Идеальные

Селеста все еще не откашлялась. Когда же, наконец, она смогла заговорить, ее голос прозвучал хрипло и надсадно:

– Не знаю. – Селеста бросила на мужа укоризненный взгляд. – Просто в последнее время она много капризничает.

Похоже, Луи осознал свою оплошность и недовольство жены. Он поставил бокал на стол и потер шею, явно разволновавшись. Похоже, до него лишь сейчас дошло, что такие вещи негоже просто так выбалтывать.

– Как капризничает? – надавила Алабама.

– Просто… я не знаю. – Селеста отпила воды, окончательно прокашлялась и вернула себе нормальный голос. – Она просто по-настоящему расстраивается, когда никаких поводов для расстройства нет. Как в «Нордстроме». Ну, ты помнишь?

За столом установилась тишина. Селесте захотелось, чтобы официантка как можно скорее принесла пататас бравас или просто подошла к ним, подпалила скатерть. Или совершила еще что-нибудь из ряда вон выходящее. Все что угодно! Лишь бы переключить внимание друзей, отвлечь их от неприятной ей темы.

– По-моему, это не означает, что у Беллы аутизм, – прервала молчание Алабама. И подкрепила свое авторитетное мнение, перебросив через плечо пару прядей: – Помнится, я в детстве закатывала жуткие истерики. Жуткие. Однажды, когда мне было пять лет, дедушка сделал для меня чудесный кукольный домик – с крышей, крытой настоящей кровельной дранкой, и крошечными переключателями света, которые действительно работали. А мать захотела, чтобы я поделилась им с кузиной Линдой. Мне нравилась Линда, но я все равно разъярилась. И еще до прихода кузины разломала весь домик. Разнесла вдребезги. Мать тогда так рассердилась.

Алабама фыркнула и глотнула сангрии. Сидевший напротив Генри заерзал на стуле. Луи беззвучно, одними губами сказал Селесте: «Прости». А она потупила глаза на мобильник, так и не подавший никаких сигналов. Внезапно Селесте дико захотелось запульнуть его куда-нибудь подальше, через весь зал, в самый дальний угол.

– И все же ты должна поехать, Си-Си, – сказала Алабама. – Есть у Беллы аутизм или нет, но от того, что ты откажешься от поездки, ничего не изменится.

Селеста не нашлась, что на это ответить. И не сказала ни слова. Похоже, ее молчание было истолковано как согласие. Алабама продолжила говорить. Но что она говорила, Селеста не слышала.

Когда официантка принесла их первое кушанье – к сожалению, то самое сырное блюдо с красивым названием, – зазвонил мобильник Луи.

– Робби, – сказал он, посмотрев на всех сидящих за столиком. Хотя Селеста, наверное, была единственной, кто знал имя его управляющего партнера. – Я должен ответить, – произнес извиняющимся тоном Луи и встал. Проходя мимо Селесты, муж сжал рукой ее плечо. А затем устремился к двери с резвостью человека, убегающего с места преступления.

Официантка наполнила их стаканы водой и заверила, что скоро подаст остальные блюда. Генри снова поблагодарил ее, и на этот раз девушка ему улыбнулась. Она была еще совсем юной и миловидной, с подкупающей щербинкой между двумя передними зубами.

– Я хочу писать, – объявила Алабама после ухода официантки. И, схватив свою украшенную блестками сумочку, повесила ее на плечо. – Закажите еще графин сангрии, если официантка вернется раньше меня.

Селеста протянула руку к графину, который действительно оказался почти пустым. Решив, что одну маленькую стопку можно пропустить, даже будучи за рулем, она начала сливать себе остатки.

– Знаешь, – заговорил Генри, когда Селеста поставила графин обратно в центр стола, – они все по-другому воспринимают, потому что старше. А я учу детей и заметил, что матери первыми все подмечают. – Генри потрогал одну из пуговиц на рубашке, словно поправлял микрофон. – Не отцы, уж не знаю почему. А именно матери. Возможно, просто потому, что стремятся узнать о своих детях все раньше остальных.

Генри встретился взглядом с Селестой. И ее поразило, насколько редко они с ним разговаривали с глазу на глаз, как сейчас. Они проводили вместе массу времени на протяжении нескольких лет, но практически всегда рядом с ними присутствовала Алабама, имевшая склонность задавать тему и тон разговора. Генри преподавал в двенадцатом классе историю, то ли американскую, то ли европейскую – Селеста точно не помнила.

