Идол

– Мы скорее выращиваем овощи и фрукты, чем держим коров. Может, ты видел заполненное томатами небо?

– Ну, может, меня и треснула по голове какая-то летающая руккола. На улице слишком ветрено, чтобы сказать достоверно.

Словно в подтверждение моих слов, порыв ветра врезается в окно, и весь дом, кажется, вздрагивает.

Либби прижимается ближе, и ее теплые руки скользят по моей коже.

– И ты выбежал в этот овощной шторм, даже не одевшись?

– По крикам казалось, что тебя здесь убивают, - ворчу я.
– Что я должен был делать?
– черт, уверен, что пройду через огонь и воду, чтобы спасти ее, если девушка снова так заорет.

– Так ты, голый и вооруженный гитарой, бросился на место возможного убийства, - она замирает.
– Ты голый? Я не могу вспомнить.

– Но ты запомнила гитару?

– Я думала, ты собираешься выбить мне ею мозги.

– Миленько. Вот какую благодарность я получаю за свой могучий героизм.

– Давай сосредоточимся на важном. Пожалуйста, скажи, что ты не голый.

Я усмехаюсь.

– Я не скажу тебе этого, -на мне боксеры, но дразнить Либби так весело.

Ни один из нас не двигается. Я - из-за того, что довольно сильно замерз. А Либби? Несмотря на ее очевидный страх моей наготы, она прижимается к моему боку, словно возбуждена.

– Ты борешься с желанием взглянуть вниз и проверить, голый ли я?
– произношу в темноте. Мой член приподнимается, словно знает, что стал темой нашего разговора и хочет выглядеть как можно лучше.

– Я уже видела твои прелести, Килл, - произносит она без эмоций.

Я сжимаю ее плечо.

– А это значит, что тебе известно то, насколько они хороши.

Ну, не совсем так. Она видела меня в ужасном состоянии. Мой член снова вздрагивает, словно протестует против этой несправедливости и требует еще одного раунда смотрин. Я приказываю ему успокоиться. Этому не бывать.

Но Либби уже отстраняется, ее тело напряжено.

– Тебе стоит вытереться. Твоя кожа холодная, как лед.

– Ага, - провожу рукой по мокрым волосам. Я дрожу, а это плохо. Но, тем не менее, не хочу уходить. Хоть и должен. Во мне больше нет нужды. Сдерживая вздох, я встаю, но она даже не поворачивает голову в мою сторону, так что не видит этого. Очаровательно. Знаю, Либс хочет проверить, голый ли я. Борясь с дрожью, произношу.
– Тогда я оставлю тебя, чтобы ты могла поспать.

– Нет, - ее голос почти переходит в крик, и я останавливаюсь.

Она не поднимает взгляда, но ее руки тянутся вверх, умоляя меня остановиться.

– Ты не мог бы... ну то есть, ты мог бы, возможно, вытереться у меня в ванной? И просто...
– она издает такой звук, будто задыхается.
– Я имею в виду, что на улице дождь.

Улыбка растягивает мои губы.

– Ты хочешь, чтобы я остался, Либ?

«Боже, пожалуйста, позволь мне остаться. Я, пиздец, как замерз. А моя кровать пуста».

– Ага, - шепчет она.

Я готов нырнуть под одеяло прямо здесь и сейчас. Но не могу.

– Либби, детка, я должен быть с тобой честен. Я не голый, но на мне лишь боксеры. Так что утром я могу проснуться со стояком. Черт, могу возбудиться просто от физического контакта с тобой, - мне и вправду грозит жесткий стояк, как только я окажусь с ней в одной постели.
– Просто не хочу, чтобы ты ударила меня по яйцам, если подобное вдруг случится.

Уголок ее губ приподнимается в усмешке.

– Киллиан не может контролировать свой член. Принято к сведению.

– О, у меня исключительный самоконтроль. Я мастер...

– Твои зубы стучат, - вставляет она вежливо.
– Просто вытрись и забирайся в чертову кровать.

Ей не нужно повторять это дважды. Я тащу свою задницу в ванную и вытираюсь полотенцами. Через пять секунд проскальзываю под одеяло и всем телом обнимаю сладкую и теплую Либерти.

Либби

Киллиан, холодный как лед, забирается ко мне в постель, но и это не останавливает меня от того, чтобы броситься в его объятия. Ночной кошмар всё еще тревожит меня, посылая дрожь через тело. Впервые за несколько лет я не проснулась в темноте одна. В горле встает ком при мысли о том, что Киллиан бросился в ливень, вооружившись лишь своей гитарой.

Он дрожит рядом со мной и зарывается поглубже под одеяло. Я борюсь с улыбкой, пока помогаю ему укрыться. Его ноги касаются моих, и я вскрикиваю.

– Черт, ты холодный, - потребуется немало труда, чтобы отогреть его заледенелые стопы.

– Я не понимал, насколько замерз, пока ты не сказала об этом, - бормочет он, а затем вздыхает, когда я поправляю одеяло вокруг его шеи.

Мне стоило бы расстроиться из-за того факта, что Киллиан лежит со мной в одной кровати, а наши носы почти соприкасаются. Но я так рада, что он здесь, что даже не могу ни о чем больше думать. Гроза бушует на улице, и от каждого раската грома или молнии моя спина напрягается. Но здесь, с Киллианом, я чувствую себя в безопасности.

– Я влюблен в твои подушки, - сообщает он, словно, между прочим.
– Я тебе уже это говорил?

– Нет, -я пытаюсь расслабиться, но дрожь у меня в животе никак не утихает.
– Извращенец.

Он снова вздыхает.

– Они просто охренительно удобные. Почему они такие?

– Это подушка из суспензии, которая помнит форму твоей головы. Я заплатила за каждую по двести долларов. Не суди меня. Моя кровать - мое святилище.

Его глаза мерцают, словно темные звезды в ночи.

– Почему я должен тебя судить? Я за то, чтобы проводить четверть жизни в постели, -он улыбается.
– Фактически, я собираюсь заказать такие же утром.

Я начинаю хохотать, а затем, к своему ужасу, всхлипываю.

– Эй, - мурлычет он.
– Эй, иди сюда.

Киллиан притягивает меня ближе. Так, чтобы моя макушка оказалась у него под подбородком. Я чувствую его выпуклость напротив своего живота, но сейчас не настроена думать о сексе. Парень, словно якорь, - стена между мной и пустотой. Его сильные руки крепко держат меня.

Прошло так много времени с тех пор, как я ощущала простые человеческие объятья, поэтому сейчас я полностью раскисла.

Не могу остановиться, продолжая отвратительно всхлипывать.

– Я просто так... одинока. Они никогда не вернутся. Знаю, я уже взрослая и не должна сходить с ума из-за этого. У многих людей нет родителей. Но они были единственными, кто знал меня по-настоящему. А теперь не осталось никого.

– Это не так, - шепчет он сердито.
– У тебя есть я. У тебя есть я, Либерти.

Но надолго ли? И в какой роли? Я не могу спросить. Всё это и так слишком. Стресс от того, что проснулась во время грозы, одиночество - всё дерьмо, которое я так пытаюсь игнорировать, сваливается на меня. Я плачу, пока не остается слез. Это некрасивые и громкие рыдания. И Киллиан держит меня всё это время, гладя по спине и бормоча бессмысленные слова мне на ухо. Он теплый, гладкий и живой.