И.П.Павлов PRO ET CONTRA
Шрифт:
Павлов умел както незаметно ставить на коллективное об суждение ряд занимавших его вопросов. Особенно наглядно это было, когда во время моей работы в Институте (1900—1902) он проделал крутой поворот от пищеварения к области высшей нервной деятельности. Новые понятия, новые термины… Он и его ближайшие сотрудники собрали уже достаточно фактов, указывавших на то, что установленные ими явления проходят по типу рефлексов. Но какие это рефлексы? Чем они отличаются от общеизвестных рефлексов? Как их следует назвать? Помню, как, бывало, выйдя к ним или усевшись в кресло около работав шего в лаборатории своего старого приятеля проф. Г. А. Смир нова, Иван Петрович горячо и подробно обсуждал характерис тику таких рефлексов, указывая, почему эти рефлексы как временные связи должны называться условными. Мало кто ре шался оспаривать это положение, но мне казалось, что Иван Петрович бывал особенно доволен, если слышал какоелибо воз ражение или замечание: оно давало ему возможность привести
Горячо волновали всю нашу лабораторию, особенно самого Ивана Петровича, новые открытия в науке, например, о двоя ком действии ферментов, первые наблюдения о влиянии гормо нов в пищеварении, а позднее — учение о функции мозга и т. п. Эти новинки вносили тогда некоторый диссонанс в стройное учение Павлова о целесообразности реакций в «духе нервизма» и нервной корреляции, доказанной им. Но он понимал, что од ними словами тут ничего не сделаешь, надо понять причины расхождения опытов у разных авторов или доказать ошибк оппонента. Коллективные обсуждения этих вопросов были не обходимы ему для того, чтобы яснее наметить план проверки новых исследований. С особенной живостью, с большой настой чивостью он повторял опыты, критиковал получаемые резуль таты, волновался. Но в конце концов перед лицом полученных неопровержимых фактов он сдавался. Видно было, что сразу ем нелегко было отказаться от выкристаллизовавшейся стройной схемы, но истину он ставил всегда выше всего.
Отчетливо вспоминаю борьбу за выяснение секреторного ап парата поджелудочной железы. Замечательные опыты Павлова о секреторно задерживающих нервах англичане опровергали выдвинутым учением о секретине. Иван Петрович горячо при нял к сердцу мнение англичан и поручил Савичу проверить опы ты. Когда все было налажено, мы с интересом наблюдали, что получается. Иван Петрович был внимателен, весь ход опыта он наблюдал почти молча. Простой и наглядный эксперимент под твердил факты англичан Бейлиса и Старлинга. Мы растерялись. Иван Петрович ничего не сказал; нахмуренный и сосредоточен ный, он поднялся в свой кабинет. Сотрудники тихо высказыва ли Савичу разные предположения. К концу опыта вернулся и Иван Петрович. «Конечно, они правы, — задумчиво сказал он, — дело сложное, не нам одним открывать новые факты». Видно было, что он сумел преодолеть этот удар по его стройному уче нию о нервной корреляции в пищеварении. Но он понял, что загадка поджелудочной железы еще не расшифрована, надо идти дальше. Убежденный опытами, он признал новое учение о гор монах, и позднее в его же лаборатории были показаны отличия тех морфологических изменений, которые дает железа под вли янием нервных и гуморальных раздражений (опыты Бабкина и Савича).
Личное обаяние Ивана Петровича было огромно. Проводя многие часы за интересными опытами в его лаборатории, ник Как я учился и работал у Павлова 429 то, разумеется, не скучал, тем не менее приход Ивана Петрови ча всегда создавал какоето приподнятое настроение. Его всегда занимали новые мысли, настроения, наблюдения. Всем этим он охотно делился с собеседниками. Иван Петрович обладал, как ктото из нас тонко подметил, особенной способностью «вслух думать». Вот почему мы всегда любили его беседы, и его мысли глубоко западали в память и учили нас. Насколько велико было влияние его на всех нас, можно заключить хотя бы из того, что не только мысли, но даже обороты его речи, его интонации и горячность в спорах, его жестикуляция так импонировали нам, что мы незаметно, невольно подражали ему.
Иван Петрович не выносил расхлябанности и небрежности, особенно в научной работе. При его пылком характере это иног да вызывало настоящие бури. Он жестоко негодовал, если из-за небрежного отношения к приборам, от нерадивого отношения к подопытным собакам не удавались опыты, получались неудачи при операциях, т.е. наносился, по убеждению Павлова, вред истине и науке. Но строго относясь к своим ученикам, Иван Петрович бывал так же строг и к самому себе. Мы были неодно кратно свидетелями того, как во время операции, перерезав, на пример, нечаянно сосуд, порвав какой-нибудь отпрепарирован ный пучок, он вслух ругал на этот раз уже самого себя: «Эх, черт меня подери! Такую вещь испортил!» Окружающие при этом моментально подтягивались, так как в такую минуту легко было попасть под «горячую руку».
Величайший мыслитель, Павлов был и замечательным хирур гом. Еще Тигерштедт, вспоминая об его операциях, говорил: «Небольшие операции Павлов так быстро кончал, что окружа ющие думали, что операция только еще начинается». Меня лично операции Павлова поражали своим изяществом, гармо ничностью плана, из которого видно было, что анатомические отношения и весь ход операции продуман от начала до конца. И это при таких заданиях, как экковский свищ, изолированный желудочек, мозговые операции и т. п. Мне впоследствии прихо дилось видеть работу многих выдающихся хирургов, но изяще ство хирургической работы Павлова всегда оставалось непрев зойденным.
