И снятся белые снега...

По одной из таких улиц шли под вечер Юра и Соня, и Юра нес небольшой Сонин чемоданчик.

У калиток на скамейках сидели женщины, с откровенным любопытством глазели на них и о чем-то судачили. Соня видела женщин, но слов их не слышала.

Юра толкнул калитку, увитую диким виноградом, и они вошли в крохотный дворик. Слева и справа росли яблони, в глубине мостился почти игрушечного размера домишко, с игрушечной верандой в цветных стеклах. К нему вела прямая дорожка, обсаженная высокими пышными хризантемами.

— Вот мы и дома, — Юра остановился на дорожке и, кивнув на дом, шутливо продолжал: — Видишь, какие апартаменты арендует наша простая милиция для простого сотрудника у простого домовладельца. Нравится?

— Ага, — сказала Соня, оглядывая дворик.

Поздно вечером в доме играл приемник. Торшер освещал часть комнаты, а стол, за которым сидели Юра и Соня, оставался в полутени. Они пили чай и делали вид, что слушают музыку. У Сони слипались глаза.

— Ты хочешь спать? — спросил ее Юра.

— Ни капельки, — поспешно ответила она. — Давай еще чаю попьем.

— Давай, — усмехнулся он и вышел с чайником на кухню.

Когда он ушел, Соня поежилась и зевнула. Когда он вернулся, она спросила:

— А где я буду спать?

— На тахте, конечно. Я давно вижу, что ты засыпаешь… Сейчас постелю, — сказал он и открыл створку шкафа, где лежало постельное белье.

— А ты где? — огляделась Соня.

— Ну, для такого случая есть раскладушка.

— Лучше я на раскладушке.

— Не выдумывай.

— Я сама постелю. — Соня взяла у него белье.

Она развернула простыню, слегка встряхнула ее. Край, простыни задел стопку писем, лежавших на столике у тахты, письма разлетелись по полу.

Соня виновато вскрикнула, принялась собирать письма.

— Тут еще… за плинтус завалилось, — она достала из-за плинтуса фотографию. Взглянув на нее, спросила: — Кто это?

С фотографии глядела молодая женщина с высокой прической. На руках она держала голенькую девочку месяцев шести. Девочка улыбалась пухлым беззубым ротиком.

— Это? Сестра… с Маринкой.

— Красивая, — сказала Соня. — Младше тебя?

— Младше.

— А на тебя не похожа, — разглядывала Соня карточку.

— Что-то, конечно, есть…

— Нет, не похожа, — не согласилась Соня. — А где она живет?

— На Севере. В Архангельске.

— Ого, куда заехала! — Соня все еще держала в руках фотографию. — Где она у тебя стояла?

— Пусть полежит. — Он взял у нее карточку, сунул в ящик стола.

Постелив постель, она сказала Юре:

— Выйди на минутку, ладно?

— Да-да… — ответил он и вышел из комнаты.

Когда он вернулся, Соня уже спала. Он выключил приемник, погасил свет и вышел в сад.

Над садом синим пузырем висела луна. Юра ходил по дорожке от крыльца к калитке и курил. С дерева со стуком упало яблоко, подкатилось прямо к нему. Он поднял его, положил на садовую скамью.

Потом взошло солнце. В окне появилась Соня, протянула руки навстречу лучам, сощурилась. Увидела Юру, сидевшего на скамье у крыльца, удивилась:

— Когда же ты проснулся? Я не слышала.

— А я привык не спать. Помнишь, говорил тебе? — улыбнулся он, подходя к окну.

— Воздух у вас здесь, как в селе… Яблоками и мятой пахнет, — сказала Соня. — И весь твой городок на нашу Сосновку похож, только речки нету.

— Зато озер полно, — ответил он. — Поедем с тобой в воскресенье на один островок. Там у меня шалаш, удочки. А с десятого отпуск начнется. Поселимся там и будем рыбачить. Идет?

— Идет, — согласилась Соня и спросила: — Тебе к которому на работу?

— К восьми.

— Что ж ты молчишь? Уже половина. Сейчас завтрак сготовлю, — сказала она и скрылась из окна.

И следующая ночь выкатила на небо такую же роскошную луну. И снова в саду по дорожке ходил Юра — от крыльца к калитке, от калитки к крыльцу. Остановился, постоял, вошел в дом.

В комнате тихо играл приемник. Оранжевый свет падал со шкалы приемника на тахту, где спала Соня, на несмятую постель раскладушки. Юра бросил взгляд на тахту и увидел, что Соня не спит.

— Ты не спишь? — негромко спросил он. Помолчал и сказал: — Я все понимаю… Ты и сейчас его любишь… Толика. Я понял, когда ты мне о нем рассказывала.

Да, она все рассказала ему: жила в селе на Гомельщине, с мамой и братом Мишей, после десятилетки пошла на ферму дояркой, бегала на свидания к Толику, может, и замуж бы за него вышла, не случись нежданно такое, что и в страшном сне не приснится.

Все это Соня не в один раз, а в разное время, когда приходилось к месту, рассказывала Юре, и у него сложилась довольно ясная картина ее жизни до встречи с ним. Так что знал он и о Толике-шофере, и о Мише, которого недавно освободили из исправительной колонии, даже знал из ее рассказов преподавателей на ее зоотехническом факультете.

Юра понимал, что Соня в общем-то остерегается его, держится как бы на расстоянии, отстраняется всякий раз, когда он хочет обнять ее. Вот и сказал поэтому, что, наверное, любит она Толика, не может его забыть. Сказал и умолк. Молчала и Соня. После негромко заговорила:

— Ты все не так понял. Я просто не могу забыть обиду, потому вспоминаю… И Мишу вспоминаю. Он ведь тоже от обиды в село не вернулся, остался после освобождения где-то на стройке. Думаешь, ему там лучше?

— Не в этом дело. — Юра присел возле нее на тахту. — Я не хочу, чтоб ты уезжала, понимаешь? И никуда тебя не пущу, ни на какие поезда… Будем здесь жить — ты и я. И больше ничего не нужно, понимаешь? — Он взял ее за плечи и привлек к себе.

— Не надо, — Соня отпрянула к стене. — Юра, не надо!..

Он поднялся с тахты, отошел к окну.

— Прости меня, — сказал он глуховатым голосом. — К тому же я виноват перед тобой. Давно должен был все сказать и не решался. Черт знает почему не решался сказать прямо…

И вдруг Соня заплакала. Она соскользнула с тахты, подбежала к нему, сбивчиво заговорила:

— Ты не виноват, я сама виновата… Сама к тебе приехала… Зачем бы я приехала?.. Не веришь?.. Наши все девчонки в тебя влюбились… — И уткнулась лицом ему в грудь.