Идеальный враг
Шрифт:
— Нет… — Он замолчал.
Люди за столом молчали тоже, словно ждали пояснений. И Павел, поколебавшись, все же сказал:
— Вы же наверняка видели записи. Все получилось спонтанно. Это была ошибка. Катастрофическая, фатальная ошибка.
— Вы помните, кто кричал: “Наших бьют”? — равнодушно спросил дознаватель.
— Нет, — солгал Павел.
— Это вы кричали.
— Да? — Павел изобразил удивление, пожал плечами. — Я ничего не соображал. Я был в состоянии аффекта.
— Тем не менее вы довольно метко стреляли,
— Трудно было промахнуться.
— Вы знаете, что убили
— Лично я?
— Ваше подразделение.
— Наших погибло больше.
— Это вас не оправдывает.
— А я не оправдываюсь! Я говорю, что произошла ошибка. Да, мы виноваты. Но не по нашей вине началась эта перестрелка!
— Гвардейцы выполняли приказ полковника. Вы же отказались выполнить его распоряжение.
— Мы не отказывались!
— Да? А кто кричал, что идти в пещеру нельзя?
— Это Курт. Это его сожгли первым.
— Мы знаем. Он паниковал. Так что полковник поступил правильно, прострелив ему ногу.
— Это была не паника… Курт… — Павел замолчал, не зная, стоит ли произносить вслух то, что так и крутится на языке. — Курт, он… Он…
— Ну?
— Он мог предвидеть будущее. Наверное, это звучит глупо, я понимаю, но я говорю правду — Курт был необычным человеком. И ему верили. И Некко! Допросите Некко! Он тоже что-то чувствовал!
— Хватит мистики, рядовой.
— Но вы обязаны это знать! Вы должны понять, что так сложились обстоятельства. Произошла ошибка…
— Прекратите! — оборвал Павла резкий голос.
На несколько минут в комнате воцарилась тишина. Потом дознаватель завозился в кресле, подался вперед, навис над столом — только сейчас Павел увидел его лицо: худое, чисто выбритое, с бледной кожей.
— И еще один вопрос, — сказал дознаватель, пристально глядя Павлу в глаза, словно рассчитывая прочитать там ответ. — Скажите, рядовой, в вашем взводе ведь не любят гвардейцев?
— Это слишком сильное утверждение, — осторожно сказал Павел, не рискуя отвести взгляд.
— Оставьте дипломатию политикам, рядовой, отвечайте как есть, прямо.
— Ну… Бывают разговоры о некоторой несправедливости. О том, что элитарные части имеют лучшее вооружение и при этом почти не участвуют в боевых действиях.
— А как считаете вы сами?
— Теперь… — Павел пожал плечами. — Теперь не знаю…
— Ваши товарищи ненавидят гвардейцев, — констатировал дознаватель. — Думаю, поэтому они вели огонь на поражение.
— Это не так! — вскинулся Павел, едва не свалившись с шаткого стула. — Вы пытаетесь нас подставить! Я понял! Вы выгораживаете своих людей! Вы с ними заодно!
— На сегодня хватит, — равнодушно сказал дознаватель. И через несколько секунд стальная дверь снова поползла вверх, постепенно открывая знакомую фигуру краснолицего тюремщика.
Под конвоем Павел вернулся в камеру. Проходя по коридору, украдкой поглядывая по сторонам, он видел множество людей, сидящих на нарах. Он подмигнул прижавшемуся лицом к решетке Шайтану, а тот показал ему кольцо из пальцев — “все ОК!”. Замедлив шаг у соседней камеры, он незаметно помахал рукой Рыжему и Марксу. Те попытались что-то сказать, но бдительный охранник рявкнул на них, ударил
приостановившегося Павла дубинкой по бедру:— Двигай! Прямо смотреть!
Павел был рад возвращению. И когда он перешагивал через невысокий металлический порожек, у него возникло странное ощущение, будто он возвратился домой.
— Ну что? — спросил Гнутый, встречая друга.
— Все в порядке, — сказал Павел.
Они вместе посмотрели на охранника. Тот стоял у двери, глядел куда-то в сторону, вдоль коридора и явно чего-то ждал. Дверь камеры закрывать он не спешил — электронный замок на противоположной стене тревожно моргал красным огоньком.
— Тебе что, чаевые нужны? — с усмешкой спросил Гнутый.
Охранник хищно осклабился — и это была единственная его реакция.
— О чем спрашивали? — негромко поинтересовался Гнутый.
— Не специально ли мы застрелили полковника?
Гнутый фыркнул:
— И что ты сказал?
— Что это была ошибка.
Две тени легли на пол камеры. Два тихо подошедших человека встали в открытых дверях. Позади них поигрывал желтой дубинкой охранник.
— Рядовой Ягич!
— Да? — Гнутый вздрогнул — совсем чуть-чуть, но Павел заметил это и понял, что товарищу сейчас неуютно. Он напряжен. Может быть, ему даже страшно.
— Следуйте за нами.
Гнутый порывисто шагнул к выходу. Его тут же сжали с боков, подхватили под руки:
— Вперед!
— Все будет нормально, — уверенно сказал Павел в спину товарищу. — Иди.
В этот день допросили всех.
Каждый допрос длился минут двадцать. Одного только Некко задержали почти на полтора часа. В камеру он вернулся улыбающимся, словно в неуютной комнате за железной дверью ему рассказывали анекдоты.
— Улыбка изменника, — сказал Гнутый, когда капрал проходил мимо их камеры. Прижавшись к прутьям решетки, он крикнул: — Эй, Некко! Что ты им рассказал? Что?
Подскочивший охранник ударил Гнутого в лицо — алые крапины легли на чистый пол.
— Ах ты!.. — Гнутый всем телом кинулся на решетку. — Да я ж тебя, гнида!..
Охранник, ухмыляясь, смотрел на бесящегося заключенного. Рядом с ним, скаля зубы, стоял Некко.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Привет, мама, Тина и Нота!
Я сумел раздобыть немного бумаги и ручку — сказал, что хочу дать письменные показания, и мне тут же принесли все необходимое.
Никак не могу решить, что я сейчас пишу: письмо ли вам, дневник ли свой продолжаю (или начинаю с начала —уж как получится).Если письмо — вряд ли я смогу вам его отправить. Дневник? Но смогу ли я сохранить этот листок? И не знаю, что там со старыми моими записями, не выкинул ли их сержант Хэллер, не потерял ли. Будет очень обидно. Хотя… Не все ли равно теперь?..
Произошла катастрофа.