Идиот нашего времени
Шрифт:
Как журналист Сошников имел представление, насколько трудоемок и длителен процесс съемок даже короткого видеосюжета, и порой удивлялся: когда же, к примеру, государственные шоумены, не исчезающие с экранов, занимаются своей основной работой, а не пресс-конференциями, брифингами, выступлениями-показухами, саммитами-сходняками, форумами-тусовками, прямыми линиями, подведениями итогов, на которых на самом деле ничего никогда конкретно не решается и не подводится? Вероятно, эти люди вовсе не занимались своей официальной работой, недаром дела в государстве шли из рук вон плохо. И незачем им было мараться, ведь государственный шоу-бизнес оплачивался народом, верно, из множества разных касс — суммами, которые не снились даже голливудским баловням.
Кто именно должен был осчастливить город своим стремительным проездом в черной VIP-колонне
Движущийся в разные стороны народ в неуловимый момент стал обретать одно направление. Хотя многие все еще вертели головами, словно ища поддержки своему оживлению, и вполне находили ее. Тогда и они поворачивали вспять, чтобы примкнуть к общему движению. Мамаша с маленькой дочуркой в белом платьице в горошек — вдруг потащила свое чадо с таким рвением, будто на углу предстояла бесплатная раздача копченой колбасы. Толпа стремилась к главной площади города, где напротив внушительного областного Дома власти возвышался стоический огромный черный Ленин — гениальный повелитель толп, настолько гениальный, что до сих пор еще находились завороженные толпы, которые двигались под удаленную, неутихающую дудочку его сладкой ворожбы.
Впрочем, в нынешней зреющей толпе преобладало что-то праздничное, люди были одеты легко, а после холодной затяжной весны казались полураздетыми, особенно молодые женщины: короткие юбки, давно не выставляемые на обозрение не успевшие загореть ноги, декольте, разрезы… Все это придавало настроению еще большей приподнятости, и не только праздничности, но даже несколько праздности.
Тут уж и Сошникова затянуло в общее движение. Тем более его путь лежал мимо главной городской площади. Он решил — себе в успокоение, что исключительно из любопытства надо пройтись мимо площади и одним глазком взглянуть на привезенную из столицы диковину, ну как если бы из кунсткамеры привезли необыкновенного гнома.
Отовсюду неслись веселые голоса. Справа молодой мужчина, коротко стриженный, почти лысый, крепкий, бодрый, громко, чтобы поведать окружающим о своем превосходстве, говорил попутчику:
— Я его в прошлом году видел, вот как тебя, да!.. Вот как тебя!.. Я в Москве был, на Краснухе! Да! И там!..
Голос его сминался другими возгласами, но от его слов зажигались новые эмоции и расходились волнами во все стороны… Толпа прибавила шагу, Сошникова стремились обогнать, и ему самому пришлось ускорить ход, чтобы не быть затолканным. Движение становилось плотнее, все лица были устремлены в одну сторону — еще, кажется, не совсем потерявшие отчетности, пока только любопытные, но уже красневшиеся, уже заразившиеся единодушием.
Вдруг по неведомым эмоциональным каналам прошел ток: МОЖЕМ НЕ УСПЕТЬ! Откуда взялся этот ток, может, так только почудилось кому-то, но толпа почти немедленно отозвалась, выдавая азартные и отчаянные восклицания, и медленно враскачку побежала. Сошникову пришлось рысцой присоединиться к общему бегу. Вокруг двигались целеустремленные раскрасневшиеся лица. Но почему-то азарт, охвативший их, граничил с чем-то похожим на панику. Веселая толкотня постепенно все больше спрессовывалась, ход замедлялся, пока вновь не перешел на слаженные шаги. Мерный коротко шаркающий топот тысяч ног. В поясницу Сошникову больно уперлись чьи-то кулаки, пришлось в свою очередь упираться в довольно хилую поясницу впереди, чтобы лицом не угодить в чужую прическу. Разговоры смолкли, стало слышно мерное многотысячное дыхание, словно идущее из-под земли. Вдох — выдох, с напряженной хрипотцой, вдох — выдох, и вдруг выплеск брани слева. Руки подломились, Сошников всем телом расплюснулся о тело движущегося впереди костлявого паренька, тылом подломленных ладоней чувствуя тонкие чужие ребра. Стало трудно дышать. Откуда-то из глубины возник далеким холодящим отзвуком призрак: Ходынка… Но почти тут же волна отхлынула, отпустило. Чуть впереди над толпой взметнулась огромная призывающая каменная рука, прочертилась черная голова Ильича, поверху густо посеребренная пометом. И опять стали браниться: женский голос слева пронзительно взвизгнул, а мужской справа, напротив,
грозно заматерился. Вытянутой вперед рукой Ленин гипнотически начал останавливать толпу, движение почти прекратилось, толпа спрессовалась, несколько мгновений нельзя было пошевелиться. Но опять стало свободнее, и в то же время издалека над многотысячным скоплением народа прошел гул, выражающий все-таки восторг, люди вокруг Сошникова привставали на цыпочках, пытаясь заглянуть через головы, и тоже начинали выкрикивать неопределенные звуки, что-то похожее на «Ура!» или просто нечленораздельное «Оо! Хо-Хоо!». Девушка слева запрыгала, размахивая трехцветным флажком. Над всей площадью, над всем единством летело громогласное, гудящее:— Уаа-ааа-аа!!!
