Идеальная для колдуна

Феррандо повел бровями:

— Я? По-твоему, я несчастен? Я?

Амели улыбнулась:

— Я знаю, что вы помогаете людям. Не всем. И не открыто. Но помогаете, и отчего-то стыдитесь этого, как чего-то дурного. Вы хотите казаться хуже, чем есть на самом деле. И чтобы все вокруг так думали. Потому вы швыряли в реку своих болванов? Чтобы вас сторонились?

Феррандо какое-то время молчал, будто никак не мог решить, что именно сделать. Наконец, просто молча вышел и хлопнул дверью так, что загудели каменные стены.

Глава 56

Последний разговор с мужем, такой нелепый, впрочем, как и все их разговоры, не давал Амели покоя. Казалось, что она нащупала в Феррандо брешь. Случайно попала в цель. И чем больше она размышляла над этим, тем больше уверялась в мысли, что совершенно права. Он боялся быть слабым, уязвимым. Боялся быть осмеянным. Предпочел пугать. А там, где есть страх, нет места смеху.

Теперь многое вставало на места. Теперь Феррандо казался понятнее и ближе. Амели снова и снова вспоминала давний рассказ тетки Соремонды, пытаясь вообразить, каково было ему. И, конечно же, не могла. Казалось, она не в силах была вообразить и половины. До конца измыслить невозможно, но и то, что Амели смогла представить, было омерзительным. Если все это заставило Феррандо прийти к колдуну… это была крайняя степень отчаяния.

Амели спустилась в кухню. Соремонда яростно воевала с огромным пучеглазым карпом, интенсивно ударяя его по голове молотком. Амели невольно отвернулась — рыбу все равно было жалко.

— Сейчас, милая, — Соремонда колотила снова и снова, наконец, перестала. — Сколько раз говорила Гасту, чтобы не приносил живой рыбы. Аж сердце кровью обливается! А он твердит, что только так я смогу убедиться, что она свежая. Паразит! Надо было его заставить! Только что он тут нахватает своими лапищами!

Рыба перестала трепыхаться. Тетка отбросила молоток, утерла пот со лба. Шумно выдохнула. Казалось, что она только что колотила не несчастную рыбу, а орудовала молотом в кузне. Взмокшая, раскрасневшаяся. Соремонда вымыла руки, знакомым жестом обтерла полотенцем, только уж теперь непосредственно по делу. Взглянула на Амели:

— Ну, что, милая, — она улыбнулась, поправила волосы под чепцом, — проголодалась? Я мигом!

Она полезла в шкафчик, достала кувшин молока. Амели опустилась на табурет у стола, покачала головой:

— Нет, тетушка. Ничего не хочу. Я поговорить пришла.

Соремонда насторожилась:

— Ну, хоть молочка!

Амели сдалась:

— Молочка можно.

Тетка налила в две кружки, снова обтерла полотенцем чистые сухие руки и уселась рядом:

— Ну? Что стряслось. Помочь надо? Вот с рыбиной разберусь…

Амели покачала головой:

— Нет, тетушка. У вас свои дела. Разве я посмею вас отвлекать? Так мы и без обеда останемся.

— Тоже верно. Тогда что?

Амели поерзала на табуретке. Спрашивать вот так запросто казалось как-то неловко, хотя… Разве она не имела права? Амели хлебнула молока, облизала губы:

— Я узнать хочу кое-что.

Тетка улыбнулась:

— Узнавай, если хочешь. Ты же знаешь: у меня для тебя отказа нет.

Амели помедлила, снова хлебнула молока, единым разом отпивая пол кружки. Наконец, подняла голову:

— Я одну вещь знать хочу.

Тетка молчала, лишь покручивала в пальцах свою кружку.

— Что произошло, когда Феррандо к колдуну пришел?

Соремонда лишь грустно усмехнулась, подперла щеку пухлой рукой:

— Что произошло… Пришел, в ноги кинулся. Умолял. А колдун и говорит, что, мол, сделаю, как просишь, раз ты сам прийти осмелился, только взамен ты здесь должен остаться, в моем доме. До самой моей смерти. В слугах. Мой мальчик и согласился, не раздумывая. И я согласилась при нем в кухарки — лишь бы поближе. Колдун был такой старый, что и ждать недолго оставалось. Худющий, страшный, волосищи белые. Я едва не рухнула от страха, когда увидала.

Амели усмехнулась: значит, вот чье лицо «надевал» на себя Феррандо. И в городе всегда говорили, что колдун старый и страшный. Она кивнула, посмотрела на тетку:

— А дальше что?

— А дальше помер, — голос Соремонды обдал могильным холодом, удивительным обреченным равнодушием. — Исчез, даже праха не осталось. Только не сказал, что сила его проклятая к моему мальчику перейдет. С тем и остались: я в слезах, а Феррандо… сам не свой ходил, будто подменили. Много времени прошло, прежде чем он научился со своим проклятым даром справляться. Все запирался в своей лаборатории, да книги эти проклятые читал. Там в дневниках старого колдуна и вычитал, как тот големов из глины создавал. Все идеального человека сотворять хотел, будто он Создатель! Создавал да крушил, потому что путевого у него никак не выходило. Потому что разве скверный человек что хорошее может сотворить? Вон, — тетка кивнула на дверь, — как увидишь — хоть знаком спасения себя осеняй, до чего гадость!

Амели нахмурилась:

— Вы про кого?

— Так все про него, — тетка звучно сплюнула, — про Гасту. Гадость одна! Что внутри, что снаружи.

Амели обмерла, прижала пальцы к губам:

— Как… Гасту?

Тетка деловито кивнула:

— Он и есть. Остальных, хвала Создателю, переколотили. А этот прижился, отъелся.

Амели никак не могла прийти в себя. Она ни на мгновение не могла заподозрить в горбуне глиняного болвана. Он казался самым настоящим, из плоти и крови. Впрочем, как и Мари. Амели ни за что бы не догадалась, если бы сама не увидела.

Тетка тоже хлебнула молока, над губой остались белые усы:

— Вот и Феррандо загорелся. Я, говорит, тетушка, сотворю идеальную женщину. Но не задалось что-то у него. Красавицы, одна к одной… но пустые. Улыбаются, глазами хлопают. Что поставь, что положь. — Тетка подалась вперед, взяла Амели за руку: — Жизни в них нет, вот что я тебе скажу. Мы же как: то смеемся, то плачем! То любим, а то ненавидим так, что убить хотим! А уж это никакая магия не сделает. Поверь мне. Ну, что за человек без недостатков? Болван — он и есть болван.

Амели молчала. Сложила руки на коленях и комкала платье. Тетка казалась довольной, что все это, наконец, выговорила. Вновь утерла чистые руки:

— А как ты ушла — он всех и переколотил. Понял, что не нужны. Я аж прослезилась тогда. Ну, думаю, уж теперь все на лад пойдет, раз глупость эту забросил.

Амели покачала головой:

— Не всех.

— Знаю. Он меня в мастерскую водил, спрашивал, похожа или нет. А я тогда сразу сказала, что на кой камень, когда живой человек рядом ходит… Но ведь упрямый — не убедишь.

— Мне будет жаль, если он ее разобьет.

Тетка лишь пожала плечами:

— Взбредет в голову — так конечно разобьет. А по мне — так пусть бы и разбил.

Соремонда помолчала, вдруг сосредоточенно обрушила кулак на столешницу:

— Разбить — и дело с концом. И все бы как у людей.

— Так ведь не в статуе дело…

— А в чем?

Амели не ответила, только пожала плечами. Допила молоко и поднялась:

— Пойду я, тетушка. А у вас вон, — она кивнула на стол, — карп ожил.