Иду в неизвестность
Шрифт:
— Чего там, Шура? — окликнул он видневшегося у нарт Пустошного.
Тот стоял в странной позе, выгнув грудь и живот и запрокинув голову.
— Медведь… — как-то сдавленно, булькающе выдавил Пустошный и повёл рукой в сторону. — Погнали его…
— Ты чего? — бросился к нему Линник из палатки.
Подбежав, он увидел расплывшиеся алые пятна на снегу.
— Кровь, что ли? Кто тебя?
На груди Пустошного по материи толстой куртки тянулись бурые полосы.
— Само, — выдавил Пустошный, отплёвываясь кровью. — Нагнулся… за мешком… с галетами,
— А ну пошли! — обхватил его за плечи Линник, увлекая к палатке.
— Пролезай осторожно, так… Теперь ложись навзничь — и нос повыше!
— Что такое? — всполошился Седов.
— Да ничего страшного, господин начальник, кровь у Шуры носом пошла, да уже полегче. Надсадился, может, да охолонул…
— Снегу, снегу на переносье ему, а лучше льдинку, — велел Седов. — Да аптечку найди, там вата есть и бинт.
Линник метнулся из палатки.
— Да ничего, — сдавленно проговорил Пустошный, — отошло уж. Там псы медведя погнали.
— Значит, медведь всё же!
Линник вернулся в палатку, принялся накладывать Пустотному холодный компресс на переносье.
— Да всё уж, — пытался отбиться Пустотный.
— Ладно тебе, Шура, — оборвал Линник, — лежишь и лежи, покуда не связал. Тут шутки шутить нечего. Кушакова нету, аптеки тоже…
Седов завозился в углу палатки, доставая ружьё.
— Пойду-ка я, ребята, может быть, добуду миска. Псам скоро вовсе есть нечего будет…
— Не надо, господни начальник, — встрепенулся Линник, — и так ведь худо вам.
— Да ничего, ничего, я ведь на ногах ещё…
— Ну его, медведя этого, Георгий Яковлевич! — взмолился Линник, стоя на коленях перед Пустотным. — Навредите только себе, опасаюсь я!
— Нет, нет, — Линник, пойду, ничего у меня страшного нет, — пробормотал Седов, выбираясь из палатки. — А ты посмотри за Шурой…
В начавшихся сумерках Седов побрёл на лай собак, перехватив удобнее ремень на плече. Вскоре он заметил большой тёмно-жёлтый комок невдалеке, катившийся среди торосов в окружении пёстрых, прыгавших вокруг, словно блошки, собак.
Седов прибавил шагу, не сводя горящего охотничьего взора от уходившего медведя, но почувствовал боль в ногах, сник и снова побрёл так же медленно, едва переставляя ноги и кляня свои хвори.
Во время дневных переходов он все последние дни ехал на нарте, не в силах идти. Сходил па снег лишь в тех местах, где парты приходилось протаскивать через торосные буреломы. Но и там шёл, опираясь о шест и морщась от боли. На стоянках он просил матросов растирать ему ноги спиртом, от чего становилось полегче.
Весь нынешний день Седов пытался обнаружить остров Рудольфа — по счислению он должен был уже открыться и быть где-то недалеко. Туманная дымка, однако, не позволила разглядеть что-либо. А в конце дня оказалось, что они вышли в пролив между какими-то небольшими островками. Решено было стать на ночёвку, чтобы назавтра попытаться определить своё местоположение.
Седов не очень доверял картам этих мест, ибо знал, что карты эти были составлены
в своё время весьма приблизительно. Однако остров Рудольфа, значительный по своим размерам, гористый и самый северный здесь, Седов был уверен, удастся разыскать не завтра, так послезавтра.Морозы в последние два дня опали с 37 до 28, а затем и до 22 градусов. Чаще попадались полыньи. Вдали, в северо-западной стороне, виднелась открытая вода с плавающими айсбергами, и всё небо в той стороне виделось «водяным». Встречались тюлени, выводившие из себя псов. Но добыть ни одного не удавалось, ибо близко к себе они на открытых местах не подпускали, да и собаки спугивали их рано. И вот теперь медведь, верный вестник близкой воды…
Седов услышал торопливые шаги сзади, обернулся. Его догонял Линник.
— Ты чего же бросил товарища, Григорий?
— А он уж оклемался, — махнул рукой матрос.
Догнав Седова, Линник зашагал рядом.
Георгий Яковлевич шёл трудно. То и дело ноги его соскальзывали на краях льдистых бугров, полузапорошенных снегом, и он едва удерживался, останавливаясь, чтобы сохранить равновесие, не упасть.
Линник согнул свою руку в локте:
— Держитесь, посподручней будет.
Седов взял матроса под руку. Идти стало легче. Двинулись быстрее.
Медведь продолжал уходить. Всё тише становился собачий лай.
— Только б в воду не ушёл, — пробормотал Седов. Он вновь попытался прибавить шагу, но не смог.
— Вроде там не было воды, она западнее виднелась, — заметил Линник.
Прошли с минуту молча, сосредоточенно пыхтя.
— Георгий Яковлевич, — заговорил вдруг Линник с тем же виноватым оттенком, что насторожил Седова недавно во время остановки упряжек, — вы извините уж нас с Пустошным, но мы посовещались и решили вам сказать, что лучше б вернуться.
Линник выпалил это враз, будто боялся, что вновь не даст ему начальник договорить.
Седов промолчал.
— Мы ведь видим, что вам всё хуже. А здоровье-то да жизнь дороже ведь… — Матрос неловко умолк.
— Эх, Григорий! — вздохнул Седов. — Кто же может знать, что дешевле, а что и вовсе бесценок в нашей жизни? — Георгий Яковлевич помолчал. — Нет и нет! — твёрдо выговорил он. — Пока можем двигаться, будем идти вперёд.
— Керосину меньше половины осталось, корму собачьего па две недели, — не теряя надежды, твердил своё Линник, набычившись. — Свечи вышли, три всего осталось свечки…
— Ну что ж поделаешь, жестокие морозы, дурная дорога съели действительно больше… По впереди залив Теплица. Нет, Григорий, нет, о возвращении и речи быть не может, — сердился Седов. — Давай-ка лучше подумаем, как будем добираться до Рудольфа. Если и впереди окажется вода, а она таки действительно выходит, наверное, сюда, к северным островам, придётся, видно, заходить восточнее, между Рудольфом и Землёй Александры.
Георгий Яковлевич, рвано дыша, едва не задыхаясь и всё медленнее переставляя ноги, принялся рассуждать о ближайших заботах, о своих опасениях насчёт состояния дороги впереди.