И опять началось движение, круговращение, уплотнение, утеснение, Сошникова развернуло спиной к Ленину, прижало к девушке с флажком, так что она оказалась почти в его объятиях, он невольно почувствовал ее мягкое тело, на несколько мгновений его обдало приятным током, отчего в груди возник прямо хулиганский восторг, но почти тут же оторвало от девушки, опять повернуло к Ленину. Кто-то с охапкой трехцветных флажков протискивался в толпе, один флажок каким-то образом оказался в руке Сошникова, как и в руках тех, кто был слева и справа. И он точно так же стал трясти флажком и еще азартнее выкрикивать свою такую бесшабашную дурь.
И наконец его выдавило к самой ограде — низким, по пояс, переносным решеткам. Ограда отделяла толпу от официального пространства у подножия Ильича перед широкими ступенями белого Дома власти. Вдоль решетки по ту сторону стоял жидкий ряд милицейских чинов — сплошь офицеры в торжественных мундирах, никак не ниже капитана. Но и милиционеры улыбались и косились в общую для всех сторону. И только некоторые странные люди в штатском — все до единого в пиджаках — в черных и серых, которые прохаживались между капитанами и майорами, сохраняли серьезность и внимательность. Вероятно, работа этих людей и заключалась как раз в том, чтобы прищуриваться и шевелить бровями.
На официальной территории, чуть правее, фронтом стояла подтянутая, с иголочки, рота парашютистов-гвардейцев, бравых и бесстрашных.
И опять покатился шум с дальнего конца, стремительно разросся, так что ничего уже нельзя было выделить из общего рева.
— Ууу!!! Ааа!!!
Дошли толчки, волны, девятые валы: Он! ОН ИДЕТ!
Сначала стало видно, как перед шеренгой гвардейцев возник бравый генерал. В нем сияла каждая пуговка, звездочка, погон, эполеты, портупея, щеки, глаза, туфли, иконостас… А как он чеканил шаг, звеня иконостасом, этот редкостно худощавый боевой генерал!
Навстречу ему быстрым шагом приближался радостно улыбавшийся, в свою очередь так же окруженный сияющим ореолом первый шоумен страны в сопровождении небольшой группы людей в штатском, среди которых заметен был согбенный и бледный губернатор области.
Главный шоумен и генерал замерли друг перед другом. Генерал взметнул руку под козырек и начал говорить. Всей своей фигурой, тянущейся к небесам, он изображал желание немедленно оторваться от земли. Судя по великолепной придурковатой улыбке, говорил он что-то весьма бравое. Наконец, не убирая руку от фуражки, генерал несколько обмяк, сделал шаг в сторону, развернулся лицом к толпе и левой свободной рукой изобразил легкое дирижерское движение. Рота солдат завопила: «Урраа!..»
Вся площадь подхватила «Ур-раа!»
И с другой стороны многотысячно отозвалось, покатилось по-над городом: «Урр-ррааа!!!»
Всеобщее обожание поднялось выше тусклой загаженной птицами каменной лысины. ОБОЖАНИЕ… Человек рядом с Сошниковым, мужчина средних лет, не имевший в руках флажка, сорвал кепку и размахивал ею. Спрессованный теснотой, быстро нарастал запах ликующей толпы, что-то щенячье, радостное, как если бы тысячи щенков псыкнули от бесконтрольной радости при явлении всесильного хозяина.
Главный шоумен, подвижный, обаятельный, потрясая перед собой приветственно сцепленными руками, одетый в темно-синий, похожий на школьный костюм, быстро приблизился к народу и пошел вдоль изгороди. И сам, потрясенный любовью народа, обвороженный солнцем, ликованием, запахом обожания, стал подавать в порыве искренности свою руку десяткам народных рук, тянущихся к нему. Помимо свиты охранников, его сопровождало человек семь фотографов и видеооператоров — один забегал вперед и, снимая, пятился, другой снимал издали, третий брал общий ракурс с народом, четвертый увековечивал гвардейцев…