С удивлением наблюдали мы и его искусство в вивисекцион ной технике.
Павлов часто не только сам начинал и показывал методику препаровки, но при сложных лекционных демонстра циях, особенно в опытах по иннервации поджелудочной желе зы и по центральным нервам сердца, Иван Петрович постоянно приходил на помощь своим опытным ассистентам. В такие дни 430 И. С. ЦИТОВИЧ обыкновенно он всегда приходил на лекцию раньше, и то, что не давалось другим, в руках Павлова увенчивалось полным ус пехом. Совершенно нетерпимо было для него, когда опыт сма зывали, когда опыт шел неясно; тогда он, недовольный, требо вал, чтобы в следующий лекционный день опыт был повторен для студентов более ярко. Иван Петрович не любил очень слож ной постановки опытов с громоздкой аппаратурой, в которой студент легче запутается, чем схватит основную идею опыта, поэтому выбранные им лекционные опыты всегда были гениаль но просты.Что касается обязательных практических занятий, то ни в мое время, ни после физиологического практикума у Павлова их не было. Почему? Вначале у него не было для этого штатных по мощников; поэтому он, вероятно, предпочитал, чтобы ассистен ты имели больше времени для своей научной работы. Однако, признавая пользу практикума, Иван Петрович примерно с 1913—1914 гг., после постройки новой лаборатории, ввел такой практикум в Военномедицинской академии.
Следует остановиться на одной существенной стороне деятель ности Ивана Петровича — на его отношении к процессу разви тия заданной научной темы. Во всех наших исследованиях крас ной нитью проходила мысль самого Павлова. Сотрудник мог, показывая шефу результаты опытов, высказывать пожелания или намерения, причем нужное моментально санкционирова лось, если совпадало с мыслью Павлова; в противном случае возникал спор, который редко кончался победой сотрудника.
Можно было, конечно, продолжать убеждать, добиваться, но обычно смельчаков идти наперекор Павлову не находилось.
Ивану Петровичу, как мне казалось, нравилась инициатива, но он не мог широко допускать ее, так как это мешало бы разво роту его научной идеи, которая развивалась по определенном плану, оплодотворяла и направляла весь исследовательский аппарат его лаборатории.
Его современное учение о процессах концентрации и ирради ации в коре больших полушарий, мне думается, очень подходит для объяснения его состояния. Собственные планы и поиски новых удачных комбинаций опытов для познания природы радо вали и торопили в лабораторию нашего неутомимого эксперимен татора. Другие планы, идущие вразрез с его целеустремленно стью, решительно отклонялись. Особенно ярко это выражалось в отношении к условным рефлексам, когда некоторые пытались объяснить их с точки зрения психологии.
Никогда не забуду одной нашей беседы, когда я после пяти летней жизни в провинции снова попал в лабораторию Павлова. Как я учился и работал у Павлова 431 Дружески встретив меня, Иван Петрович сжато и увлекательно рассказал мне о тех достижениях, которые завоеваны лаборато рией за время моего отсутствия в новой области условных реф лексов. Я был, конечно, очарован этими успехами, так как по нимал, что вырастала новая глава физиологии. Однако так как я был еще из старой плеяды сотрудников «пищеварительной эпо хи», то и высказал мысль, что наряду со слюнными рефлексами было бы интересно получить условные рефлексы с желез желуд ка. Что тут было! Иван Петрович вскочил и, размахивая рука ми, стал меня бранить. «Эх вы! Вот и видно, что основного в на шем направлении не поняли. Ведь весь смысл его в том, что слюнная железа стоит на границе с внешним миром, поэтомуто она так чутко и реагирует на всякие раздражители. А вы тут с желудком…» Долго убеждал и доказывал мне это Павлов. Скон фуженный, я замолчал. Однако я не отказался от своей мысли и начал упорно работать в этом направлении. Через 2 года после нашего разговора, когда я в своей диссертации доказал возмож ность условнорефлекторной деятельности желез желудка, при шла очередь удивиться Ивану Петровичу. И он, как всегда, не изменно справедливый перед лицом фактов, остался доволен и даже ратовал за то, чтобы мне была присуждена за эту работ премия имени Павлова, которую я действительно и получил.
Сосредоточивая все свое внимание, все свое мышление на разрабатываемом вопросе, критически оценивая его, Иван Пет рович временами любил мысленно приблизить тот желанный момент, когда разрабатываемая им проблема станет общеприз нанной, любил предсказывать перспективы этой проблемы. Од нако все это отнюдь не было фантазией, а всегда логически вы текало из добытых фактов.
Занимаясь вопросами кровообращения, как всем известно, он не только открыл новую пару управляющих сердцем динамиче ских нервов, но и высказал догадку, что усиливающий нерв из меняет трофику ткани. Полвека спустя из этого выросло целое учение о трофике. В период исследований в области пищеваре ния при общем обсуждении найденных фактов Иван Петрович постоянно говорил об использовании их для клинических целей. Эти мысли изложены в его труде «О работе главных пищевари тельных желез» и в речи, посвященной С. П. Боткину, где на чертана грандиозная программа экспериментальной терапии, к сожалению, не развернутая до сих пор с той полнотой, какую на мечал Павлов.