И тут случилась война

По дороге к дому она попросила Фёдора не говорить отцу о происшествии. Он был строгий и крайне раздражительный, сказывалась профессиональная деятельность, и после пережитого собственного стресса женщина совсем не хотела подвергать мужа психическим переживаниям.

Достигнув шестнадцатилетнего возраста и значимых успехов в спорте, Фёдор решил уйти из школы на завод. Семь классов он кое-как окончил, но вот учиться дальше не желал. Оно и понятно, к наукам он был неохочий, да и спорт занимал все его свободное время. Отгуляв лето, Федор устроился в механический цех подмастерьем и стал трудиться. Днём работа, вечером тренировки. По выходным тренировки, по праздникам тренировки, каждый день, каждую свободную минуту. Даже в цеху Фёдор смастерил из кожи и опилок грушу и повесил её возле курилки. И когда мужики устраивали перекур, он неистово лупил грушу.

– Ты, Федька, не иначе как железным стать хошь? – говаривали курильщики.

– Я вашу махорку не признаю, она мне нелюба, и железным стать не смогу, вона на мне кожа, – серьёзно отвечал Фёдор.

На заводе он очень быстро снискал к себе уважение у старших. Работу свою выполнял добросовестно, от дополнительной не отказывался, природный ум, воля и хватка позволили ему за короткий срок овладеть всеми премудростями профессии, и уже к девятнадцати годкам он получил должность мастера цеха. Только с боксом пришлось распрощаться. И не по собственной воле, а по настоянию врачей. Как только ему исполнилось восемнадцать, тренер решил подготовить Фёдора к всесоюзному турниру среди взрослой категории. И в одном из спаррингов, отрабатывая защиту от боковых ударов, Фёдор пропустил один из таких ударов. Тренер готовил парня серьёзно, и силу свою не рассчитывал, удар пришёлся строго в челюсть, Федор попал в тяжелый нокаут и в момент падения ударился головой о табурет, стоявший в углу ринга. Мало того что получил сотрясение мозга, так ещё и рассечение затылочной части. Врачи настоятельно рекомендовали забыть про спорт на полгода минимум, а отец, не без помощи матери, строго наказал завязать со столь опасным занятием. И, по прошествии полугодичной вынужденной дисквалификации, Фёдор понял, что ему уже не догнать упущенного мастерства. А периодические головные боли не позволяли ему полноценно вернуться в спорт. Время от времени он приходил в зал поколотить грушу, но без особого рвения, которое присутствовало ранее. По утрам перед работой совершал пробежки, в курилке продолжал бить по своей самодельной груше, но даже мужики заметили в нем перемены. Не было прежней молодецкой злости, так необходимой для победы. Все реже он посещал вечерние тренировки. И, чтобы занять высвободившиеся вечера, Фёдор поступил в вечернюю школу. Как и прежде, учеба давалась ему с трудом, но приобретенные за годы тренировок упорство и воля к победе приносили свои плоды успеха, и через два года у него уже был полноценный аттестат зрелости. Дальше – больше. На производстве Федор вступил в ряды Коммунистической партии и начал стремительно подниматься по служебной лестнице. Окончил Институт Маркса и Энгельса, был избран в профком завода, где возглавил сектор профессионально-технического воспитания молодежи. Будучи совсем еще молодым человеком, он делал головокружительную карьеру, этого не могли не замечать лучшие комсомолки и передовицы производства. Он вдруг заметил, что противоположный пол интересуется им. Это выглядело по-разному, но всегда предсказуемо. Иногда в заводской столовой на обеде к нему за стол могла подсесть девушка, а более решительные особы женского пола приглашали его на танцы в парк. Федор никогда не отказывался от предложения посетить танцы. Случалось, что две, а то и три одновременно девушки назначали ему встречу в городском саду. И он со всеми появлялся на танцплощадке. Шпана ему бесконечно завидовала и даже подражала. Причем во всем – в походке, в прическе и даже в одежде. Однажды мама Федора из старых штанов отца пошила для него брюки, она иногда перешивала старые вещи, был у нее такой дар. Брюки получились достаточно широкими в штанинах и походили на трубы. И после посещения Федором в них городского сада все завистники и пересмешники пошили себе подобные. Так в городе стал проявляться свой стиль. Но ни девушки, ни танцы так не увлекали молодого парня, как работа и карьера. Он жаждал своей работы, он был в нее влюблен. Федор не пропускал ни одного мероприятия, будь то субботник, или вечёрка. Все заводские собрания, проходившие по партийной линии, не обходились без его выступления с трибуны. Он искренне верил в светлое будущее своей страны, в свое будущее и будущее своей семьи, ставшей в два раза больше после его женитьбы на Матроне и рождения детей, и старался всеми силами приблизить это будущее. И тут случилась война.

