И тут я увидела чудовище

— Кожа чистая, ровная, пятен и высыпаний... — повитуха обошла вокруг меня, приподняла волосы, заглянула под руки, под коленки, посмотрела стопы. — Высыпаний нет. Вижу покраснение на шее, груди.

— Это раздражение! — раздражённо заявила я уже повитухе, то и дело поглядывая на волнующий меня мужской затылок.

— Позвольте нам судить, — мирно сказал лекарь со стула. — И часто у вас так называемое «раздражение»?

— Когда нервничаю, — машинально потерла под ключицей.

— Леди чешет пятна, — сообщила стулу повитуха.

Бездна!

— Уже все, — заставила себя убрать руку.

В животе намекающе заурчало.

— Живот леди издает звуки, — тут же сообщила в сторону лекаря повитуха.

— Это просто голод! Я еще не завтракала! — возмущенно сказала в ту же сторону.

— Звуки... — записывая, повторил лекарь. — Возможно, вследствие недостаточного питания. Изможденность? Худоба?

Меня оценивающе оглядели.

— Худобы нет, — безжалостно заявила повитуха.

— «Нет», — записал лекарь.

Ингренс перелистнул страницу.

Нервничая, я почувствовала желание ещё почесаться, и с трудом сдержалась. Мне измерили рост, длину стопы, обхват груди, бедер, талии, головы, оценили длину и густоту волос; ощупали живот, спину, оценили состояние суставов, послушали сердце, обо всем этом невыносимо громко сообщили вслух и заключили, что внешне я выгляжу здоровой. Напоследок повитуха приложила мне к солнечному сплетению силовой артефакт, который тут же одобрительно вспыхнул цветом древней ветки: ярко-алым.

— Уровень Силы выше среднего, — доложила дамиса.

— Выше среднего... Относительно здорова, — проговаривая каждое слово, записал лекарь, через полчаса подробного формального осмотра.

— Я не услышал о состоянии груди, — негромко обронил король, который беззастенчиво пользовался положением.

— Леди, прошу локоть наверх, — незамедлительно проговорил лекарь.

В ответ я закрылась обеими руками.

— Почему у меня такой подробный осмотр? — наконец, возмутилась я, прикрывая грудь. — Мне говорили, что он должен быть... не подробным.

— Кто сказал? — строго уточнила спина Ингренса.

Сесилью я решила не выдавать.

— Неважно!

— Спутница короля должна обладать хорошим здоро... — важно начала спина лекаря.

— У меня великолепное здоровье! — вспыхнула я.

— Что вы говорите? Помнится, при мне вы два раза падали в обморок, — немедленно перебивая меня, напомнила спина Ингренса. — В первый раз при моем появлении на празднике, во второй раз — при моем появлении у вас дома. Я предположил, что вы теряете сознание либо при неожиданностях, либо при сильном волнении, либо при смене освещения, либо при моем появлении, что совсем маловероятно. Еще и остальное... Вас надо осмотреть тщательно. Скорее всего, не раз.

Бездна, обмороки!

— Все равно у меня прекрасное здоровье! — сконфуженно сообщила, осознавая, какое впечатление производят два обморока за две встречи вместе с неспособностью обращаться.

— Чтобы меня в этом убедить, требуется не падать в обморок хотя бы лет пятьдесят, — безжалостно прокомментировала спина короля.

— Обмороки? Подозрительно... Надо взять кровь на анализ, — озаботилась спина лекаря.

Повитуха стояла рядом, переводя взгляд с меня на мужчин. Я продолжала прикрывать грудь и препираться.

— Тогда у меня просто закружилась голова от духоты. А дома... я в тот раз не поела.

— Сколько времени вы голодали? — недоверчиво поинтересовалась спина Ингренса.

— Не знаю... Полдня, — соврала.

— Вы и сегодня не ели полдня. Я ждал третьего обморока еще вчера. У вас были порядочные волнения, было изменение освещения и вот — голод. Где третий обморок, леди? — требовательно вопросила зловредная спина.

— Как часто у вас обмороки? — тут же вопросил лекарь.

Я поняла, что дело плохо. Соврать, что они бывают периодически — означает сознаться в несуществующей болезни. А сказать, что теряла сознание два раза в жизни и именно при короле, я не могу!

— Не знаю! Может раз в... год, — буркнула.

— То есть сто двадцать обмороков за жизнь? Или двести сорок? — Ингренс был педантичен.

Я удручённо промолчала.

— Наблюдение. Кровь на анализ. Тщательный осмотр, — заключили сразу обе спины.

— Леди, локоть наверх, — повторил лекарь.

Бездна...

Я некстати вспомнила, что королю можно делать все, ходить куда угодно и не соблюдать положение о чести, что значило одно: он имел право и не отворачиваться. Молясь, чтобы Ингренсу не пришло это в голову, я уже помалкивала, с тоской вспоминая о нервокрепительном.

— Грудь средняя, мягкая, уплотнений не прощупывается, — заключила повитуха.

— А бедра? — с любопытством уточнил жених, который давно не листал свою книгу.

— Таз достаточно широкий, прекрасные перспективы для деторождения, — одобрительно заключила повитуха.

Ингренс издал какой-то звук. Я — тоже, по большей части жалобный. Но с угрозой. Заждавшийся желудок тоже издал звук. В нем явственно слышалась тоска.

— Ложитесь, — повитуха показала на кушетку, накрытую белой тканью.

Глядя прямо перед собой, я с достоинством опустилась спиной на прохладную ткань, чувствуя, как меня начинает знобить — и не от холода. Нервно вцепилась пальцами в ткань.

— Ноги шире, госпожа, — спокойно проговорила повитуха, находясь около моих бедер. Хорошенько сжав зубы, я мило улыбнулась и подчинилась.

— Сколько у вашей матери детей, леди? — спросил с места лекарь.

— Один, — пискнула, чувствуя руки повитухи.

— А у бабушек?

— Один и... один.

Лекарь цокнул неодобрительно. Мой род плодовитостью похвастаться не мог, тут наша позиция была не так сильна: я — единственная дочь, отец — тоже единственный сын, а дядя Драннис — на самом деле сын двоюродной сестры матери. И тоже единственный.

Некоторое время повитуха молчала. Я морщилась, ощущая неприятные прикосновения ее пальцев.

— Не молчите, дамиса, — поторопил лекарь со стула. — Есть ли хм... внешние или внутренние признаки, дающие повод сомневаться в здоровье и возможностях деторождения леди?

Повитуха удивленно глянула на меня.

— Повода сомневаться нет... У леди нет опыта.

Послышался хруст рвущейся бумаги: Ингренс порвал страницу книги.

— Девст-вен-на, — с профессиональной невозмутимостью вывел лекарь.