И.П.Павлов PRO ET CONTRA

1 врачгинеколог , проводивший операции на собаках так, как делалось это в хирургической клинике. Из других людей, близ ких лаборатории первых лет, вспоминаются Д. А. Каменский и В. В. Кудревецкий. Вскоре стали появляться практиканты, и работа стала расширяться и усиливаться. Постоянными темами были изучение желудочного пищеварения, изучение собак со свищами желудка, с маленьким желудочком, с экковской фис тулой.

Посещая часто лабораторию и оказывая посильную помощь во время операций, я втянулся в интересы физиологов, и мне захотелось самому принять более близкое участие в работе. Иван Петрович согласился и дал мне тему — проверить в острых опы тах влияние блуждающего нерва на желудочное сокоотделение. Оперативная подготовка животного была очень сложной: трахео томия, перерезка спинного мозга, наложение желудочной фис тулы, перерезка блуждающего нерва на шее. Все должно было проделываться быстро, и Иван Петрович все это производил сам с быстротой молниеносной. Мне приходилось помогать — за хватывать кровоточащие места и т. п. Беда была, если промед лишь или неловко сделаешь! Сейчас же получалось какоелибо очень нелестное восклицание со стороны Ивана Петровича. Но это были мгновенные вспышки, не мешавшие продолжению ра боты. Чтобы не губить напрасно животных и не испортить опыт, Павлов все ответственные операции делал сам. Позже появились уже опытные, набившие руку ассистенты, которые стали делать такие операции, ибо работа разрасталась, и все операции Пав лов не мог делать собственноручно.

Самые лучшие моменты были после окончания больших опе раций, например экковских: все сошло хорошо, Иван Петрович доволен, начинается уборка инструментов — все стоят у стола и 404 В. Г. УШАКОВ дружно перетирают инструменты при общем оживленном раз говоре, который вел и направлял веселый и довольный Павлов. Разговоры велись на темы лабораторных работ, которые гласно обсуждались, и вся лаборатория знала ход всех работ. Это было особенно ценно и дорого, ибо всякий чувствовал себя членом одной общей семьи и многое узнавал, многому учился, зная ход работы своих товарищей. Секретов никаких не полагалось.

Поработал я над своей темой год, сидя над опытами по целым дням, и извел 4—5 десятков собак. Но после каникул Иван Пет рович дал мне другую работу — изучать тонус депрессорного нерва. Опять были деликатные операции (на кроликах), которые Павлов делал самолично, а мне нужно было вести многочасовые опыты. Ушел на эту работу год: сделал я об этом доклад на Пи роговском съезде. На третий год Иван Петрович снова вернул меня к первой теме о влиянии блуждающего нерва на желудоч ное сокоотделение, и только еще после года работы я получил разрешение написать диссертацию, которая была весьма скром на по своим размерам. Защита ее прошла, помню, гладко, а за тем нужно было сделать на ту же тему доклад в Обществе рус ских врачей, где председателем тогда был Л. Попов, а Павлов — вицепредседателем. Тут пришлось испытать мне неприятную минуту: лишь только я кончил доклад, как слышу слова Ивана Петровича: «Ну, вас никто и не слыхал!». Голос у меня слабый, говорил с напряжением, мне казалось, что я говорю очень гром ко, если бы еще усилить, то пришлось бы кричать, а результат получился неудовлетворительный, и вследствие плохой акусти ки доклада не было слышно. Велик был мой конфуз, но делать было нечего... Этот эпизод оставил у меня на всю жизнь боязнь всяких публичных выступлений. Моих голосовых средств хва тало для лекций в комнатах своей лаборатории, а в большие аудитории я старался не попадать.