Федор, умело управляя подводой, въехал в лес. Он знал здесь только одно место, где можно было остановиться на время. Это охотничий дом, выстроенный еще после Первой мировой охотниками. До него подвода могла не доехать, дождь размыл дорогу. Но Федор не позволял себе таких мыслей, ему, во что бы то ни стало нужно было думать о хорошем. И хотя подвода то и дело грузла в выбоинах, его полудохлая кобыла умудрялась все же ее вытащить из ямы и продолжать движение. Через некоторое время Федор завидел охотничий дом.

– Вона, вишь, Матрона, очертания дома, туды мы и путь держим, – прошептал Федор.

– Вижу, Федь, вижу, и сдается мне, мы не одни такие умные с тобой, погляди на трубу.

Федор взглянул на трубу дома, из нее шел еле заметный дымок.

– Ничего, Матрон, выбора у нас нет и назад дороги – тож. Ночь нам надо где-то спать, вон, гляди, у нас детей воз и маленькая тележка, – улыбаясь, пошутил Федор.

– Я уж попривыкла, Федя. Знаю, что с тобой и горы свернуть можна, – ответила Матрона.

Они, добрались до дома, Федор приказал Матроне оставаться в подводе, а сам пошел в дом. У порога остановился, прислонил ухо к двери, прислушался и громко постучал. Внутри залаял пёс. Дверь отворилась, и в дверном проёме, держа керосиновую лампу в руках, появился мужчина.

– Ты кто таков? – грозно спросил обитатель охотничьего дома. Это был высокий крепкий мужчина, лет около сорока, с округлой бородой.

– Федор я. Сын Андреаса из Орла, – ответил Федор.

– Андреаса, говоришь? Того, что в ментуре работает? И чё тебе надо, Федор? – переспросил незнакомец.

– Я с семьей, у меня жена и четверо детей, мне ночлег нужен, другого дома здесь я не знаю.

– А где твой батя-мент, чё он тебя не приютил? – оскалившись по-собачьи, ответил грозно мужчина. – Шел бы ты, Федя, отсель, нету тут места тебе.

Внутри дома послышался громкий кашель.

– Ладно, раз так, поеду я дальше.

– Вот и ладненько, езжай, Федя, и про нас особо не говаривай никому, понял ты, отпрысок лягавый. Дверь громко захлопнулась, внутри опять послышался лай.

Федор вернулся к подводе.

– Матрон, тут такое дело. Похоже, кто-то, кого мы не знаем, в доме прячется, но батю моего они знают. Эти мужики там, недобрый у них взгляд, видать, скрываются здесь от комиссара и от войны. Но ты не дрейфь, я сейчас вас подальше в лес завезу, а сам вернусь, разведаю, кто и сколько их тут отсиживается.

– Федь, страшно, может, пёс с ними, в подводе переночуем, укутаемся в одёжи, вона у нас их сколько, – она кивнула головой в сторону края подводы.

– Может, ты права, Матреш, а коли они найдут нас, у нас и еда, и одежа. Ну, пошла! – он прикрикнул на кобылу. – Тоды как? А у них может и ружжо быть.

