Иду на вы

Ильфат, правда, ещё арканом - петлёю, плетёной из конского волоса - обернулся вместо пояса, да саблю свою в богатых ножнах прихватил. Замотанную в холстину пристроил её за спиной вместе с луком. Не для сечи брал, а чтобы безоружным перед ханом представ, князя не осрамить. Для того и нарядную на себя одёжку, до срока припрятанную меж княжих даров, вёз. В дорогу же оделся в льняные рубаху да порты - мельком увидав, от охотника-древлянина и не отличишь. Зато, уж как разглядишь, так не обознаешься - степняк.

Случается, двое хазар меж собою схожи как заяц с лосем - тем только, что в одном лесу обитают. В каганате от многих языков люд живёт: и чернявые есть, и рыжие, и русые. Аланы да булгары, греки да арапы. И поляне среди них - не диво, да и прочие сварожичи. Всякие есть, но всех более степняков.

Эти тоже промеж себя разнятся. Далеко на Восход раскинулось бескрайнее Дикое Поле и сколь племён, уже забытых, оно породило, сколь породит ещё впредь, великих да малых, никому не ведомо. Какие-то из них может сродни булгарам, либо уграм, но иные от них отличны и обликом и обычаем. Ильфат был из таких.

Уже дед его родился в Хазарии. Отец принял магометанскую веру, однако откуда пришли пращуры Ильфат не ведал. А может, и не приходили они вовсе, но от века жили на берегах Великого Итиля.

Лик у хазарина, словно неумело рубленный топором, был плоским и скуластым. Волосы, что вороново крыло, бородёнка жидкая да куцая, очей же за пухлыми веждами почти и не видать. Не очи, а две щели ножом прорезанные.

Не первое лето знал Живко Ильфата, но ни единого раза не мог припомнить, чтобы тот менялся ликом хоть осерчав, хоть радуясь. Даже когда в голос смеялся, а всё одно, с виду будто личину деревянную на себя нацепил.

Вот и теперь, отпущенная ветка, распрямясь, хлестнула бы Ильфата в чело, однако тот успел увернуться, даже не покачнувшись, а лишь едва склонив на бок голову. Зыркнул на Живко да погрозил скрученной кольцом плетью:

– Не балуй, шайтан! От перетяну ж я тебя по хребту!

Вроде и выбранился хазарин, но ежели б кто со стороны его увидал, да уши мхом заткнув, чтобы слов не слыхать, так нипочём бы и не догадался.

Впрочем, ныне Ильфат бранился без злобы. Живко, о том ведая, и бровью не повёл. Ехал себе по-скоморошьи, гузном вперёд, и уперевшись локтями в круп кобылки, да положив подбородок на кулаки, задумчиво поглядывал на своего попутчика.

Ещё в Искоростени, середь людей Годима, бахвалился Ильфат, что умеет на скаку от стрел уклоняться, да при том и сам в ворога стреляя. Увернуться от стрелы - не диво. Этак мальцы забавляются, друг в дружку прутиками целя. В дружине вои могут враз от трёх-четырёх стрел уберечься, две-три на щит поймав, а одну мечом отбив. Но, то - пешими. А, на скаку-то поди-ка попробуй! Стрела коню навстречу вдвое быстрей летит. Тут и от одной не увернуться, а уж ежели ворог роем стрелы пустил - хоронись за щитом, да на бронь уповай. Потому, посмеялись годимовы над хазарином - будет, дескать, брехать-то.

Живко тоже не поверил, но засомневался всё ж, и когда отрядил их Годим в посольство, в пути давешний разговор вновь завёл. Условились, меж собою, что попытается Живко Ильфата нежданно веткою с коня сбить. Вот четвёртый раз уж пытался - всё напрасно.

Оно, конечно, ветка - не стрела, да и ехали шагом, однако по тому, как играючи, ежели не сказать - лениво, избегал хазарин хлёстких ударов, Живко рассудил, что может и не брехал он вовсе. И ведь телом-то даже не шелохнётся! Ноги, обутые в добротные хазарские поршни-чувяки, Ильфат пристроил под седалище, а согнутыми коленями правил лошадью, охватив ими конские бока. Поводьев даже и не касался, держа ладони на бёдрах.

Живко в торговых походах верхом не мало времени проводил. С лошадьми посноровистей иных княжих дружинников управлялся, но скакать вот этак, по-степняцки, не умел и на хазарина глядел не без зависти.

– А ить я заприметил, дядька Ильфат, что как сук тебе в чело бьёт, ты очей-то не зажмуриваешь.

– Верно,- согласился хазарин.-Разве слепой может биться со зрячим? На миг зажмурился - на миг ослеп. В тот миг тебя ворог и достанет хоть стрелою, хоть саблей.

– Ведаю я о том,- вздохнул Живко.- Да, у меня не выходит. Очи сами собою закрываются.

– Это оттого, что они у тебя распяты, будто у сыча. Тот тоже всё очами лупает. А ты свои-то очи прищурь - и облик человечий обретёшь, и жмуриться от всякой соринки не станешь.

Вот и пойми его, поганого - всерьёз речет, либо измывается. Да нет, похоже - всерьёз. Вои старые, в сечах рубленные, так же советовали.

– Пробовал,- отозвался Живко, махнув рукою.- Всё одно не выходит.

– Ты окатыши речные видал? Они не враз такими стали. Прежде острыми были. Струя долго их друг о друга тёрла, пока не округлила.

– А, выучи меня от стрел на скаку уворачиваться, дядька Ильфат!

– На то долгий срок потребен.

– Ну хоть испробуем, а?- не унимался отрок.

– Испробовать можно, да здесь, в лесу, несподручно. Вот справим княжее посольство, на обратном пути в степи испробуем. А то, можно и у хана. Но гляди, томары насмерть не убьют, а шишек наставят. Да, и батыры печенежские над тобою, увальнем, потешаться станут. Стерпишь ли?

– Стерплю,-кивнул Живко.- А, аркан-петлю свою метать выучишь?

– Экий ты скорый!- хазарин оскалился кривыми зубами.- Как корова.

– Отчего ж, как корова-то?

– Так ведь и та всё враз делает. С одного конца траву щиплет, а с другого тут же лепёшки кладёт.

Живко, обидевшись, смолчал и вновь крутанувшись, уселся на лошади, как и престало, ликом вперёд. Однако ж, обижался да молча ехал не долго.

– Дядька Ильфат, слышь-ка!- позвал он не оборачиваясь.

– Ну, чего тебе?- откликнулся хазарин.

– Я сколь ни пытался как ты на лошади усидеть, а не могу - проеду немного и ног уже не чую. А ты скоро ль этак скакать выучился?

– Не помню.

– Как так?- удивился Живко.

Ильфат с ответом чуть помедлил, будто обдумывая что-то.

– Ты, вот, помнишь ли как ходить стал?

– Не-а,- Живко мотнул нестрижеными вихрами.- Больно мал был.

– А как на коня сел?
– допытывался Ильфат.

– Это помню. Мне в ту пору пятое лето пошло.

– Ну, а я наоборот. Прежде на коня сел, а с него уж на землю слез. У нас отец мальца на лошадь садит прежде чем тот ходить выучится.

Живко смолчал, лишь покачал головою. Слыхал он о таком степном обычае, не брехал хазарин. А коли так, то выходит, сколь ни трудись, всё одно верхом степняка не обскачешь...