Идальго

Мысль у меня была проста, как три копейки: в далекой Восточной Республике массово выращивают хлопок, а хлопковое масло во все времена стоило почти ничего. А пять с половиной тысяч километров ради заполнения топливных танков проплыть — разве это много? Немало, конечно, но со стакселями… я рассказам про «среднюю путевую» уже не поверил, но пять километров в час яхте добавит Бразильское течение, пассат ожидается попутный, комп приятным женским голосом буквально поклялся, что за пару недель нас куда надо доставит…

И доставил, причем вообще за двенадцать суток. Хотя легкий такой шторм по дороге он вообще своими датчиками заранее не заметил и массу новых ощущений я все же получил. Никогда в жизни не думал, что в человека влезает столько всякой дряни, а когда вся эта дрянь вылезает наружу… Так что я сильно порадовался, что можно было даже в рубке не сидеть. И даже не следить за тем, что происходит вокруг: я нашел кнопочку, которая позволяет россказни компа и в каюте слушать.

Зато в Монтевидео мы зашли как белые люди. Спокойно, неторопливо, с важным видом. Местному попику я представился так же, как и в Сан-Луисе, но говорящий уже на испанском товарищ не выразил ни тени презрения или неудовольства, а с большим любопытсвом принялся расспрашивать, кто я такой и за что меня сюда сослали. Пришлось напрячь фантазию, и у меня вроде получилась довольно складная сказка про папского инженера, которого послали искупать мелкие грешки. А на вопрос о сути грехов (судя по тому, как попик напрягся, это было очень важно) я ответил первым, что пришло в голову:

— Поддался на соблазны персоны, которую соблазнять не рекомендовалось.

— И за это вас послали к нам?!

— Очень не рекомендовалось которую соблазнять.

— А… понятно. А папский инженер… каковы ваши обязанности?

— Простые обязанности: всячески способствовать процветанию верных рабов божьих. Помогать им словом и делом в обеспечении себя и господ хлебом насущным, мешать им сотворять деяния богопротивные. Не хладным железом мешать, а научным пасторским напутствием. А конкретно — первым делом оказать людям помощь в обретении одеяний, дабы стыд они могли свой прикрыть без усилий чрезмерных. Проще говоря, помощь оказать в переработке хлопка.

— Хлопка? В наших краях некоторые землевладельцы хлопок уже выращивают, но не сказать, чтобы это было распространенным занятием.

— То есть как? В Риме мне сказали, что Восточная республика славится своим хлопком…

— Восточная провинция, — резко поправил меня священник, но дальше отповедь свою продолжать не стал. А задумавшись, внимательно на меня посмотрел — и вдруг выдал с радостной улыбкой на лице:

— Значит папа поддерживает идеи о независимости Восточной провинции? И вы сюда направлены чтобы…

— Я вам такого не говорил. И откуда я знаю, что папа поддерживает и что нет? Он вообще мирскими делами старается не заниматься, а я — вы постарайтесь это запомнить и нигде не сказать что-то иное — сюда направлен развивать выращивание хлопка.

— Ну да, конечно хлопка! Дон Диего в этом году приготовил четыреста тюков для продажи…

— Но это же очень мало!

— Да-да, конечно. Я думаю, что церковь поможет вам получить земли, для выращивания хлопка годные. С пеонами… некоторую помощь мы тоже окажем… посильную помощь. А вы будете этим сами лично заниматься?

— У вас есть готовые помощники? Я бы с радостью… — но попик договорить мне не дал.

— Понимаю, понимаю… мы этот вопрос обсудим. Но кроме дона Диего и, пожалуй, дона Бенито хлопком у нас никто и не занимался, так что если вы сами обучите несколько молодых людей… поверьте, это будут лучшие люди про… республики!