– Мне страшно, Федор, а коли они тебя убьют, как я без тебя?

– Меня не убьют, я их выманю по одному, поломаю слегонца и свяжу. А потом выпытаю, откуда они и чего не на войне, чего не защищают нашу Родину?

– Федь, а может, завтра? Ты устал, сноровка, поди, уже не та. Давай, Феденька, завтра, днем приглядишься за ними, оно-то при свете все ж видней.

– Умная ты у меня, Матреша, завтра – вернее. Решено. Сейчас надо найти ночлег. Где деревья погуще и кусты почаще.

Моросящий и неприятный дождь к вечеру стих. Лес и деревья защищали беглецов от попадания отдельных капель, пытавшихся сорваться со свинцовых туч. Он увёл подводу вглубь леса, нашёл местечко, где, по его мнению, было безопасней всего, распряг кобылу и привязал ее к дереву, закрепил колеса телеги, подложив под них мох, нарвал еловых веток и обложил ими периметр вокруг телеги. Матрона покормила детей и мужа, заранее приготовленной кашей из овсянки, а остатки отдали лошади, чтобы та совсем не издохла. Федор достал из запасов, собранных ранее, теплые одеяла, накрыл их сверху непромокаемым брезентом, в каждый из четырех углов телеги вставил по штакетине в заранее проделанные отверстия и натянул на них еще один отрез брезента. Огромные баулы с утварью расставил по углам и краям телеги, так что она стала походить на небольшую кровать – палатку.

– Вот, Матреш, на сегодня у нас дом готов, – обратился он к жене.

– Какой же ты у меня молодец, что бы я без тебя делала? – ответила Матрона.

– Не боись, прорвемся, где наша не пропадала!

Дети подбежали к отцу и обняли его.

– Так, детвора, айда со мной, уж темнеет, надо всем вместе держаться. Сходим в гальюн и спать. Ты доньку покормила? – он снова обратился к Матроне.

– Нет, она спит, зачем ее тревожить, у меня молока много, ей хватит, – Матрона сжала руками свою грудь.

– Ещё и нам останется? – пошутил Федор. Дети расхохотались. – Цыц, я пошутил. Айда, – он махнул им рукой, зазывая за собой.

Дети с отцом удалились за раскидистые кусты. В лесу ночь наступает мгновенно, а после моросившего целый день дождя над деревьями повис густой туман.

– Федя-я-я, – полубасом позвала Матрона.

– Что, Матрёш? – донеслось из-за кустов.

– Боязно стало, вона: ни вас ни кобылы не видать, а я одна с донькой на подводе.

Дети и Федор вернулись к ней.

– Ты-то пойдешь? Поди, засиделась уж? – спросил Федор.

– Пойду, только не далече, чем оглобли. За них буду держаться, а то, глядишь, потеряюсь я. Лес для меня – потемки.

Она спрыгнула с телеги и, держась за оглобли, скрылась в тумане.

Федор уложил в центре детей, сам лег с краю, а с противоположной стороны телеги легла Матрона. Ночь была для них беспокойной, фырканье кобылы, треск сухих веток и еще какие-то непонятные лесные звуки то и дело заставляли просыпаться. К утру стало холодать. Федор проснулся, когда начало светать. Туман еще стелился по-над землей. Он заботливо укрыл одеялами всех членов своего семейства. Обошел вокруг телеги и вдруг заметил, что кобылы, которую он вчера привязал к дереву, нет. Он подошел к дереву и внимательно осмотрел его. Поводья и бечевка, которой он привязывал лошадь, оставались связанными между собой и деревом. Федор посмотрел по сторонам. Кобылы и след простыл. Чуть погодя проснулась и Матрона. Надо было кормить малышку, тем более что она начинала о себе напоминать, периодически вскрикивая. Завидев Федора у дерева и не увидев там кобылу, она шепотом спросила: