Идеальная пара

– Я не слышу тебя, Робби, – прошептал он и тут же понял, что напрасно это сделал, ведь Робби тоже не в состоянии расслышать его, поэтому он повторил эту фразу громче – пожалуй, даже слишком громко.

Робби чуть приоткрыл глаза.

– Там папка хранится, – с трудом прохрипел он.

– Папка?

– В столе. В ящике. – Робби сделал судорожный вдох. Гиллам разобрал слова: – Ты безмозглый дурак! – Потом: – Перестань кричать!

– В ящике письменного стола хранится папка?

Вейн, как мог, кивнул ему, чуть заметно наклонив голову, но даже это слабое движение явно утомило его. Медсестра опять поднесла к его лицу кислородную маску. Он отстранил ее нетерпеливым движением дрожащей руки.

Его пальцы были короткими и крепкими, с большими, квадратными ногтями – пальцы труженика, не аристократа. Он гордился своими руками, потому что считал актерскую профессию делом, ремеслом, которое надо оттачивать и совершенствовать. Это была работа, как он любил говорить, все равно, что сделать стол или построить корабль, и при этом чертовски тяжелая работа.

– Я обыкновенный парень – я просто читаю текст и пытаюсь поставить себя на место другого человека, – обычно говорил он о своем таланте, словно фокусник, боящийся раскрыть свои секреты.

Пентекост послушно попытался открыть ящик стола. Он был заперт. Гиллам медлил, не зная, что делать.

– Коробка, – услышал он нетерпеливый шепот Робби у себя за спиной. Сначала он был озадачен, потом увидел на полированной поверхности стола серебряную сигаретницу с выгравированной надписью:

Робби и Лисии

от друзей и соседей Рэнди и Натали Брукс

Лос-Анджелес, 15 октября 1939

Крышка сигаретницы была поцарапана, как будто кто-то острым предметом пытался стереть имя Рэнди Брукса. Пентекост часто думал, когда это случилось и почему Робби хранил эту коробку в числе своих самых дорогих вещей. Сейчас он открыл крышку и нашел в сигаретнице маленький ключик, с помощью которого и отпер ящик стола.

В глубине он увидел простую картонную папку, поблекшую, с потрепанными уголками. На выцветшей наклейке было написано «Марти Куик Продакшнс» и ниже его нью-йоркский адрес. Под папкой лежало что-то, завернутое в покрытый пятнами кусок шелка.

Пентекост бросил взгляд в сторону постели. Глаза Робби были сейчас широко открыты и смотрели повелительно и строго, как бывало на сцене в лучших его ролях.

Гиллам принес папку Вейну и поднял ее так, чтобы Робби мог без труда увидеть ее. Робби несколько мгновений молча смотрел на нее, лицо его оставалось совершенно бесстрастным, потом тихо вздохнул и закрыл глаза.

– Сожги ее.

Гиллам удивленно поднял брови.

– Сейчас? Здесь?

Робби открыл глаза и посмотрел прямо в лицо другу. Пентекост усвоил еще много лет назад, что он может спорить с Робби или возражать ему только до определенного предела – до тех пор пока взгляд этих синих глаз не даст ему понять, что терпение Вейна истощилось.

– Ну хорошо, – сказал он и повернулся к камину. Огонь в камине не горел – еще одна победа врачей, которые запретили разжигать огонь в комнате, где находится баллон с легковоспламеняющимся кислородом.

– Я только сожгу вот это в камине, сестра, – предупредил Пентекост медсестру. – Это не займет много времени.

– Вы не можете этого сделать, – возразила она, бросив на него взгляд, способный остановить любого, только не ее собеседника.

Пентекост часто удивлял людей; его огромный рост и некрасивая внешность давно превратили его в своеобразную достопримечательность английского театра. У него уже была репутация строгого критика и острого на язык интеллектуала до того, как он стал близким и, пожалуй, единственным помощником лорда Вейна, которому тот поручал выполнять самые неприятные дела, например, говорить людям «нет», что сам Вейн не любил делать. Пентекост грозно нахмурил густые брови и сердито посмотрел на медсестру.