К сожалению, в дальнейшем работа по прививочному отделе нию стала так усиливаться, что оставалось мало времени для работ у Ивана Петровича. К тому же уже в начале 1891 г. това рищи избрали меня библиотекарем Института. За эти годы и библиотечная работа разрослась, работать приходилось одному (без писаря), и я стал только случайным посетителем отдела физиологии. Уже не приходилось видеть Ивана Петровича ежед невно, а только по временам, когда я заходил в лабораторию или он стремительно входил в библиотеку, требуя поскорее дать ему какуюлибо книгу для справки. Обычно он точно помнил название журнала, год или том, нужный ему, сразу находил статью, быстро пробегал ее и также спешно уходил. По временам захо Лаборатория Павлова 405 дил в читальню просматривать новости, и тут видна была его не обычайная способность схватывать предмет. Натолкнется на что либо интересное, и тут же, стоя у стола, начнет просматривать статью, водит пальцем по тексту и читает прямо порусски, ка кая бы ни была статья — немецкая, французская или англий ская.

Остается неизгладимым в памяти один момент, когда Иван Петрович выказал в полной мере и свою находчивость, и свой благородный характер. Дело было в 1905 г., в пору первой рево люции, когда в печати появлялись одно за другим заявления разных крупных учреждений о необходимости изменения госу дарственного строя, о введении представительного образа прав ления. Такое заявление было напечатано в газете (около 10 ок тября) и от имени Института и подписано почти всем научным персоналом, за немногими исключениями. Если не ошибаюсь, 15 октября приказано было всему научному персоналу собраться в зале Совета. Приехал попечитель А. П. Ольденбургский и вместо разноса, которого мы ожидали, стал говорить, что он устраивал Институт не для политических целей, а для науки. Если Институт выступает по политическим вопросам, то он, А. П. Ольденбургский, уходит из Института. Говорил он это со слезами в голосе, видимо, взволнованный. Он окончил свою ко роткую речь, повернулся и пошел к дверям. Все мы были изум лены и молчали. Но не успел Ольденбургский дойти до двери, как вдруг Иван Петрович стремительно вышел вперед со слова ми: «Позвольте… вы создали этот Институт — он ваш. Если же мы поступили несогласно с вашими стремлениями, то мы и дол жны уйти, а вы остаться». Ответа не было. Ольденбургский по клонился и ушел.

Мы в тот же день немедленно все подали прошение об отстав ке. Но судьба судила иначе. 17 октября был обнародован мани фест о созыве Государственной думы. Ольденбургский счел ин цидент исчерпанным и прошения вернул обратно.

Наконец, вспомню еще случай, когда я пошел к Ивану Пет ровичу за поддержкой и советом. Это было в 1914 г. Я вел при вивочное отделение, где была большая работа и ежедневно при ходили на прививки больше 200 больных. В октябре, ноябре и декабре месяцах среди прививавшихся наблюдались 3 случая нервных осложнений: первые два прошли довольно легко и бо лезнь пошла на поправку, а третий дал картину чрезвычайно тяжелого миелита. Больная была очень истощенной женщиной, матерью 10 детей. Трое из ее детей прививались одновременно с ней и перенесли прививки благополучно, а ее состояние внуши 406 В. Г. УШАКОВ ло очень серьезные опасения. Связь заболевания с прививками была несомненна, но также известна была и полная беспомощ ность врача в этих случаях и неимение средств предотвратить эти осложнения. Очень взволнованный картиной заболевания этой больной, я решил повидать Ивана Петровича и рассказать ему как председателю Совета Института об этих осложнениях и спро сить его совета… Был я у него на квартире вечером, все ему рас сказал. И тут Иван Петрович, всегда вспыльчивый и горячий, спокойно меня слушал и спокойно же мне заявил: «Да с вашей то стороны вы считаете какое-нибудь упущение?» Я сказал, что в прививочном отделении все как будто идет нормально и упу щения не было замечено. «А в других местах тоже такие случаи бывают?» — «Бывают». — «Ну так что же особенно волновать ся. Надо выждать и наблюдать дальше».

Здесь Иван Петрович был терпелив, спокоен и доброжелате лен. Недаром в прежние годы Иван Петрович был постоянно избираем членом товарищеского «суда чести» 2 Общества взаим ной помощи врачей.

