Иди через темный лес. Вслед за змеями

Царица ушла, потухло ее золотое пламя, ослепляющее, но не обжигающее. После него темнота навалилась плотным покрывалом, очертания вещей смазались, только лунные блики скользили по пузатым бокам уцелевших бутылей. Волк бессильно вздохнул и еле поплелся за служанкой, унесшей мое тело. Он шел тяжело, постоянно покашливая и опираясь о стену: ему бой с тварью дался не так легко, как показалось мне со стороны. Я парила рядом с ним, желая сберечь и поддержать, поделиться силами. От моего сочувствия даже воздух потрескивал.

Наша горница была обставлена гораздо беднее царских покоев, но и духу громить тут нечего. На одной из кроватей лежало мое тело, бережно связанное по рукам и ногам.

– Прости, – тихо прошептал волк, устраиваясь в изножье кровати. – Я не смогу помочь. Не смогу. Я не шаман, я не справлюсь.

– Справишься, – шепнула я, даже не надеясь, что он услышит, но волк дернулся, завертел головой по сторонам, словно пытаясь определить, откуда исходил звук.

– Сестрица? – с надеждой шепнул он, сжимая трясущиеся кулаки. – Ты здесь, сестрица?

– Да. – На этот раз я старалась говорить громче, и волк просиял, повернувшись ко мне.

– Я даже вижу тебя… но как?

Выражать эмоции, толком не имея ни голоса, ни мимики, сложно, но я справилась.

– Не знаю, но это не важно. – Я постаралась донести до волка свою веру в него. – Ты уже призывал духов, вспомни! Когда птицы растерзали серебряную княгиню, разве не на твой зов пришли духи?

– Разве не на мой зов, – медленно и горько выдохнул волк, едва сдерживая слезы, – духи не пришли на болото?

– Хуже уже не будет.

– Я все равно не справлюсь. Лучше искать другой путь. Утром я уговорю царицу.

Я обернулась к своему телу. Сейчас, когда злобный дух внутри усыплен, мое тело выглядело… милым. Милым и беззащитным, безвольно раскинувшимся на кровати. Сквозь прореху в рубахе просвечивала белая кожа – мертвая вода заживила рану, оставленную деревянным стилетом.

– Может, все же попробуешь?

Волк только упрямо головой покачал, отводя взгляд:

– Я не справлюсь.

Я ощутила его страх, как свой собственный. Страх подвести и страх оказаться самым обычным человеком, утратившим благоволение духов. Страх потерять друга из-за своей нерешительности. Страх потерять себя, помогая другу.

– Это только твой выбор.

Мне было сложно это сказать – я как наяву видела смертный приговор, который себе подписываю. Но давить на волка было бесполезно: если он и рискнет обратиться к своему дару, то должен будет это сделать по собственной воле.

Утром я следовала за ним, желая наблюдать за объяснением с Василисой. Чем черт не шутит, может, я и сама с ней поговорить смогу? Но царицу мы так и не нашли. Служанки только вежливо кивали, заученно твердили, что царица занята, и спешили испариться в лабиринте коридоров. Последней каплей стала девушка в саду, завернувшая за высокий куст и сквозь землю провалившаяся. Мы сразу же рванули за ней, причем я – напрямик сквозь густые колючки, но разочарованно остановились. В тупике у частокола только березка тоненькими веточками покачивала.

Несолоно хлебавши вернулись в наши покои. За время нашего отсутствия служанки уже успели омыть мое тело и накормить его густой жижей. Тварь сопротивлялась – капли супа блестели даже на стенах. С затаенной тревогой я смотрела на нее, так небрежно обращавшуюся с моим телом, безжалостно выкручивающую запястья из веревок. Даже если волк сможет меня вернуть – а будет ли после твари куда возвращаться?

Но странные служанки оказались сильны и бережны, не позволяли твари вредить ни им, ни моему телу. Их нечеловечески сильные пальцы не оставляли синяков, но удерживали тварь на месте, и она могла только сверкать зеленоватым из-под полуприкрытых век да изредка шипеть.

Она ждала ночи.

Как только в окно заглянула округлившаяся луна, тварь легко разорвала путы и по-паучьи вскочила на кровати. На этот раз мои удары не причиняли ей вреда, словно она стала сильнее и теперь я для нее – назойливый комар. Она и отмахнулась от меня, как от комара.

Оставалось только злиться на собственное бессилие и молиться всем богам, чтобы тварь не добралась до волка. Молиться… а это идея!

– Отче наш, – тихо зашептала я, стараясь припомнить слова молитвы, – иже еси на небеси…

Тварь резко развернулась, уставилась на меня широко распахнутыми глазами, словно поверить не могла в мою наглость. Венец, чутко реагируя на нарушения запрета Яги, начал светиться, причиняя боль моему телу – и духу, засевшему в нем.

– Да святится имя Твое, да придет царство Твое, – уже уверенней и громче продолжила я, не отводя от твари торжествующего взгляда. Меня не волновало, что я путаю слова и перескакиваю через строки – в конце концов, разве молитва не должна исходить от сердца?

И что ты сделаешь, тварь? У меня нет тела, меня нельзя заткнуть или убить, я так и буду читать молитву, пока ты не взвоешь и не обессилишь от бешенства, пока не опустишься безвольным телом на пол с первыми лучами солнца.

– Хлеб наш насущный дай нам, прости долги наши, как и мы прощаем…

Тварь завизжала от боли, попробовав заглушить и перекричать меня. От резкого, расходящегося кругами вопля на пол свалился волк, зажимая уши и со стоном проклиная чуткий звериный слух. Я рассмеялась и продолжила, сама повышая голос:

– Как и мы прощаем должников наших! Не введи во искушение, но избавь от лукавого! И ныне, и присно, и во веки веков, аминь!

Последнее слово я выкрикнула уже в лицо твари – в свое лицо, искаженное такой темной и всепоглощающей злобой, что страшно становилось. Больше я ничего сказать не успела. Тварь закончила вопить и ударила меня. Скрюченные пальцы – мои пальцы – легко прошли насквозь, не задев, не ощутив сопротивления, а следом от когтей духа пришла боль. Боль огненной агонией прокатилась по сознанию. Какое говорить, я думать не могла! Мне казалось, что меня разорвали на несколько частей и, как только утихнет боль, они сами исчезнут, растают туманом.

После первого удара последовал еще один. И еще. И еще. Огонь пожирал меня, не успокаиваясь. В сознании огромными черными буквами горела только одна мысль: лишь бы это закончилось, как угодно, но пусть это закончится.

И оно закончилось. Следующий удар твари не достиг цели. Когда разум прояснился, а пелена боли перестала застилать зрение, я увидела впавшего в ярость волка. Он стоял, протянув к твари одну руку, тихо рычал слова на незнакомом языке, и мое тело, вернее, дух, захвативший его, подчинялся. Тварь сжималась, куталась в обрывки сарафана, пыталась заслониться от шамана руками. Совсем как вчера от царицы. Наконец, всхлипнув, тело с глухим стуком упало на пол, словно дух спешно покинул его.