И восходит луна

– Тогда не буду, но только потому, что я - умру.

Лаис принялся пропускать ее волосы между пальцев с нежностью, которая присуща только детям.

– Слушайте, да мне все равно, - сказала Аймили.

– Оно и видно, - бросил Ноар.

– А ты вообще заткнись!
– сказал Лаис.

– Лаис, если мне будет нужно, я сама его заткну, - лениво протянула Аймили. К ней вернулась ее обычная невозмутимость.

Ноар закурил. Он явно боролся с собой, однако ссориться с Аймили ему было нельзя.

– Что?
– спросила Аймили.
– Меня искали?

Грайс кивнула. А потом улыбнулась:

– Ты можешь помочь. Ты бы хотела помочь? Ноару звонили оттуда. Говорят, особенный день. Может, у нас будет шанс выйти на тех чудовищ. Я могла бы притвориться сбежавшей культисткой. Но без тебя ничего не выйдет. Пожалуйста, Аймили. Ты нам очень нужна!

– О, круто, - сказал Лаис.
– Тебе же грустно, потому что ты ничего не делала и взяла на себя чужую вину. Поехали что-нибудь сделаем?

– Ума у тебя, Лаис, как у хомяка.

– В смысле?

– В том.

Они засмеялись, и Лаис коснулся кончиком указательного пальца ее носа.

– Зато ты честный, - сказала Аймили.
– А ты, Грайс, тактичная. Вас бы смешать и поделить.

– А Ноара?
– спросила Грайс.

– А Ноара вообще не брать.

– Так ты идешь?
– сказал Ноар. Аймили снова замолчала. Лаис подкурил сигарету и передал ей.

– Ага, - сказала она.
– Спасибо.

И пять минут от нее не было слышно ни звука. Волосы Аймили пахли табаком и шампунем, это было приятно. Затаенным шлейфом шел тот самый запах океана, который Грайс так любила.

– Ладно, - сказала Аймили, наконец, когда Грайс увидела ручеек крыс, мигрирующий от одной помойки к другой. Грайс с облегчением вздохнула - еще пять минут здесь, и она, наверное, сошла бы с ума. Лаис запрыгал на месте.

– Класс! Время приключений!

– Время посвящений, - хмыкнул Ноар.
– Вроде как сегодня поэтому и особенный день.

Они неторопливо шли к машине. Грайс семенила за Ноаром, а позади, обнявшись и шатаясь, как пьяные, коими они, впрочем и являлись, плелись Аймили и Лаис.

– Я люблю тебя, - сказал Лаис.
– Ты самая лучшая на свете. Я счастлив, что мы вместе. Я бы без тебя ни с чем не справился.

– Ты мой Лаис-герой.

– И Лаис-защитник.

Аймили засмеялась, а потом поцеловала его в щеку. Грайс тут же отвернулась, уставившись Ноару в спину.

– Я тоже тебя люблю, Лаис.

И Грайс подумала, как они могут говорить на людях о чем-то столь личном, о чем-то, что так разрывает сердце. Как они могут говорить об этом так, будто все просто и очень хорошо. Как вообще можно говорить вслух такие страшные слова? Это неприлично, это касается лишь двоих людей, и больше никого. А Лаис и Аймили говорили так, как будто это счастье у них невозможно было отобрать.

Грайс почувствовала, что переживает за них. Ей хотелось зажать им рты, чтобы люди не услышали, что они говорят.

Ведь как легко отобрать все названное.

В машине Грайс села рядом с Ноаром, хотя ей хотелось быть на заднем сиденье, рядом с Аймили и Лаисом, будто их тепло отогревало и ее. Грайс не обязательно было участвовать в разговоре. Один их вид заставлял ее улыбаться.

Аймили сказала:

– Итак, двойные агенты, все готовы к привычным и непривычным образам?

– Да!
– выпалила Грайс. Флуоксетин поощрял ее болтливость в несколько менее социальном смысле, чем следовало бы.

Ноар достал из бардачка фотографию. Грайс поняла, чья она. Ей предстоит стать мертвой девушкой. Грайс зажмурилась, не совсем понимая зачем, ведь через минуту у Грайс будет ее лицо. Аймили взяла фотографию, пристально рассмотрела.

– Поняла, - сказала она.
– Остальные предпочтут классику?

Ноар и Лаис засмеялись какой-то старой шутке. Грайс не открывала глаза. Она ожидала чуда, и чудо случилось. Оно мчалось ей навстречу сквозь стиснутые веки. Грайс чувствовала, как кружится голова, приятным, пьяным образом. Когда Грайс открыла глаза, ее уже не было. Рядом с водителем сидела щуплая блондинка с синяком на щеке. Нежные черты Грайс сменились острыми, лисьими чертами девушки, которая была лет на пять моложе нее. По тонкому носу были рассыпаны яркие веснушки. Грайс была очень хрупкой, андрогинной девушкой с длинными волосами и тонкими браслетами на запястьях.

– Я решила придать тебе дополнительной хреновости, - сказала Аймили. Однако хорошо знакомый голос принадлежал совсем другой девушке. У нее был короткий ежик ядерно-розовых волос, две татуировки в форме кинжалов на щеках, пробитая бровь и ярко накрашенные глаза. Типичная роковая женщина неблагополучного района.

– Нравится, Грайс?
– спросил Лаис.

– Даже больше, чем настоящая я, - выдохнула Грайс. Она обернулась. Вместо светловолосого, светлоглазого Лаиса, на Грайс смотрел такими же сияющими, но только темными, как вишни, глазами, бедно одетый паренек явно латиноэмерикнского происхождения.

– Мы решили, что актер он не очень, можно просто сделать его латиносом и позволить говорить "Ке пэсо".

– Хорошая идея, - согласилась Грайс.

– На самом деле они запретили мне говорить "Кэ пэсо".

– Потому что ты не знаешь, что это такое, - сказал Ноар. Грайс посмотрела на него. Он, совершенно явно, выглядел как человек, живущий на ее налоги. Татуированные руки, бритая голова, не полный набор зубов.

– Это вообще кто?!

– Да один парень, который сел посидеть по поводу вооруженного ограбления.

Рука Ноара, лежавшая на руле, казалось, стала вдвое больше. На кисти была выбита большая, красная роза, на нее, от предплечья, были направлены дула пистолетов.

– Классно выглядим, да?

– Лаис, - сказала Грайс, смотря на его футболку с фамилией и номером Рональдо.
– Ты - расист. Нечем тебе гордиться.

Зубы Лаиса казались еще белее из-за смуглой кожи.

– Да ладно тебе, чика!

На Грайс было короткое платье в мелкий цветочек. Не будучи собой, Грайс чувствовала себя красивой и свободной.

– А куда конкретно мы едем?

– В Клентон.

– О, - сказала Грайс.
– Хороший район.

Хотя на самом деле, разумеется, район это был плохой. От начала двадцатого века и до шестидесятых годов район кишел гаэрманскими и айрландскими иммигрантами, за что получил лестное прозвище "Адская кухня". Отчаявшиеся люди, лишенные надежды на помощь общества, запертые, как в банке, в этом изолированном мирке, образовывали криминальные анклавы, воевали друг с другом за сферы влияния, а Нэй-Йарк потреблял и перемалывал наркотики и проституток, поставляемых Адской Кухней. С начала восьмидесятых, когда район вычистили от криминальных группировок, сюда стали заселяться бизнесмены, довольные мыслью о шаговой доступности Манхэйттена.