<1939>

И.В.ЗАВАДСКИЙ

И.П. Павлов в лаборатории

Затертый провинциальными дрязгами, я в 1907 г. из Одессы переехал в Петербург и вскоре попал в Институт эксперименталь ной медицины. Конечно, первый мой визит был в лабораторию Павлова. В то время внешний вид лаборатории был более чем скромный: небольшое двухэтажное здание, асфальтовый пол, потертая, истрепанная обстановка, аппаратура, по большей ча сти кустарная, собственного производства. Ничто не указывало на то, что ты находишься в том месте, где проходит жизнь и работа известного ученого, признанного всем миром. Вскоре наступил полдень, и из всех маленьких комнат вышли работни ки на получасовой отдых и завтрак. Пришел со стаканом чая и сам руководитель лаборатории, но приход знаменитого профес сора ничем видимым не отразился на поведении окружающих. Не слышно было каких-либо особенных приветствий; не было даже хотя бы временного смягчения тона разговаривающих — горячее обсуждение текущей работы шло так же, как и без Ива на Петровича

Нужно сказать, что и сам Иван Петрович своим поведением мало чем отличался от остальных присутствующих: он горячо рассказывал о работе лаборатории, в споре подавал реплики и сопровождал свою речь энергичными жестами и мимикой. Пе редо мной бушевал поток могучей коллективной мысли.

Спустя короткое время я имел беседу с Иваном Петровичем по поводу моего желания поработать под его руководством. В беседе с глазу на глаз он был так же прост. Никаких лишних вопросов, например, кто я таков, откуда я, не было и в помине. Я был только спрошен, сколько времени я могу отдавать работе, и после ответа «сколько потребуется» я был принят в число со трудников. С тех пор в течение двух лет я был непременным участником общей работы. 408 И. В. ЗАВАДСКИЙ

Скажу сначала о порядках в лаборатории. Продолжитель ность рабочего дня была 9 час.: с 9 час. утра до 6 час. вечера. Редко кому, и то по уважительным причинам, разрешалось ра ботать меньше. Сам руководитель подчинялся тому же режиму и отсутствовал только в часы обязательных занятий в Военно медицинской академии и Академии наук. Всякий работник в лю бой час мог беседовать по делу с руководителем, который со своей стороны непрестанно обходил рабочие комнаты, следил за рабо той, давал советы и указания, радовался успехам и утешал при неудачах. Существовало и, должно быть, и сейчас существует мнение, что такое пристальное и неустанное руководство угне тает, тормозит самостоятельную деятельность. Я смело могу сказать, что такое суждение в отношении Ивана Петровича есть продукт болезненного самолюбия, которым, к сожалению, наде лено большое число наших научных руководителей.

Передо мной было много примеров того, как Иван Петрович умел наладить коллективную работу, как ни одна способность работника не пропадала даром и ни одно разумное его предло жение не было отвергнуто.

Правда, бывали иногда и неприятные стычки с Павловым, и подчас его резкие слова не находили себе оправдания и объясне ния в реальной обстановке работы. Но в этом случае, мне кажет ся, нужно было удивляться только тому, насколько разум Ива на Петровича всегда доминировал, возвышался над всеми другими свойствами его натуры. Нередко через короткое время после резкого выпада по поводу действий или слов сотрудника Иван Петрович приходил в общую комнату и совершенно про сто объявлял, что изруганный им работник был вполне прав, что лаборатория должна считаться с его мнением и что необходимо исполнить его предложения. Более того, всякая удачная мысль, а в особенности подкрепление ее на опыте, приводила Ивана Петровича в такой восторг, что в течение нескольких дней все его знакомые должны были выслушивать горячие дифирамбы по поводу гениальности приезжего, и безызвестный, скромный и неотесанный провинциал становился героем дня.

Вот что говорил Иван Петрович в одной из своих речей: «Я могу входить здесь в дальнейшие подробности, но позвольте мне при этом случае со строгой правдивостью засвидетельствовать, что прослеживание сложнонервных явлений в этом пункте, с их закономерной сменой, в зависимости от силы раздражителей, принадлежало к сильнейшим научным ощущениям, которые я когдалибо испытывал во время моей научной деятельности. А И. П. Павлов в лаборатории 409 я только присутствовал при этих опытах; их делал один из моих молодых и деятельнейших сотрудников…»