– Вы же слышали, сестра, – твердо сказал он. – Он ясно выразил свое желание.

– Его светлость не может требовать выполнения своих желаний. Он всего лишь пациент и к тому же в тяжелом состоянии.

Пентекост понял, что спорить с ней бесполезно.

– Лорд Вейн, может быть, и в тяжелом состоянии, но он знает, чего хочет, – спокойно сказал он. – И я намерен выполнить его желание. Если вы не хотите отключить кислород, ну что ж, тогда мы взлетим на воздух вместе, только и всего. – Он обнажил свои крупные зубы в улыбке, как будто такая перспектива его очень обрадовала.

Она сердито закусила губу, помедлила секунду, потом перекрыла клапан кислородного баллона. Шипящий звук, к которому Пентекост так привык, стал слабее, потом вообще прекратился.

Гиллам быстро подошел к камину, открыл дымоход и, держа папку обеими руками, попытался разорвать ее пополам. Она оказалась прочнее, чем он рассчитывал. Он ощутил легкое смущение, чувствуя на себе пристальный взгляд медсестры. Уж она-то, без сомнения, разорвала бы ее в мелкие клочки!

Он глубоко вздохнул и попытался снова, на сей раз с большим успехом. К его ногам упал клочок бумаги – часть какой-то фотографии. Пентекост узнал Вейна, красивого и улыбающегося, сидящего на краю бассейна. На его плече лежала чья-то рука, как будто кто-то, сидевший рядом с ним, обнимал его за плечи. Кто бы это ни был, на запястье он носил золотой браслет с алмазными буквами. Пентекост поднял клочок фотографии, положил стопку бумаг на каминную решетку, поднес спичку и зажег бумагу с четырех сторон.

Языки пламени слились в общий костер, обуглившиеся листки начали сворачиваться в трубочку. Робби слегка приподнял голову; отсвет огня упал ему на лицо, так что в эту минуту оно показалось полным жизни. Потом бумага почернела, превратилась в пепел, и лицо Робби опять стало безжизненным.

– Отлично, Гиллам, – благодарно прошептал он. Его голос смолк как тихий всплеск в озере тишины.

Пентекост вернулся к письменному столу. Он сунул руку в ящик, достал сверток и стал разворачивать его. Теперь он увидел, что кусок шелка был бледно-бежевым шарфом, того же цвета, что и галстуки американских офицеров в годы войны. Местами на шарфе были бурые пятна, похожие на ржавчину: На одном его конце были вышиты инициалы «МК», так что он без труда догадался, что шарф принадлежал Марти Куику – хотя как он оказался здесь, было объяснить гораздо труднее.

Достав завернутый в шарф предмет, Пентекост чуть не вскрикнул от удивления. Это была самая знаменитая вещь, связанная с историей английского театра, пропавшая почти сорок пять лет назад, чье местонахождение Робби упорно отказывался обсуждать: шекспировский кинжал!

Пентекост знал практически все об этом кинжале – да и какой театровед не знал этого? Он был подарен самим Шекспиром своему другу, соратнику и выдающемуся актеру Ричарду Бербеджу, и с тех пор в течение трех столетий переходил от одного великого исполнителя шекспировских ролей к другому. Он принадлежал Гаррику, потом Кину, Ирвингу, а совсем недавно Филипу Чагрину. Кинжал был своего рода связью с прошлым, с самой историей английского театра, и своеобразным символом театрального величия, равным монаршей короне.

Пентекост с благоговением взял кинжал в руки. Он был очень простым, лишь гарда была украшена декоративной гравировкой, да полоска серебряной проволоки обвивала его рукоятку. В ту эпоху, когда мужчины в основном были вооружены, Бербедж и играл с ним на сцене, и носил его как оружие, так что лезвие кинжала был острым как бритва, а его острие напоминало иглу.

На острие были какие-то пятна, похожие на ржавчину, а в остальном кинжал выглядел как новый. Пентекост не видел его со дня свадьбы Робби и Фелисии; тогда, насколько он помнил, он стал причиной каких-то неприятностей…