Идол

– Прости, - мои руки поднимаются в беспомощном жесте.
– Я не хотела. Просто продолжаю думать об этом.

Киллиан Джеймс. На моей кухне. Голова. Кругом.

Он смотрит на меня взглядом, который, кажется, пронизывает насквозь. Болезненные облака клубятся в темных глубинах этих глаз.

– Только не ты, Либерти, - говорит он тихим хриплым голосом.
– Ладно? Просто... Не ты.

Мое сердце колотится в груди.

– Ч-что ты имеешь в виду?

Киллиан упирает предплечья о стол, у него усталое выражение лица.

– Ты уже гуглила меня?

– Нет, - в моем голосе слышно раздражение. Конечно, я бы могла впасть в такую нелепую крайность, но не настолько плоха.

– Я подумала, что ты бы рассказал мне о себе, если бы захотел.

Он натянуто криво улыбается, словно хочет снять напряжение в комнате, но у него не выходит.

– Моя мама типа тоже известна. Она была топ-моделью. Ее зовут Изабелла, - его губы кривятся.
– Она известна просто как Изабелла.

– Та самая Изабелла?
– говорю я шокированно.

Он бросает на меня косой взгляд.

– Ага, та самая.

Изабелла Вилла - известная супермодель и представительница второго поколения американцев кубинского происхождения. Она великолепна: идеальная золотистая кожа, выразительные скулы, светло-карие глаза и блестящие черные волосы. У Киллиана ее глаза, цвет кожи и харизма. Он, должно быть, унаследовал выразительные черты лица от отца, потому что у Изабеллы были очень тонкие линии лица, как у куклы.

– Ее образ был везде, когда я ходила в старшую школу, - говорю я.

Он трет затылок, морща нос.

– Ага. Попробуй быть подростком, когда у всех ребят висит фото твоей матери в школьном шкафчике.

Одна из фотографий Изабеллы, на которой она одета в бюстгальтер в бриллиантах и трусики в паре с белыми ангельскими крылышками у нее за спиной, пока девушка стоит на подиуме, сразу же приходит мне на ум. Не увлекаюсь женской красотой, но даже я посчитала эти фото неотразимыми.

– Спорю, ты ввязывался в кучу драк.

Улыбка освещает его глаза. Но лишь немного.

– Ты себе даже не представляешь, - невесело смеясь, он качает головой.
– Дело в том, что она хорошая мать. Любящая, хоть и немного ветреная.

– А твой отец?

– Киллиан Александр Джеймс второй, - парень криво улыбается.
– Я третий. Мой отец - менеджер хедж-фонда. Он познакомился с мамой на благотворительном вечере и влюбился. Они были хорошими родителями, Либс. Ну, настолько хорошими, насколько могли. Но еще они всегда были заняты и много путешествовали. Моя бабушка заботилась обо мне большую часть времени. Она была замечательная, знаешь ли? Не терпела оскорблений, всегда держала меня в узде, занимала делами, научила готовить и всякое такое.

– Она кажется прекрасной женщиной.

Киллиан кивает, но не фокусируется на мне.

– Она умерла два года назад. Я всё еще скучаю по ней. Она вдохновила меня начать группу. Черт, она вдохновила всех нас ввязаться в это. Мы репетировали, а она слушала. Даже когда мы хреново играли, она хвалила нас, - он погружен в себя, а губы недовольно кривятся.
– Когда наш альбом стал платиновым, бабушка была первой, к кому я пошел повидаться.

Он прерывает рассказ и хмурится, глядя на поцарапанный кухонный стол. И невольно я протягиваю к нему руку.

Когда мои пальцы касаются его, Киллиан поднимает взгляд.

– Она порхала по квартире, взращивая меня, сдувая с меня пылинки, готовя мне кофе и блинчики. Моя abuelita, - шипит он, наклоняясь вперед.
– Словно я был какой-то чертов президент или кто-то в этом роде.

Мои пальцы переплетаются с его холодными.

– Мне жаль, Килл.

Он держит меня за руку, но, кажется, не видит.

– Я сидел там, на ее старом диване Честерфилд, на который написал, когда мне было два года, пока она хихикала, и знал, что моя старая жизнь закончена. Я никогда уже не стану прежним. И не важно, чего я хотел, невозможно было провести грань между миром и человеком, которым бы я стал.

– Киллиан...

– Всё не так плохо, Либби. Я живу в мечте, - его губы кривятся.
– Но временами охуенно одиноко. Ты начинаешь гадать, кто ты и кем должен быть. Я думаю... дерьмо, знаю, почему Джакс не мог с этим справиться.

И только теперь он встречается со мной глазами.

– Я не хотел рассказывать тебе, кто я, потому что ты смотрела на меня, как на обычного парня.

– Скорее, как на занозу в заднице, - поправляю я, несмело улыбаясь.

– Ага, - произносит он нежно.
– И так тоже.

– Ладно, итак, я типа немного... твой фанат. Но всё еще считаю тебя занозой в заднице.

– Правда?
– беспокойство в его голосе, взгляде вынуждает меня снова сжать его руку.

– Мой папа был студийным гитаристом, - говорю я.
– Играл бэкапы для записей многих известных групп в девяностых, -Киллиан удивленно поднимает голову, но я продолжаю до того, как он успеет заговорить.
– Мама же пела на бэк-вокале. Так они и познакомились.

– Черт, это круто.

– Ага, они тоже так думали, - и я всё еще так считаю.

Солнце вставало и садилось для мамы и папы. Они были дуэтом, и радость наполняла меня. Музыка всегда была частью моей жизни. Способом общения. Тишина заполнила мир, когда они умерли.

Пустота угрожает поглотить меня. Я сосредотачиваюсь на настоящем.

– Дело в том, что папа всегда крутился среди известных людей. Он никогда не делал из этого события. Уважал их талант, хорошую работу и этику. Но однажды в студию пришел Дэвид Боуи, и мой отец буквально свалился со своего стула. И не смог спокойно играть, был слишком возбужден. Потому что Боуи был для него кумиром.

Киллиан посмеивается.

– Могу себе представить.

– Ты никогда не встречал ни одного своего кумира?
– спрашиваю я.

– Многих, - признается он.
– Эдди Веддер был самым значимым. Думаю, я улыбался в течение часа, словно идиот. Он крутой чувак. Приземленный.

– Ну, так вот. Ты - мой Боуи, мой Эдди Веддер.

Начинаю отстраняться, но он несильно тянет меня за руку, так что я наконец вижу блеск в его глазах.

– Я нравлюсь тебе сильнее Эдди.

– Как скажешь, дружочек.