Ну да, вляпался я по полной. Оказывается, нет еще никакой Восточной республики. А теперь еще и местные попы считают, что меня папа прислал такую тут организовать — и ведь деваться точно некуда, без полных баков и еще полностью уставленной бочками с маслом палубой я до Европы просто не доплыву: эта железяка мне очень наглядно нарисовала господствующие ветра и течения. Благодаря которым в этой заднице мира… то есть в потру Монтевидео стоит только два небольших кораблика — да и то шныряющие, по словам моего странного собеседника, между Монтенвидео и Буэнос-Айресом.

Так что придется, похоже, мне этим хлопком всерьез так заняться. А вот насчет республики — тут надо очень сильно подумать. Впрочем, черт с ней, с республикой, мне о масле думать нужно, и думать очень быстро!

Думать быстро про масло получилось не очень: уже на следующее утро ко мне приперлась целая делегация местных господ во главе с тем самым священником, которого звали Дамасо Антонио Ларраньяга Пирес, и начали со мной обсуждать провозглашение какой-то Восточной банды независимой республикой. То есть я знал, как переводится испанское слово «banda», но русский-то язык я не забыл!

Беседовали мы в небольшом помещении, которое я решил считать «кают-компанией»: это были первые две каюты яхты после рубки, но в Мексике их, вероятно, решили не огораживать, но койки убирать не стали — и получилась комнатка во всю ширину суденышка с двумя большими… скажем, диванами по краям. Проходная такая комнатка, но впятером там оказалось довольно не тесно. А ко мне вся эта банда приперлась потому, что разговор был строго «антигосударственной направленности». Молчать в такой ситуации мне было как-то неловко, так что я кое-какие вопросы позадавал (и узнал, что территория, занимаемая этой «бандой» раза в два больше известного мне Уругвая). Причем заметную часть уже успели отъесть подданные португальского короля — и именно это не нравилась всем моим гостям.

Мне тоже это не нравилось. То есть не то, что португальцы что-то отъели, а то, что эти парни ко мне пришли политические вопросы решать. Но приходилось сидеть и делать заинтересованное лицо. Однако когда этот Антонио Ларраньяга решил задать мне прямой вопрос, внезапно «проснулась» железяка и приятным голосом сообщила, что «со стороны Буэнос-Айреса на расстоянии в сто шесть миль в Монтевидео направляется крупное судно со скоростью семь с четвертью узлов и ее прибытие в порт ожидается через пятнадцать с половиной часов». Ну забыл я функцию оповещения отключить!

Ну забыл — и забыл, в такой ситуации нужно просто сделать морду кирпичом и притвориться, что ничего не случилось. И я притворился, а вот гости вскочили — причем все, и один — видимо не придумав ничего более умного — спросил:

— А откуда она знает, что до корабля что шесть миль? И что он большой?

— Ей сверху далеко видно, а я специально попросил информировать обо всех судах, которые она поблизости заметит. Вот сейчас заметила — и проинформировала.

— Кто заметил? — по-настоящему дрожащим голосом поинтересовался священник, нервно оглядываясь: ведь вокруг никого не было, да и я предупредил, что на борту, кроме меня, только два подранка на палубе загорают.

— Дева Мария, — невольно сорвался с моих губ самый идиотский в данной ситуации ответ. Но, судя по реакции визитеров, не самый глупый: все пятеро просто плюхнулись на колени и принялись истово молиться.

— Так, господа, вставайте, она вас не слышит. И не видит, так что пол коленями напрасно протирать точно не стоит.

— А вас она видит? Слышит? — уже относительно спокойным голосом уточнил попик.

— Сейчас — точно нет, — совершенно честно ответил я. Потому что проклятая железяка воспринимала некоторые обращенные к ней слова лишь тогда, когда я сидел в капитанском кресле, да и то чаще всего на вопросы отвечала стандартным «К сожалению, я вас не понимаю. Введите ваш вопрос с клавиатуры». Впрочем, ее распознавалка голоса потихоньку обучалась…