Ideal жертвы

Но мужчины у меня нет. Не то что богатого и надежного – вообще никакого. В институте были одни девчонки, на работе тоже коллектив абсолютно женский, а на автобусных остановках или в метро ко мне, если и клеятся, то совсем уж жалкие типы. Зачем мне такие? Тем более что я хоть краешком глаза, но успела заглянуть в совсем иную, красивую жизнь.

Завесу над ней для меня приоткрыл отец.

Отец, папа... Странная с ним история приключилась. Очень долго я вообще не ведала: где он, что с ним стало... Мама (с какой-то даже гордостью) говорила, тот вообще о моем рождении не ведает. Она ему не сообщила, что родилась дочь, рост 49, вес 3400. Но, оказалось, отец обо мне знал. И однажды ворвался в мою жизнь.

Когда мне было пятнадцать, возле школы меня подкараулил мужик. В тот момент голос крови мне ничего не подсказал. Я, конечно, далеко не красавица, но отца своего почему-то представляла роскошным, достойным, уверенным в себе мужчиной. А тут подкатывает ко мне унылый тип. Уставший, блеклый, в темной шевелюре явственно проступает седина. И куртешка обтерханная, и прибыл явно не на «мерсе», а своими ногами. И когда он вдруг завел, абсолютно неожиданно для меня, шарманку: «Ох, доча, неужели это ты?!», я едва не кинулась обратно в школу – жаловаться стерегущему вход охраннику, что ко мне какой-то маньяк пристает.

Но мы все-таки разобрались. Он показал документы, стал рассказывать про студенческий лагерь и про их, с моей мамой, сумасшедший роман. Все вроде сходилось, и на злодея, завлекающего меня в сети, мужик не тянул. Я ему поверила. Даже отвела новоявленного отца домой и предъявила мамуле. Та тоже его признала. Сразу. Но с каким же неподражаемо снисходительно-презрительным выражением обронила:

– Да, Иван. Ты постарел...

Потом мы вместе пили чай и ели скромненький, принесенный отцом торт. Разговор не клеился, гостю явно было неуютно, он ерзал и все никак не мог пристроить свои длинные стройные (тут я совсем не в него) ноги. А бабушка – та даже к столу не села. Стояла, опершись спиной о подоконник, и буравила моего отца презрительным взглядом. А едва тот обронил, что в Москву приехал всего на три дня и в гостиницу еще не устраивался, безапелляционно отрезала:

– Ну, уж тут вам точно не гостиница.

И я – едва ли не впервые в своей жизни – увидела, как краснеют взрослые (даже не просто взрослые, а старые!) мужчины.

Неудивительно, что больше мой отец нас не навещал. И не звонил.

Я закончила школу, со второй попытки поступила в институт – к сожалению, не на университетский филфак, как мечтала, а всего лишь в педагогический. Закончила его, поработала годик по специальности, указанной в дипломе – то есть в школе училкой младших классов, – и с позором оттуда сбежала. Долго мыкалась, пыталась устроиться то переводчиком, то даже менеджером по рекламе. А когда мне исполнилось двадцать шесть, наконец нашла свою нишу. Удалось счастливо применить и характер (спокойный, без особых карьерных мечтаний), и образование (педагогическое), и то, что я иностранным языком неплохо владею (английским меня чуть не с пеленок третировала все та же бабуля).

Я устроилась педагогом-воспитателем в частный детский сад. Вы, конечно, можете сморщить нос, и я с вами частично соглашусь. Не самая престижная должность, на визитной карточке ее золотыми буквами не напечатаешь. Но только с обычными детскими садами – из тех, что во дворах спальных микрорайонов – мой садик ничего общего не имел. Те муниципалитет финансирует – а нашим владели капиталисты. И предназначался он тоже для детей капиталистов. Располагался в ближнем Подмосковье, в огромном, полторы тысячи квадратных метров, особняке. Роскошная отделка, множество игровых комнат, крытый бассейн, во дворе – шикарная детская площадка, теннисный корт и полигончик для электромобилей.

