Идеальный дизайн. Книга без картинок, но с примечаниями
Шрифт:
(56) «Претенциозная прецизионность». К игре слов меня подтолкнула одна нелепая редакционная ошибка. В моей книге «Поэтика репродукции» корректор исправил всего одно слово, а именно заменил необходимую по смыслу «прецизионность» на абсолютно неуместную «претенциозность» (с. 33). Конечно, на слово «точность» вряд ли бы покусились, но оно, как ни странно, меньше подходило по контексту.
(57) Цвет в живописи и цвет в печати – разные миры, причём вторая тема в отечественном дизайне, мягко говоря, неразвита. О печатном колорите нужна концептуальная русская книга для дизайнеров. До этой замечательной темы я не дорос. Что касается вопросов самоценности печати и печатного воспроизведения, они рассмотрены в двух моих книжечках: «Поэтика оттиска» (Москва, ИМА-пресс, 1995) и «Поэтика репродукции» (Москва, «Типолигон-АБ», 2007).
(58) Можно только пожалеть о реальной судьбе слова «оформление». Его избегают до сих пор, памятуя о советских «художниках-оформителях» (плохих
(59) Пример точного, прозрачного, ёмкого высказывания дизайнера – плакат покойного Юрия Боксера для кинофильма «Похороны Сталина». Основанный на фотодокументе, плакат изображает Сталина в гробу. В целом изображение дублирует название фильма. Однако почивший диктатор вопреки всему одним глазом искоса следит за происходящим вокруг. Метафорический смысл маленькой детали в слова непереводим, что и придаёт ценность всему листу.
(60) Сомневаться в том, что форма должна соответствовать содержанию, не приходится. Но я бы предпочёл более осторожное утверждение: избежать несоответствия, но не добиться соответствия любой ценой.
(61) Вот московский плакат, почему-то полосно акцентированный в каталоге «Золотой пчелы» № 9- Дизайнер афиширует собственную плакатную выставку. Фотоизображён сам дизайнер, прикрывающий большую часть своего (обнажённого?) тела огромным листом. В фоновом пространстве – слово IDEA, по букве за каждым углом изображённого листа. На самом листе-слово LIST, по букве на каждый угол. Но этого мало: на изображённом листе, как на рентгеновском снимке, проступает остов тела дизайнера. «Превращаю идею в плакат и при этог, сам раскрываюсь в плакате», – примерно так прочитывается графическое послание. Оно насквозь литературно, но ничуть не содержательно зрительно. Сама же литература тривиальна. Между прочим, иностранные слова можно было бы написать и по-русски, благо они тоже четырёхбуквенные. Более того, одно русское слово здесь просто незаменимо, так как английское List категорически не имеет русского значения «лист»!
(62) Европейский плакат, обычно более типографичный и фотографичный, всё чаще подтягивается к японскому, и наоборот (сужу по каталогу последней «Золотой пчелы»). Пионерам плаката, французам, в виде исключения удаётся сохранить собственное лицо. Наши евродизайнеры мечутся между Западом и Востоком, того гляди дойдут и до смакования иероглифов. Словом, глобализация в разгаре.
(63) Велемир Хлебников, а вслед за ним и другие футуристы, говорил о самовитом слове, слове «вне быта и жизненных польз» (Хлебников, 1919)- Слово «самовитый» само по себе самовито, самоценно, самовыразительно. В нём задействован продуктивный суффикс «вит» (как в прилагательном «плодовитый»). Кроме того, мне слышится корень «вит» глагола «вить».
(64) В своей книге (см. примечание 54 ) Хротенс по сути дела декларирует самовитость, совершенно не отягощенную литературой. Литература ему словно бы мешает. Воспроизводя в натуральный размер развороты оформленных им изданий, дизайнер доходит до крайности. Каждое слово, не исключая мельчайшие надписи на схемах и чертежах, подаётся в обратном порядке, начиная с последней буквы. Таким образом, тексты на репродукциях превращены в абракадабру. «Я хочу, чтобы страницы рассматривались, а не читались» – так дизайнер, казалось бы, убеждённый функционалист, комментирует свой странный жест.
(65) Я вовсе не склонен преувеличивать практическое значение графического дизайна. И плоховатые вещи, если в них есть хоть какой-то идейно-информационный смысл, способны нести свою службу, зачастую пустяковую. Скажу прямо, идеальный дизайн больше всего нужен самим дизайнерам. Из всех искусств, в том числе и жизнестроительных, графический дизайн наименее понятен и интересней публике. Отсюда, кстати, типовые конфликты между требовательным дизайнером и заказчиком, который не знает или знает слишком хорошо, чего он хочет.
Сколь охотно и легко люди читают и рассматривают, столь плохо им ведома или безразлична качественная (ценностная) составляющая тиражного графического продукта. Однако это парадоксальное обстоятельство не освобождает дизайнера от гражданской ответственности.
Не освобождает и клиента. Совершенный дизайн – и его заслуга. На Западе поговаривают о необходимости специального графического образования для заказчиков.
