И Вам того же вдвойне

– Мы действительно рискуем, мистер Эдельстайн, но риск этот основан на двух предпосылках и тонком расчете. Условие, которое мы ставим,- это тщательно продуманный психологический способ поддержания гомеостаза с обратной связью.

– Простите, не вполне понимаю...

– Иными словами, оно сдерживает неограниченную в противном случае силу желаний. Ведь чем-то надо их ограничивать, не так ли?

– Представляю. А вторая предпосылка?

– Я полагал, вы и сами догадаетесь.- Губы Ситвелла сложились в подобие улыбки на мгновение обнажив два ряда поразительно белых зубов.- Для нас важно, чтобы клиент не усомнился, что имеет дело с подлинным адским продуктом.

– Ясно,- кивнул Эдельстайн.- В принципе я согласен. Но прошу дать мне время подумать.

– В вашем распоряжении тридцать дней.- Ситвелл встал с кресла.Когда задумаете желание, произнесите его вслух - громко и четко. Остальное - моя забота.

Он направился к двери.

– Минутку,- остановил его Эдельстайн.- У меня еще один вопрос.'

– Слушаю,- учтиво промолвил Ситвелл.

– Дело в том, что у меня, к сожалению, нет злейшего врага. Боюсь, у меня вообще нет врагов.

Ситвелл выпучил глаза и дико расхохотался.

– Ну вы и весельчак,- выдавил он потом, утирая слезы розовым платком.- У него нет врагов! А ваш кузен Сеймур, которому вы отказались ссудить пятьсот долларов на приобретение собственной химчистки? Он что, после этого воспылал к вам нежной любовью?

– Про Сеймура я не подумал,- признался Эдельстайн.

– А миссис Абершам, которая плюется при упоминании вашего имени, поскольку вы не взяли в жены ее дочь Марджори? Она же готова глаза вам выцарапать. А Том Кассиди, который спит и видит, как подстережет вас в темном закоулке... Эй, что с вами?

Побледневший Эдельстайн откинулся на спинку дивана, судорожно стиснув пальцы.

– Никогда бы не подумал,- прошептал он.

– Пустяки, заурядная история,- попытался утешить его Ситвелл.- Не расстраивайтесь, полдюжины смертельных врагов - ерунда. Поверьте моему опыту - это гораздо меньше среднестатистической нормы.

– Кто еще?- тяжело пыхтя, спросил Эдельстайн.

– С вашего позволения, я не отвечу.- Ситвелл слегка поклонился.Накалять страсти не в наших интересах.

– Но должен же я знать, кто мой злейший враг!- настаивал Эдельстайн.- Кассиди?

Ситвелл отрицательно помотал головой.

– Кассиди - слегка чокнутый, но совершенно безобидный малый. Он и мухи не тронет, помяните мое слово. Вашего злейшего врага зовут Эдвард Самюэль Манович.

– Вы уверены?- Эдельстайн вытаращил глаза.- Манович мой закадычный друг!

– И ваш злейший враг,- терпеливо повторил Ситвелл.- Обычное дело. До свидания, мистер Эдельстайн. Не прогадайте с желаниями!

– Постойте!- крикнул Эдельстайн. В голове его крутился целый рой вопросов, но от смятения он задал такой:

– Чем объяснить, что ад настолько переполнен?

– Бесконечен лишь рай,- уклончиво ответил Ситвелл.

– Откуда у вас такие сведения?

– Мы их дочерняя фирма,- пояснил гонец Сатаны.- Извините, но у меня нет времени. Удачи вам, мистер Эдельстайн.

Он поклонился, и вышел сквозь запертую дверь.

Полчаса Эдельстайн сидел ошарашенный. Эдвард Манович - его злейший враг?! Это не укладывалось в голове. Нелепость! Наверняка секретные службы ада допустили промашку. Он знает Мановича много лет, видится с ним почти каждый день, играет в шахматы и кункен... Они вместе ходят на прогулки, в кино, раз в неделю ужинают.

Конечно, иногда Мановичу изменяет чувство такта.

Порой он позволяет себе грубые и оскорбительные высказывания.

Случалось, и не единожды, что он поступал откровенно по-хамски.

А бывало... Эдельстайн прервал поток воспоминаний. Чувствовал - еще чуть-чуть, и он просто возненавидит Мановича.

– Но ведь мы д р у з ь я,- попытался убедить себя Эдельстайн.- Мы друзья, не так ли?

Впрочем, проверить это нетрудно, сообразил Эдельстайн. Достаточно пожелать миллион долларов. Тогда Манович разбогатеет сразу на два. Ну и что? Стану ли я, миллионер, завидовать еще более богатому другу?

Да! Еще как стану, черт побери! Проклятье! Лучше повеситься, чем позволить этому пройдохе Мановичу разбогатеть за мой счет!

– О, Боже!- воскликнул Эдельстайн.- Всего час назад я был бедным, но беззаботным и жизнерадостным. Теперь у меня на шее три желания и один злейший враг!

Эдельстайн заметил, что его пальцы непроизвольно сжались в кулаки, и сокрушенно покачал головой.

Со следующей недели Эдельстайн взял отпуск и проводил теперь день и ночь за блокнотом. Первое время его одолевали мечты о замках. Обойтись без замка было никак невозможно. С другой стороны, размышлял Эдельстайн, содержание даже средних размеров замка, обнесенного толстой каменной стеной с башенками и бастионами, дело дорогое. Прислуга, отопление... Эдельстайн прикинул, что приличный замок потребует от него тысяч десять в неделю.

А мерзавец Манович станет обладателем д в у х таких замков... Пока жив Эдельстайн, этому не бывать!

Когда пошла вторая неделя, Эдельстайн вдруг вспомнил, что всю жизнь мечтал путешествовать. Не заказать ли кругосветный круиз? Или махнуть на все лето в Европу? Да что греха таить, его вполне бы устроил двухнедельный отдых на флоридских пляжах.

Но в таком случае (эта мысль сводила его с ума) подлый Манович ухитрится отдохнуть дважды!

Нет! Лучше всю жизнь голодать, чем позволить этому кровопийце наживаться за чужой счет.

Впрочем, лучше ли?

В течение всей последней недели осунувшийся, издерганный, потерявший сон и аппетит Эдельстайн впадал то в гнев, то в апатию. Идиот, говорил он себе, вдруг это просто розыгрыш? Ситвелл проходит сквозь запертые двери что из этого? Может, он иллюзионист? И все эти терзания - впустую?

Неожиданно для себя Эдельстайн вскочил на ноги и визгливо крикнул:

– Хочу двадцать тысяч долларов! Сию же секунду!

Ощутив легкое прикосновение к бедру, Эдельстайн запустил руку в карман, выудил бумажник и обалдело заморгал, увидев заверенный чек на двадцать тысяч.

Отправляясь в банк, он был втайне убежден, что его схватит полиция. Однако кассир как ни в чем не бывало выдал деньги, и Эдельстайн положил их на свой счет.

Выходя из банка, он едва не столкнулся с растерянным и счастливым Мановичем и, поспешно отвернувшись, зашагал прочь, прежде чем гнусный негодяй успел открыть рот. Домой Эдельстайн пришел разбитый, в отвратительном настроении, остаток дня у него сосало под ложечкой.

Кретин! Попросил жалких двадцать тысяч! А подонок

Манович ни за что ни про что заполучил сорок!