И в засуху бессмертники цветут... К 80-летию писателя Анатолия Знаменского. Воспоминания
Шрифт:
— Стоп, стоп! Коллективизация — твое же детище!
— Отнюдь. Я был против, я поддерживал Бухарина, Рыкова. Но «левые» взяли меня в такой оборот, что я понял: рано еще противостоять. А идею подкинул как раз не я, а троцкист Преображенский с сонмом космополитов — леваков, сожравших, кстати, Дзержинского. Именно Феликс первым попал им на зуб, а я отскочил в сторону, кацо. Говорю, как перед Всевышним… Феликс, как председатель ВСНХ, первым раскусил их «линию на разгром деревни и крестьянства». Он не знал подоплеки их беспринципности и элементарной подлости и возмутился так, что прямо на заседании умер от разрыва сердца. Повторяю, он был честный, благородный человек, а не костолом, как его потом назовут…
— О нем я тоже наслышен много плохого…
— На нас, на большевиков, принято вешать всех дохлых собак.
— Положим — не было. А моря пролитой крови?
— Для вас это неприемлемо потому, что вы не следите за ходом дел там, внизу… Так сказать, на грешной земле. А надо бы! Организуйте хотя бы в порядке эксперимента Политбюро! Чтоб простым людям не надо было доходить до всего своим умом. Где же ваш промысел Божий?
— Божий промысел в испытании душ, — назидательно пояснил апостол Петр. — Ничего лучшего пока не придумано. Вот ты же прозрел, как я понимаю?
— Да. Говорю же — мне стало ясно еще с гражданской войны: все так называемые «межрайонцы», вломившиеся в партию лишь в канун революции 17–го года, все они, по сути дела, были «агентами влияния», как потом будет принято называть их, и с ними придется поступать так же.
— Только с «межрайонцами»?
— Другие тоже не подарок. Но то были заблудшие. Иногда просто в силу родственных связей. Помните историю с Молотовым, Бухариным? Да и Киров тоже подвергся обработке посредством женитьбы на… Эти бабенки библейского покроя хватали их и оплетали паутиной, как мух! Иногда именно бабье обеспечивало и партийную карьеру. Возьмите хоть остолопа Брежнева… Того же поля ягодка. Средний преподавателишко техникума, а как только женился на женщине из Клана, так и понесло по служебной лестнице. Да так, что ступеньки не успевал считать прохвост! В общем, шло очень быстрое накопление фактов, и с этим надо было бороться. Ибо от предательства не застрахован никто. Я здесь — не про Азефа и Малиновского, не про штатных провокаторов. А этот милый интеллигентский либерализм? Вспомните-ка генерала Алексеева — близкого Николаю Второму человека, начальника штаба Русской армии. Предал своего государя и Родину. Бесплатно. Так сказать, из демократического прекраснодушия, почти как академик Сахаров… Или опять же этот, сменивший хвастуна Хрущева, Бровеносец. Он развалил партию и правительство «халатностью» и «непринятием мер», терпимостью ко взяточникам сознательно, так как это поощрялось окружением — то есть, опять-таки «агентами влияния», по подсказке из-за «бугра». А Меченый Бес? Этот только довершил дело: он вступил уже на «удобренную почву»… Их надо было с самого начала держать в страхе Божьем.
— И ты держал? Развязал столь страшную резню?
— Тут, слушай, имеет место, как среди людей, так и среди вас, служителей иного мира, серьезное не — до — понимание. Не я резал этих людей — тварей. Была взаимная резня, так как в карающих органах сидели в основном их люди, и вычистить их оттуда могло только время. Слышишь? Так вот: мне, скажем, надо было вычистить тысяч десять — двадцать голов из партии и верхов социальной пирамиды, преимущественного еврейского клана, хотя я — не антисемит, все знают. Просто это были люди из легиона козлоподобного Льва.
Но их люди в то же самое время, под шумок, растерзали не менее трех миллионов «русскоязычных» (то есть русских, украинцев, белорусов, казахов, татар и даже евреев!), но — «сталинцев». Тоже — как Врагов Народа!
— Но почему же вы не остановили ужаса этих «ежовых рукавиц»? — Петр не заметил, как перешел на «вы».
— Во — первых, я пытался. Исподволь и не разом. Потому что заграничным демократам нужна была большая кровь у нас, они считали, что это доконает Россию. Мне невольно приходилось действовать так, чтобы Заграница не сразу догадалась, кто здесь с кем борется. Скажем Иегуда, именуемый в миру Ягодой, казнил своих десятками. (По моей директиве). А по своей инициативе — сотнями. Заграница была довольна. За что я оторвал голову сначала Иегуде, а потом и Ежову. Как бы за недогляд. Он ведь тоже был под каблуком своей женушки. Еще та была «Юдифь».