(66) Прикладные искусства отнюдь не вторичны по отношению к станковым, а исторически – первичны. Если говорится «графика», то подразумевается прежде всего «прикладная», ибо в этом приложении её суть. Графический дизайн как деятельность пользуется полной автономией. Он не нуждается ни в каком охудожествлении, хотя и открывает безграничный простор для артистических откровений, что и демонстрируют многие дизайнеры. Аппеляция дизайнера к высотам чистого искусства, эдакая «маэстрия», убеждённость в том, что всё идет оттуда,
ничего хорошего не сулит. Архитектор (и тонкий художник) Александр Ермолаев когда-то заявил: «Чего не должно быть вокруг: псевдухи, пафоса, многозначительности, претензий на вечность, претензий на художественность» (Да!, №0,1994).Я стараюсь не пользоваться громоздкими терминами «художественное оформление» и «художник книги». Эти термины затёрты и имеют качественный оттенок. Если надо охарактеризовать тонкое художественное свойство, лучше воспользоваться словами «артистичный» или «поэтичный». Даже применительно к чистому искусству легко обойтись нейтральными терминами, отсылающими к материалу, инструменту, существу дела: график, рисовальщик, ксилограф, скульптор и т.п. Только работу с красками (painting) мы вынуждены называть высокопарно (художественно!) живописью и уж никак не можем перейти на немецкий лад, взяв за основу «грубое» слово «маляр» (Maler). Кстати, живописец по-голландски – schilder, от слова schild, что значит «вывеска».
67) Большая «Книга про буквы от Аа до Яя» Юрия Гордона (Москва, ИЗДАЛ, 2006) в сущности посвящена теме самовитости шрифта. Из предисловия: «Шрифт – даже результат мастерской игры – будет настоящим произведением искусства только в том случае, если буквы, из которых состоит алфавит, хороши сами по себе». Эта книга интересна и беспрецедентна как по теме, так и широте её разработки.
(68) Методично странно и некрасиво (красиво некрасиво!) умеют делать немногие, да и в голову такое приходит немногим. Собственно говоря, мне известен только один убедительный пример. Дизайнер Ян ван Торн из Амстердама (род. в 1932 году) остраняет любую вещь своей работы. Остранительный принцип (так называемый «диалогический метод») осмыслен им самим теоретически. Результат всегда содержателен. Ван Торн бросает вызов, совершенно не рисуясь и не желая кому-то потрафить. Иными словами, делает это бездекоративно и отнюдь не «прикольно». И, самое удивительное, – настолько тонко, что при всей узнаваемости индивидуального стиля приёмы остранения вряд ли заметны непосвящённым. Дизайнер на удивление широко востребован национальной культурой. В петербургском журнале «Проектор» (№ 3, 2010) была моя небольшая статья о его необычном случае.
(69) Шрифтовой дизайнер Ирина Смирнова, рассказывая о своей учёбе в Королевской художественной академии в Гааге, похвалила своих преподавателей: «...я никогда не видела, чтобы что-то могло их огорчить, разочаровать и расстроить больше, чем заваленный толстым слоем каллиграфических листов настольный футбол. "Вы не играете!" – это был самый серьёзный упрёк и самая большая ошибка, которую можно совершить на курсе» (Проектор № 1, 2011).
Голландский дизайн не без основания и нередко характеризуют словом playful. Но тем он и интересен, что вслед за любой точной оценкой напрашивается противоположная, например, игривый – рассудочный, тёплый – суровый. Такие замечательные сочетания несочетаемого по-научному называются амбивалентными.
(70) Примечание дизайнера Кирилла Благодатских:
«Однажды я подслушал разговор студентов лингвистов, который сильно повлиял на меня. В частности, они беседовали о критериях, которым должна соответствовать знаковая система, чтобы называться Языком. Упоминались понятные нормы необходимости и достаточности, но действительный интерес представлял тот факт, что языку, чтобы быть языком, следует удовлетворять загадочному критерию избыточности. И уж если повествование о дизайне коснулось тонкой темы пижонства, расширяю его до более фундаментального семиотического вопроса. Для самоопределения языка, говорили лингвисты, достаточно, чтобы в нем существовал хотя бы один синоним для хотя бы одного слова. Синоним делает язык невзаимооднозначным. Слово "стол" означает любой стол, а не какой-то конкретный. Сам "стол" означает не только слово "стол", но и "мебель", и "стул" и даже "дом". Подобная неточность (!) даёт языку возможность расти и меняться. Графическая знаковая система ничем не отличается от словесной. Дизайнер, выстраивая взаимосвязи между вещами, либо знаками им соответствующими, никогда не может этим ограничиться. Точнее может, но даже подобное ограничение уже имело бы некие последствия, выраженные пластически, характеризующие его позицию. Дело, видимо, в том, что оформление, это ситуация дополнительного высказывания в принципе. Это высказывание безусловно избыточно, но равно как и оформление -неизбежно. Именно поэтому дизайн бывает разным и никогда – идеальным. Невзаимооднозначность – ключевой фактор графической органики, искусства, дизайна, обыденности и жизни в бесчеловечном мире передачи информации. Объективность – иллюзия, которой придерживаются многие последовательные модернисты. Неотвратимая неточность – поле для идео-пластической сверхзадачи, которую перед собой ставит дизайнер и решает дизайнер. Иными словами дизайн – это чудо человеческого существования и чудо человеческого взаимодействия. Дизайнер делает слова предложениями, пересказ – высказыванием, многие вещи – одной вещью. Поэтому не бывает дизайна без отношения, не бывает дизайна без изыска, не бывает дизайна без пижонства или без извращения. Нормального дизайна не бывает».