Идти туда, где ты

«Ну ты же повелась. К каждому есть свой подход».

К каждому есть свой подход…

Логинов сдержал слово. «Работал» допоздна. За это время чемодан на завтра был уложен, Тадеуш введен в семью Ахатинских и, по заверению Сони, принят крайне радушно, ужин был с аппетитом съеден, посмотрена сказка на сон грядущий.

И получен короткий звонок.

– Ваш муж моется у меня в душе, - сообщили Алисе звонким со скрипящими нотками голоском.

***

Он никогда не задумывался над тем, что такое точка невозврата и как можно ее пройти и не заметить. Он просто жил день за днем, пытаясь разобраться, как жить. Это было задачей более сложной, чем деление жизни на вехи.

Сколько их было, этих вех? Никита не знал.

Знал, что просто ему никогда ничего не давалось. В самом главном – никогда и ничего. Будто бы выгрызал.

Смешно, что таких, как он, считают хозяевами жизни. Он и одной минутой распорядиться не может.

Под еле теплыми струями воды в чужой квартире он вспоминал. С чего все это началось? Как все это началось? Должно ли было все это начинаться? Имело ли право на продолжение?

Он видел себя, не достигнувшим в своем возрасте четверти века. И видел Илью, улыбчивого мальчишку, друга, самого главного друга. И у них тоже были вехи.

Детство и дружба.

Дружба и игра.

Игра и жизнь.

Жизнь.

Их собственная точка невозврата оказалась пройденной как-то совершенно незаметно. Он и не понял, где та минута, после которой все было кончено. Понять бы, где, когда…

День, когда Илья поставил новое условие в их игре? День, когда Ник влюбился в игрушку? Или день, когда Макаров эту самую игрушку отнял обратно, нарушив все правила и условия? Были еще варианты.

После той теперь почти забытой аварии она пришла сама. К нему – сама. К первому и единственному. Больше ни к кому. Давало ли это право? Или и было точкой невозврата к себе самому?

Дита пила вино, примостившись возле него на диване. И заглядывала преданными глазами в его глаза, будто бы искала в них дом. И не находила.

Он сам искал дом и не находил.

Это мог быть обычный хороший вечер возле жены, которую он любил. А получился вечер точки невозврата. Еще одна веха пройдена. Логинов усмехался про себя и молчал, когда Дита что-то спрашивала. Секс был пресный, отработка программы. А в голове колотилось единственное: как жить дальше?

Домой он приехал уже за полночь. Открыл дверь своим ключом. И замер, обнаружив, что в их комнате все еще горит свет. Знал, что надо идти туда. Но боялся. Боялся делать эти последние шаги. И вместо этого, разувшись и резко развернувшись в другую сторону, отправился на кухню. Набрал воды из крана. Жадно выпил. И только потом пошел к Алисе.

Она взглянула на него, продолжая аккуратно складывать чемодан. Тот самый, с которым только сегодня приехала. Наполняла его заново, рядом примостился портфель с ноутбуком. Некоторое время Никита наблюдал за ее действиями молча, с порога. Потом прошел в комнату. Сел на кровать и сбросил в сторону джинсы, сложенные на Алисиной половине. Она тут же уложила их в чемодан. Откинув голову на подушку, он вперился взглядом в потолок и как мог спокойно произнес:

– И не скажешь ничего?

– Что ты хочешь услышать? – не прекращая неторопливо двигаться между шкафом, комодом и чемоданом, спросила Алиса.

– А я не знаю, что я хочу услышать, - ответил он. – Что-то нормальное, обыкновенное. Вроде «Спокойной ночи, любимый».

– Спокойной ночи, дорогой!

– Нет. Повтори: спокойной ночи, любимый!

– Нет, Никита.

– Да почему, твою мать! – взорвался он. – Это так трудно? Я что, чумной?

– Не трудно, - пожала Алиса плечами. – Но я не хочу врать.

– Внезапно. Значит, решила? Уходишь?

– А тебе самому не надоел этот фарс?

– Прикинь, нет! Потому что с моей стороны фарса никакого! Я тебя люблю! С самого начала любил!

– Но я тебя не люблю. И ты это знаешь, - спокойно сказала Алиса.

– Понимаю! – его голос прозвучал тонко и противно. Протяжно так, почти жалобно. – Значит, спустя столько лет Макаров все-таки победил, да?

– Нет. К нему это не имеет никакого отношения.

– Разве? – он подхватился с кровати и приблизился к ней. – Ты жила со мной все это время. Я обеспечивал тебе возможность делать все, что ты хотела. Тебя все устраивало. Но стоило появиться ему, и наша жизнь пошла прахом! Не имеет отношения, говоришь? Врешь, дорогая!

– Наша жизнь пошла прахом намного раньше, - усмехнулась Алиса. – И мы оба постарались.

– Да, я старался! Ты можешь себе представить, что это такое – бояться хоть в чем-то быть хуже него, а? Каждый день видеть тебя и знать, что ты нас сравниваешь?

– Я никогда вас не сравнивала, - голос ее прозвучал устало.

– А что ты делала столько лет?! – выкрикнул он. – Уж лучше бы изменяла по-настоящему, чем так!

– Как ты?

Его темные брови взметнулись вверх, но лишь на мгновение. Зато по лицу начала расползаться злая улыбка, холодная и отстраненная. Она будто бы видела уже когда-то такое выражение. Но не у него.

– Да хотя бы, как я. Хочешь знать, сколько у меня было баб за это время, а?

– Нет.

– А я хочу, чтобы ты знала! Пока у тебя был один мифический Макаров, я сменил двух любовниц. Первую подцепил в клубе. По пьяни. А вместе два года были, прикинь. Разошлись, потому что ей захотелось за меня замуж. А сейчас я благополучно трахаю собственную секретаршу. Но тебе стоит одно слово сказать, и вся эта хрень прекратится! Тебе всегда стоило только одно слово сказать. Чего тебе это стоит?

– Между прочим, твоя секретарша тоже хочет за тебя замуж, - сообщила Алиса и дернула молнию на чемодане. На ее руку тут же легла его ладонь, не давая сделать и движения, а он зашептал ей на ухо:

– Да неужели ты не видишь, что мне больно, а?

– Вижу. И чтобы тебе стало легче – завтра уеду.

– Я никуда тебя не пущу!

– Прикуешь к батарее? – хохотнула Алиса.

– Если это поможет.

Улыбка с ее губ стерлась. Несколько мгновений она изучала его лицо. И только потом ошалело спросила:

– Ты с ума сошел? Как ты себе это представляешь?

– Ну, можно и не идти на такие кардинальные меры. Просто останься здесь со мной и все.

– Я больше не могу оставаться с тобой. Это нечестно по отношению к нам обоим.

Логинов неожиданно схватил ее за локоть и привлек к себе. Его глаза, источавшие жар, смотрели на нее жадно, будто бы насытиться не могли. А потом задвигались губы, и то, что он говорил, медленно расплывалось по комнате, залепляя каждую щель и каждый угол. <