– Спасибо, Генри, – пробормотала она.

Ей хотелось добавить что-то еще, но она так и не смогла ничего сформулировать. И ограничилась лишь этими словами, бездумно слетевшими с языка.

Позднее, тем же вечером, уже снова усевшись в машину, Селеста поправила зеркало заднего вида и порадовалась, что ей не нужно ломать голову над тем, сколько чаевых дать сотруднику службы парковки. Она даже сказала что-то по этому поводу Луи. И почти сразу осознала, каким будет его ответ: «Ты слишком сильно беспокоишься по пустякам, Селеста».

– Алабама может разболтать? – спросил Луи, когда она отъехала от бордюрного камня.

Селеста глянула на часы. «Может, еще не поздно заехать к родителям и забрать Беллу?» – поколебалась она.

– Да, – односложно ответила она мужу, включив поворотник, осветивший переулок.

«Пока мы доедем до дома родителей, будет уже почти девять. Слишком поздно забирать Беллу», – решила Селеста. Ей не хотелось будить дочку.

– Извини, что ляпнул про аутизм, – сказал Луи. Протянув руку, он положил ее на коленку жены. – Мне не следовало им говорить.

– Все нормально, – ответила Селеста и позволила словам повиснуть в воздухе, пытаясь понять, насколько они верны. К тому моменту, как Луи убрал руку с ее колена и откинул голову на подголовник, она решила: в общем и целом, они правдивы.

Дома Луи снова извинился, когда Селеста снимала свой блейзер. А потом муж ее поцеловал, и поцелуй был достаточно долгим, чтобы дать ей понять: он хочет большего. Но Луи был пьяным, а она – уставшей. И поэтому Селеста лишь ответила ему на поцелуй, а затем скинула его руки со своей талии, проигнорировав подавленный вид мужа, пока надевала ночную сорочку. Они занимались сексом раз, иногда два раза в неделю. Так что этим вечером Селеста не испытала угрызений совести.

Тем более что в конечном итоге это оказалось неважным: через несколько минут после того, как в спальне погас свет, Селеста услышала, что муж заснул. А у нее внезапно сон улетучился, и она просто уставилась в потолок. Вспомнила, как позвонила после ужина матери. «Все замечательно. Все прошло хорошо», – заверила ее та. Белла выбрала клубничную пасту, почистила зубы безо всяких инцидентов и уже спала, сладко посапывая во сне.

Мысли Селесты вернулись к Генри. К тому, что он сказал ей за ужином. «Не отцы, а именно матери». Интересно, все было действительно так? Но еще больше Селесту озадачил вопрос: Генри специально дождался, когда они останутся одни, чтобы сказать ей это, или просто так вышло?

Глава 19

Холли

Тремя месяцами ранее

Даллас, штат Техас

Первое, что должна была сделать Холли, вспомнив про таблетку, – это позвонить Нику. Но она этого не сделала. Она не позвонила мужу, а лишь завернула кран и медленно положила зубную щетку на бортик раковины. Холли не позвонила Нику и когда пришла в спальню. Вместо этого она натянула черные спортивные легинсы и скрутила все еще мокрые волосы в рыхлый пучок.

Холли не позвонила Нику и из аптеки. Она вообще не вспоминала о муже. Единственным человеком, о котором думала тогда Холли, была Мэллори.

Мэллори с мужем семь месяцев не оставляли попыток зачать ребенка, пока, наконец, она не забеременела Фионой. Но только сейчас – стоя в душной, слишком ярко освещенной секции товаров для планирования семьи – Холли задумалась о том, в какую копеечку могли вылететь тесты на беременность за семь месяцев.

Она позвонила Нику только после того, как сделала тест – после того, как пописала, а затем промокнула маленькое окошко кусочком туалетной бумаги, чтобы удалить проказливую каплю мочи. Посмотрела на тест и перечитала инструкцию на упаковке, подтвердившую, что означала вторая полоска. И только тогда подумала о Нике. «Интересно, он поверит мне на слово или лучше сохранить коробочку с тестом на случай, если он захочет убедиться в результате своими глазами?» Поразмышляв над этим пару секунд, Холли решительно выбросила и коробочку, и тест в мусорное ведро.