Идол прошедшего времени
Шрифт:
— Да… Только, пожалуй, еще по дороге зайду на раскоп — попрощаюсь с археологией… так сказать. Всем до свиданья!
— Прощайте, Яша…
При этих словах сенбернар Кент, все это время равнодушно лежавший перед своей миской с нетронутой едой, почему-то вдруг сел на задние лапы… И снова, задрав к небесам голову, завыл.
— Да что такое с собакой творится! — озадаченно воскликнул Вениамин.
— Грустно, видно, псу расставаться, — объяснил кто-то.
— Да, прощаться он не любит, — согласился Вениамин. — Прямо как человек.
В отличие от чувствительного Кента в
Тут все лето одни люди приезжали, другие уезжали. Вернее, приходили или уходили по тропинке, ведущей через поле, а потом и через лес, к дороге, по которой раза два-три в сутки проезжали автобусы. Этот путь занимал пешком не меньше часа.
На машине к палаткам было трудно проехать — машины обычно оставляли в деревне Корыстово. Как, например, это сделал и сам Кленский.
Состав экспедиции был не только крайне разношерстным — он к тому же все время менялся.
Поэтому, наскоро и довольно равнодушно попрощавшись с Нейландом, все разошлись кто куда.
Кроме Кленского, который остался сидеть за столом с чашкой кофе. Он любил после обеда «покофевать». Для него это было равнозначно покейфовать — то же самое.
Журналист проводил глазами Яшину панамку камуфляжной расцветки, удаляющуюся по тропинке к раскопу, — до тех пор, пока Нейланд не скрылся за деревьями…
И вдруг обнаружил, что томик Проспера Мериме, столь дорогой сердцу Нейланда, лежит на столе. Яша, видно, его забыл.
Кленский даже хотел Якова догнать… Успеть-то еще было можно! Если Яша задержится хоть ненадолго на раскопе, как обещал…
Кленский взял книгу в руки… Но поленился.
«Ладно… обойдется! Потом вернется — и заберет», — решил Владислав Сергеевич, листая книгу, испещренную какими-то Яшиными пометками и пробегая глазами выделенные цитаты:
«Презрение, насмешку, жестокость можно было прочесть на этом невероятно прекрасном лице. Коварство, переходящее в злобу. Глаза немного скошены, уголки рта приподняты, ноздри раздувались…» — прочитал он.
Кленский перелистал страницы:
«Ты лучше сделаешь, если оставишь идола в покое».
Полистал еще:
«Я сильно сомневаюсь, чтобы небо могло создать подобную женщину… Я очень жалею любивших ее. Она, наверное, радовалась, видя, как они умирают от отчаяния».
Владислав Сергеевич закрыл книгу и усмехнулся.
В общем, Яша Нейланд уехал.
Зато почти тут же, минут через двадцать или тридцать после того, как Нейланд исчез из виду — Кленский еще сидел с опустевшей чашкой кофе за столом, — прибыл Миха.
— Ну, все! Мы пропали! — Владислав Сергеевич первым приметил на тропинке приближающийся Михин силуэт.
— Что случилось? — Вера Максимовна выглянула из большой палатки, где размещалась кухня.
И Владислав Сергеевич объяснил ей, кто такой Миха.
При всей неуживчивости и поразительном умении организовывать противостояние с миром буквально на ровном месте, Корридову вечно кто-то садился на шею. Например, Миха был великовозрастным сыном какой-то лаборантки, которая работала у Корридова много лет назад. В общем, неплохой парень. Одна беда: с ним все время
что-то приключалось.Несмотря на вполне интеллигентную маму, Миху смело можно было считать шпаной, хулиганом и даже… В общем-то он сам с явным удовольствием выдавал себя за участника каких-то таинственных разборок, а шрам от аппендицита за след от бандитской пули.
Чтобы Миху в его полукриминальном Жулеве окончательно не засосала опасная трясина, мамаша на лето отправляла его из города. К Корридову в экспедицию — работать. В интеллигентную обстановку. И Арсений Павлович соглашался. Его никак нельзя было назвать человеком, который любит говорить «нет» слабым и несчастным женщинам.
— Вы говорите, мы пропали? — скорбно повторила Вера Максимовна, глядя на приближающегося по тропинке Миху.
— Да не волнуйтесь вы так! — улыбнулся взволнованной женщине Кленский и почти нежным движением поправил ее шелковый шарфик. — Миша просто жулевский хулиган. Еще не преступник. Хотя по этому малому скамья подсудимых уже плачет… Вы Яшу там по дороге не встретили? — поинтересовался Владислав Сергеевич у приветственно машущего рукой Михи.
— He-а… Не встретил. Всем привет!
Юный начинающий бандит Миха был хорошеньким, как маленький фавн. Над низким лбом крутые кудрявые завитки. На округлых щеках ямочки; красивые глаза с поволокой. Особый род повышенной сладкой смазливости, внушающий невольное опасение, что за ней скрываются опасность и порочность натуры.
«Опять нас тринадцать», — подумал Кленский. И налил себе еще кофе.
На томик Проспера Мериме села изумительной красоты шоколадница.
Последние дни бабочки являлись все более яркие, непредсказуемо красивые. Душа у Кленского затаивалась, замирала от этой красоты.
Чаша луга вдали была задернута, как кисеей и флером, дымкой влажности надвигающегося циклона. На всем словно лежал отсвет невидимой радуги.
Это было в полушаге от эйфории.
Глава 4
Звук, от которого Кленский проснулся на следующее утро, был непривычным. Вернее, необычным он был именно для этих мест.
Кленский проснулся оттого, что где-то рядом хлопнула дверца машины.
Взглянул на часы: кажется, проспал! Все уже, наверное, завтракают… Схватил полотенце и вылез «на природу».
Неподалеку от его палатки стоял джип «Хаммер»…
Гражданский вариант настоящего американского армейского джипа — штука с изюминкой для тех, кто понимает толк в «изюминках» и имеет деньги и к тому же действительно вынужден колесить по бездорожью, а не туда-сюда по Рублевскому шоссе.
Этому «Хаммеру» вполне по силам оказалось проехать к палаткам по полю. Не то что несчастным «Жигулям» Кленского.
Их было трое.
И выглядели они так, что было понятно: даже шорты у них «эксклюзивные». Как минимум «от Версаче».
Гости вразвалку подошли к столу, за которым, отбиваясь от хищно атакующих ос, поглощала овсянку основная часть экспедиции. В общем, за столом уже собрались все… За исключением девиц, любивших понежиться в постели, то есть в спальном мешке, подольше.