И в засуху бессмертники цветут... К 80-летию писателя Анатолия Знаменского. Воспоминания

А. Знаменский в наше время имеет возможность сказать больше, полнее, воздав должное Ф. К. Миронову, салю имя которого во времена сталинщины находилось под запретом…»

Пока мы читали и третью рецензию примерно такого же содержания, Дмитрия 3. зачем-то вызвал к себе заведующий редакцией. Отсутствовал он долго, а когда возвратился, то на нем, как говорится, лица не было. Он как-то потерянно махнул рукой и положил передо мной форменную бумагу с грифом издательства. Потом отошел к фортке и закурил нервно.

В официальном ответе на мое имя говорилось:

«№ 19/100 10 октября 1984 г.

Уважаемый товарищ Знаменский А. Д.

В издательстве ознакомились с Вашей рукописью «Красные дни», присланной на конкурс им. Н. Островского. Благодарим Вас за внимание и творческое предложение. К сожалению, в ходе предварительного рассмотрения не было сочтено возможным рекомендовать Вашу рукопись к дальнейшему участию в конкурсе. Согласно положению о конкурсе рецензии не высылаются.

Рукопись возвращаем вместе с письмом.

Всего Вам доброго, зав. редакцией пропаганды (подпись)».

Я вопросительно посмотрел на Дмитрия 3.:

— Что случилось?

— Кто-то доглядел, видимо… Тут ведь — тройной контроль…

— Почему же нельзя дать копии рецензий? — почти остолбенел я.

— Сказал: надо сделать такой вид, что этой рукописи у нас, мол, вообще не было…

— Но — хоть ксерокопии… можно снять?

— Не могу. Запрет. Выгонят с работы.

Жена положила тяжелую рукопись в сумку, мы стали собираться.

— Посоветуй хоть, как мне их заполучить? — кивнул я на тонкую папочку с рецензиями.

— Лучше всего обратиться к рецензентам лично. Я дам телефоны. Николая Николаевича вряд ли застанешь, он больше на работе. А Федор Федорович всегда дома…

«Конечно, частные рецензии — не чета официальным копиям солидного московского издательства, но все же… Можно попробовать», — успокаивал я себя, записывая телефоны.

Жена дала мне таблетку валидола.

8.

Все это написано для «молодых» (сорокалетних) писателей, считающих, что их время пришло, а всех стариков — конформистов, мол, пора сбросить с литературного корабля кверху тормашками… Поскольку, они, мол, «сами себя загнали в резервацию…».

Конечно, смена поколений неизбежна, тут спору быть не может, но — к чему «базаровские» модификации, к чему бунт на корабле, когда корабль не только тонет при большом крене, но, возможно, уже утонул?

Во — первых, ложен тезис насчет «загона в резервацию».

Нет, все русские люди, в том числе, конечно, и писатели, родились в резервации, не подозревая об этом. Даже — в смертельном ГЕТТО коллективизаций и концлагерей. А духовная-то «резервация» русских в России приключилась давненько, чуть ли не со времен Петра Велико — проклятого, при котором, говорят, население Руси сократилось ровно наполовину… Потом было дворянство, разговаривающее на французском, а крепостных актеров и драматургов меняли на собак… Потом были какие-то реформы, Россия стала подниматься в мире, как исполин, и тогда ВНЕШНИЕ силы устроили у нас кровавую баню 1917–1921 годов, отголоски которой слышим мы до сих пор.

Но прорыв в духовной блокаде, пролом стены в той резервации был безусловно, и его совершили в культуре бывшие фронтовики, вернувшиеся домой под знаменами Великой Победы. Их трудно было прищучить и загнать обратно в хлев, с ними заигрывали, цацкались.

Их слабый, разрозненный порыв укрепил в значительной мере Генералиссимус своим знаменитым тостом: «За великий русский народ!». Но эта борьба с «правящей закулисой» была долгой, трудной и жестокой, со множеством жертв, которые трудно перечислить.

Да и много ль мы достигли на нашем литературном фланге?

Тесная, безгонорарная площадка «Литературной России», два — три журнала в Москве и — ни одного в Ленинграде…

Если уж распирает душу удаль молодецкая не ко времени, то почему бы не напечатать сей меморандум нового поколения русских писателей ну хотя бы в «Литературной газете»?

Не напечатали бы, конечно. Потому что — чужая территория, «апрельский заповедник», так сказать… Есть еще журналы «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Юность», «Дружба народов», но ведь и там, простите, даже в переднюю не пустят, не так ли? Тогда к чему же эти телячьи взбрыкивания в тесной загородке, когда кругом сплошная «чужая земля»?

В старину у русских людей был культ предков, теперь, похоже, начинает нарождаться культ блудных сыновей, но дело тут не в каких-то наших обидах, а в глубокой тревоге: «Эти молодые так ничего и не поняли, не разглядели из-за своих «хлыстовских бдений», и им, видимо, придется сглодать ту же осинку, которую всю жизнь глодали мы…».

Оглянитесь, друзья, ведь совсем не устарела еще есенинская фраза: «В своей стране — словно иностранец!..» И предстоит вам еще очень тяжелая борьба отнюдь не с отживающим поколением собратьев по перу. Тут не спасут ни уклонения в какую-нибудь «модернягу», ни шараханья в пресловутый андеграунд (или как он там пишется?..)

Это время — увы! — не ваше, как и не наше…

…Но, может быть, вам все-таки интересно, как у меня сложились дела с книгой дома, в Краснодаре? Тоже ведь непросто.

Имея две положительные рецензии из Москвы и добыв одну в Краснодарском университете, я все же целый год чего-то выжидал, примеривался, ждал перемен после апрельского пленума ЦК…

В начале 1986 года в нашем книжном издательстве ушел на пенсию главный редактор, и сразу же, по традиции, возникла фракционная борьба за портфель, так как мы («почвенники») поддерживали кандидатуру старшего редактора отдела художественной литературы Владимира Н., выдвигаемую также директором издательства, а «космополиты» (будущие «апрелевцы») тут же, в пику нам, выставили кандидатуру молодого поэта, недавнего студента Г., ни дня не работавшего не только в издательстве, но даже в редакции многотиражки… (как говорил товарищ Буденный: «И вся-то наша жизнь — есть борьба…»). Страсти достигли самого высшего накала, и я бы об этой истории вообще не рассказывал, если бы она не была характерной для всей нашей борьбы как в прошлом, так, вероятно, и в будущем. Потому что на этом «огненном рубеже» мы столкнулись с фактом прямой измены именно в нашей среде. А как же иначе? Только так и погибает нация — вроде по пустякам.

Один из самых талантливых и ревниво опекаемых в Москве наших прозаиков, к которому бережно относились и в книжном издательстве, вдруг «захотел перемен», «устал от рутины», и… поддержал противную сторону. И не просто поддержал, скажем, на писательском сборе или «высказал мнение» где-то, а — будучи беспартийным! — накатал заявление в бюро крайкома КПСС о «малограмотности ст. редактора издательства» и необходимости «омоложения кадров».

Но «омоложать кадры», понятно, можно по — разному. Можно подобрать такого послушного выдвиженца Г., который вообще не будет печатать литературных конкурентов Нарцисса-