Месяц посещений сего райского места стоил нереально дорого, соответственно, и публика, сдающая сюда своих отпрысков, была чрезвычайно серьезная. Детей привозили сплошь шоферы в аккуратных костюмчиках, а если жаловали сами родители – от них в буквальном смысле деньгами пахло. Свежими, только что отпечатанными, обязательно крупными купюрами. Наши нянечки и тетушки с кухни, если случайно с родителями сталкивались, всегда глаза опускали до полу. А я (хоть и холодело частенько в груди) всегда старалась общаться с ними на равных:

– Добрый день, Михаил Дмитриевич. Хочу рассказать про вашего Петю. Он, безусловно, молодец, все на лету схватывает, и стихи запоминает быстрее всех в группе. А вот с горшком по-прежнему проблемы. Вы уж возьмите этот вопрос под личный контроль, ладно?

И Михаил Дмитриевич, в дорогущем, пошитом на заказ костюме, смущался, и опускал глаза, и виновато лепетал, что обязательно примет меры и что взрослому парню (в следующем месяце будет целых два с половиной года!), конечно, не положено справлять малую нужду в штанишки.

– Ты молодец, Бэлка, – восхищались коллеги. – Как с ними строго!

Но только что с того? Мои рассказы про поведение чад отцы выслушивали внимательно, но смотрели на меня совсем не как на женщину, а как на обслуживающий добросовестный и квалифицированный персонал.

В общем, проработав в саду больше года, я к олигархам привыкла, но в их круг не вошла. Лишь единственный раз явление очередного богача в очередном дорогущем костюме повергло меня в ступор.

Однажды в наш детский садик явился... мой отец. Но боже, до чего же он изменился!

Тогда, при первой нашей встрече – двенадцать лет назад, – в памяти осталось: неуверенный в себе, несчастный, неустроенный человек, в котором вдруг (запоздало!) проснулась отцовская любовь. Впрочем, бабушка возмущенно говорила: «Да какая там любовь! Просто к московской квартире прибиться захотел!»

Сейчас же достаточно было единственного взгляда, чтобы понять: наша с мамой и бабушкой малогабаритная «двушка» в непрестижном столичном районе Люблино вызовет у этого мужчины лишь насмешку. Начать с того, что в садик он приехал (я подсмотрела на гостевой парковке) на «Роллс-Ройсе». Я не очень, конечно, разбираюсь в ценах на недвижимость, но, думаю, нашу квартирку поменять на такую машину не получится – автомобиль выйдет куда дороже. Да и весь вид отца (элегантные золотые часы, идеальная металлокерамика зубов, нарочито скромно-строгий костюм) не говорил, а кричал: «Я – богат! Я – успешен! Я состоялся!»

И в голове моей пронеслось: до чего несправедлива жизнь! Ведь мы оба – и он, и я – прожили, не видя друг друга, двенадцать лет. Я за это время всего лишь закончила школу, институт да с огромным трудом нашла более-менее приличную работу. (Впрочем, сейчас, глядя на отца, я понимала, сколь жалко мое нынешнее положение в сравнении с его высями.) А он, он... Из обтерханного, неустроенного мужичка обратился в экую птицу!

Отец меня тоже сразу узнал. Глаза блеснули, пальцы нервно хрустнули. Но голос остался бесстрастным:

– Неужели Бэла?..

– Да, – склонила я голову. И с трудом вытолкнула из себя такую непривычную фразу: – Здравствуй... папа.

Дело происходило во дворе. Малышня из моей группы с азартом осваивала новую извилистую, как в аквапарках, горку, и, разговаривая с отцом, я не сводила со своих подопечных глаз. Понятно, конечно, что все безопасно, покрытие пластиковое, лесенка с высоченными перилами, да еще и специальный инструктор по спорту рядом, но дети есть дети. Даже в обычных садиках родители из-за малейшего синяка скандал устраивают – а здешняя элита, как говорит наша директор, и пристрелить может.