепутали с Мысом Доброй Надежды. И знаешь, почему? Потому что тогда, когда мир был непознан, считалось, что надежда на богатство, славу и счастье всегда должны быть на палубе любого корабля. Здесь начинается власть Атлантики, и отсюда рукой подать до Нового Света. Прошло триста лет с тех пор как мы застряли в этом месте с командой. Меня обвиняли в убийствах и грабежах, мошенничестве и насилии…»

– Меня тоже, – сказал Иван Силыч.

– Но вот я здесь!

– Я тоже… – сказал Иван Силыч.

– Мой «Голландец» стал привидением, команда давно превратилась в прах, а я каждую сотню лет появляюсь на улицах Кейптауна! Города, в который не мог попасть при жизни! Города, в котором мог обрести свободу, богатство и любовь! А теперь ты можешь мне помочь, Джон! Хочешь быть капитаном? Хочешь стать легендой? Хочешь, чтобы все деньги мира, все портовые красотки были у твоих ног, а двери всех таверн на свете были перед тобой открыты?

Иван зажмурил глаза, в голове зашумело еще сильнее, звездный вихрь пронесся над головой, холодным ветром повеяло с моря. Нестерпимо закололо в груди.

– Что от меня нужно? – пытаясь совладать с дрожью спросил он.

– Ты не догадался? – капитан расхохотался. – От тебя мне нужен ты! Скажи «да», и я стану тобой, а ты мной! Безграничным мной! Могущественным мной! Любимым мной! Мной – Филиппом Ван дер Деккеном, капитаном «Летучего голландца»! «De Vliegende Hollander»!

С такой силой вдруг загрохотало сверху, что Иван-Джон на мгновение оглох и схватился за голову. И показалось Ивану, что кончились все его скитания, и вся жизнь прошла перед глазами, как панорама видений. Младенец, подтянувшийся к жизни из последних сил, глаза отца в слезах и теплые руки мамы, лужи во дворе и скамейки в парке, крошки на столе и бабушкины блины, синяк под глазом и кровь на губах, морская соль на коже и дым от костра в глаза, пот ручьями и свет в окне.

И сквозь этот свет, который маяком показывал ему дорогу к дому за тысячи миль, в чужой стране под чужим ветром, Иван Силыч, задыхаясь от холода, прохрипел «Н-н-нет…».

Исчезло всё мгновенно. Повисла тяжелая тягучая тишина. Он слышал теперь только стук сердца и собственное дыхание. Открыл глаза, перед ним не было никого. Он стоял один на один перед океаном, волны бились о скалы. Над головой повисли большие яркие звёзды.

– Да вы поэт, – сказал Демьян Петрович. – А что было с Давидом, я хочу вас спросить?

– Давида нашли утром, в кабаке. Прекрасно провел ночь, портовые проститутки женщины внимательные. Уснул матрос – не буди. Деньги в кармане, мечты в облаках, а любовь в сердце. Бери, что хочешь, только дай отдохнуть после трудного дня.

– Да уж, пожили вы. А мне-то что делать? – профессор только сейчас понял, что он обязательно должен получить совет от Ивана Силыча.

Корольков задумался.

– Куен, говорите… Птица, стало быть, вольная… И вы, Демьян Петрович, вольный стрелок. Вам сколько лет-то?

– Иван Силыч, ну вы даёте! Какая разница-то? Ну, я не молод, ну и что?

– Признаете, что не молод?

– Ну, признаю.

– Так вот, когда это признавать не будете, смело отправляйтесь в свою птичью стаю. Голова – коробка замкнутая. Мысли о любви и возрасте в ней не живут. Либо одно, либо другое. Возраст ведет к смерти, а любовь к жизни – выбирайте.

– Ну мы же не бессмертны! – профессор внутренне соглашался с Иваном Силычем, но логику отрицать отказывался.

– Кто как. Этот мой приятель ван Дер Деккен – вообще-то доказал обратное.

«Мяу, мяу» – послышалось где-то внизу. Оба опустили голову, в ногах сидел гордый и облезлый кошачий император шмаковской империи Октавиан Август. «Вернулся, – говорил он всем своим видом. – Тоже есть что вспомнить».

«Вот обрадуется бухгалтер Шмакова!» – подумал Иван Силыч.

Счастье приходит неожиданно и каждому дополняет мозаику его жизни. Отсутствие одного маленького кусочка – это и есть повод для поисков.

Демьян Петрович удивился, промолчал, но подумал то же самое.

Последний штрих в счастливой жизни у каждого свой. Кот, любовь и большие звёзды над головой.

Глава 16. Дары волхвов

Календари заблуждаются так же часто как люди. Верить цифрам, поставленным в ряд, можно только, когда нет других оправданий своего незнания того, как устроен мир. Календари – прекрасное оправдание запылённого прошлого и туманного будущего. Было или не было – определяется по расположению календарных цифр.

Иван Силыч давно не верил в линейность времени. Бурлящая жизнь его подъезда, где кипели страсти и бурлили эмоции, из ничего вырастали и рушились чувства, да и его собственные скитания по непростой жизни отказывались укладываться в стройную схему цифр. Если придумало человечество счет «до» и «после» нашей эры, если сумело однажды обнулить всю свою историю, значит, мало, что значат цифровые матрицы времени. А то, что пространство нелинейно, доказал еще Альберт Германович Эйнштейн.