Иду на свет
Шрифт:
«Это Маргарита?».
В трезвом уме она так не сделала бы. Она бы, может, даже не одобрила, поделись с ней кто-то из подруг подобным поведением. Ведь как можно выносить из избы, если не разобралась — это уже сор или совпадение? Но дело в том, что…
«Да».
Альбина отвечает. Несколько секунд не происходит ничего, а следом прилетает:
«Мне жаль. Только не горячись, Санта…».
И пусть Санта не сомневается в искренности сожаления Примеровой, но ей самой не жаль.
Очень.
Данила с Маргаритой заходят в отель. А в голове у Санты гадкое: часа полтора — и он твой.
Если не побрезгуешь.
Глава 12
Санта не пошла в кафе к подружкам. И в офис тоже не вернулась. Скидывала звонки Альбины, направляясь на такси в квартиру, от которой у неё были ключи, но в которую она собиралась попасть в последний раз.
Пунктуальный Чернов набрал её даже раньше, чем обещал.
Справился быстрее. И первый его звонок Санта с удовольствием садиста сбила. А потом просто отключила телефон.
Когда поднималась в лифте на этаж, когда открывала его дверь, пыталась расстегнуть свое пальто, у неё дрожали пальцы и всё тело.
Понятно было, что это — нервное, потому что телу совсем не холодно.
Тут бы наоборот лишь бы не воспламениться.
Она не дура. Ей не свойственно набрасывать на свои же глаза пелену и заниматься самоубеждением.
Он ей соврал. Не раз и не два.
В его жизнь действительно вернулась та самая. И это не она.
Скинув пальто, оставив в коридоре ботинки и сумку, Санта сделала всего несколько шагов вглубь, а потом запнулась на ровном месте. Стала, как вкопанная посреди коридора, вжала руку в грудную клетку. Туда, где жгло…
Зажмурилась, старалась дышать глубоко, чтобы не дать выступить и пролиться слезам бессилия и злости.
Ведь она же просила… Она же ему говорила…
Ей никогда не понять, как мог человек, переживший предательство, точно так же поступить с другим…
Неужели большая любовь нивелирует своей ценностью такую низость?
В её представлении — нет.
Но изливать всю боль на него Санта не стала бы.
Она через преодоление заставила легкие наполняться воздухом до отказа, а глаза сохнуть.
Ей хватило минуты, чтобы взять себя в руки.
Вслед за темнотой под веками, взгляду досталась белизна потолка в коридоре.
Санта смотрела на него, моргала…
Сначала часто, но с каждым разом всё медленней.
И пусть говорить ей в ближайшее время не предстояло, она всё равно прокашлялась, пытаясь избавиться от сжавшего горло кома.
Дальше — путь в спальню.
Ей сложно смотреть на кровать, потому что грудь тут же начинает разрывать, а в голове роятся плохие мысли.
От унизительных: а сюда он её приводил? До злых: как благородно не трахать двух в одной постели…
За эти полгода у Данилы в квартире скопилось много её вещей. И, как назло, ни одной сумки или чемодана.
Поэтому приходится пользоваться гостеприимством, о котором Чернов узнает по факту.
Санта заходит в гардеробную и бросает на пол его пустой чемодан, в котором тут же комьями начинают оседать
вещи.Отсюда, из шкафа в спальне, из ванной.
Свои гели и шампуни, расчески, косметику и духи она просто выбрасывает. Освобождает место…
Осознает это, всхлипывает…
Чувствует себя ещё хуже, не хочет погрязать в соплях, поэтому тянется ко рту ладонью, закрывает и прикусывает кожу, чтобы отвлечься на телесную боль…
А в голове, как назло, всё наконец-то идеально строится.
Он в последнее время странный. Она всё никак не могла добиться ответа, что его гложет. Она всё думала, что дело в ней, что причина их проблем — её нерешительность.
Она слушала, разлопатив локаторы, как туповатая слониха, о его неземной любви. Про свет, про луч. Про погасшее солнце…
Она боялась, что после знакомства с мамой он тут же попрет её под венец, так сильно любит…
А оказывается, он просто сомневался. Всё это время сомневался, правильный ли выбор сделал.
Может быть немного сопротивлялся. Наверное, всё же да. Но какая уже разница? Это не облегчающее. Он сам поступил с ней так, как когда-то Рита поступила с ним.
Он её простил. И себя простил…
Вернувшись из ванной, Санта заглянула сначала в комод, потом — в прикроватные тумбы.
Она не нуждалась в этих вещах так сильно, как отчаянно их собирала. Просто не хотелось оставлять в его мире даже намек на своё присутствие. И его вещи у себя она тоже оставлять не оставит.
Выбросит всё к херам.
В Веритас уже не вернется. И вот сейчас даже как-то не жалко…
Если встретятся когда-то — руки не подаст.
Единственное, о чем жалеет, что успела представить его своим…
И именно на этой мысли из горла вырывается новый всхлип.
Присевшая на корточки у одной из тумб Санта закрывает лицо руками, чувствуя, что вот сейчас трясет сильнее. Дрожь исходит от грудины и тревожит плечи. Кажется, она всё же плачет…
Опускается на пол, вжимается лбом в колени, их же обнимает…
Ей перед мамой стыдно. Она не знает, что скажет, приехав…
Ей гадко от того, как она ошиблась или он опустился. Как просто у него получается врать. Как легко он разбрасывается словами, каждое из которых она хранила в душе, как высшую ценность. И ведь он же не признался бы…
Он же собирался продолжать…
Понимая, что даже слезы сейчас — недостаточно уважительная причина, чтобы рассиживаться, Санта постаралась взять себя в руки.
Встала с пола, отряхнула брюки от пыли, которой здесь нет. Данила — дотошно чистоплотный. Только, похоже, не во всем…
Без страха размазать тушь Санта провела по мокрым глазам, понимая, что там уже наверняка всё и так потекло, окинула спальню взглядом…
Потянулась к вырезу на блузке, поняла, что крестик не надевала. Значит, не оставит. Значит, тоже выбросит.
Теперь без разницы. Теперь все её «грехи» и мелкая ложь кажутся детским лепетом рядом с поступками человека, которого она сама назначила на должность своего идеала…
Застегнуть чемодан было сложно. Перескладывать — не вариант. Мелькала мысль просто так и оставить, уйти и забыть о шмотках. Пусть что хочет — то и делает, но злость придала сил.