— А нельзя ли было все же… обойтись без крови?
— Пытался.
Частично это удалось перед войной. Отменили и пригасили так называемую «шпиономанию». Но в первые же месяцы боев оказалось: чуть ли не на каждом крупном железнодорожном узле сидел вражеский радист — корректировщик! Причем, весьма осведомленный. Понимаешь? Все из-за гнилого либерализма. За это и платили сданными городами. Это во — первых. А во-вторых, еще не пришло время открыться, кацо. Никто не хочет понимать, что я работал в Кремле, находясь как бы в глубоком подполье… Однако высший смысл торжествовал: эти негодяи, творя геноцид и злодейство в стране, возвеличивали меня как величайшего злодея. И мне это было, кацо, на руку. Такая была обстановка. Во имя исполнения высшей идеи, ради которой я был призван провидением и Господом Богом…— Искоренить в конце концов бесов?
— Да. Но мне это не совсем удалось. Подвела обычная сентиментальность, гнездившаяся во мне с юношеских лет…. Щадил, видишь ли, деток! Отцов гнал к черту в ГУЛАГ, а деток — щадил.
Как-никак — я же православный человек. Многие из осужденных прокантовались в конторах ГУЛАГа, а после подросли их детки, всякие Окуджавы. В конце концов им удалось вырастить целое поколение так называемых «шестидесятников» — растленное племя мелких буржуйчиков и тряпичников, спекулянтов, извращенцев и психопатов (читайте моего эмгэбышника Климова в зарубежной и нашей прессе!..), которые выродились окончательно в шпионов ЦРУ и предателей Родины. Здесь я более виновен, чем в пресловутых репрессиях 1937 года. Каюсь теперь — не довел дело до конца.
— Ты прав. В будущем все это подтвердится. К сожалению… — апостол Петр вздохнул печально.
— Честные люди могли это предвидеть. Если политические подонки делали свой «бизнес» на Марксе и его догме, то почему они не могли обратиться к альтернативе? Стоило тезису обветшать, стоило возобладать потребительским наклонностям в обществе, так они тотчас организовали новый «бизнес», теперь на антимарксизме! На Дюринге, Каутском, даже на Троцком, на бердяевщине… И полилась новая кровь. Поэтому и надо было их перевести, как саранчу, всех до одного. Но… Помешала моя смерть.
ДУША МУЧЕНИЧЕСКИ передернулась и как бы материализовалась. Апостол опять увидел человека на смертном одре и вновь отметил, что в лике усопшего не было покойничьей умиротворенности, обычной углубленности и погруженности в смерть. Знакомый профиль выражал не то чтобы озлобленность, но по крайней мере напряжение воли, вперемешку с гневом и нестерпимой болью. Это был весьма редкий случай: сама смерть не смогла расслабить лица, нечеловеческой собранности черт. Значит, оно было напряжено не внутренней волей, а каким-то препаратом, сильно действующим ядом.
«Тут и впрямь согласишься, что с укреплением социализма классовая борьба обостряется с новой силой…» — подумал апостол, отгоняя предшествующую неприязнь к Сталину.
А душа Сталина никуда не исчезла. В ожидании Высшего Суда, она сама подвела итог своей жизни в миру:
— …Как видишь, был я скромным юношей по фамилии Джугашвили, и был свят в грезах и чаяниях юности. Потом подвергся искушению либеральной литературы и бесовской пропаганды, много согрешил в прислуживании врагам России, Божьей страны, творил зло, как мелкая «шестерка» при вождях революции. И в этом — грешен! Но после, думаю, во многом искупил грехи, преуспел в отмщении этим извергам рода человеческого. И особенно — в том, что не дал им колонизовать и разграбить православную Россию еще в конце двадцатых годов…
«А вы и о православии пеклись?» — хотел было спросить апостол не без иронии, но воздержался. В памяти мелькнула одна подробность, маленький штришок из истории тех лет, о котором знали многие.
Это было 4 сентября 1943 года, когда в Кремле Сталин и Молотов встретились с духовными особами Православной Церкви — митрополитом Сергием из Ульяновска, митрополитами Алексием из Ленинграда и Николаем из Киева. Речь шла о нуждах возрождаемой Церкви. Во время той беседы были выработаны Устав Русской Церкви и те условия, на которых она существует до настоящего времени. После беседы Сталин взял очень старого митрополита Сергия под руку, осторожно, как настоящий иподьякон, свел его по лестнице вниз… И сказал на прощание: «Владыко! Это все, что я могу в настоящее время для вас сделать». И с этими словами простился с иерархом.