Иду в неизвестность

6 марта. Мороз до —35°. Всю ночь, одевшись в меховую одежду, прижавшись друг к другу, продрожали над телом своего начальника, так как уснуть сколько-нибудь не давал мороз, а в спальном мешке тело начальника.

В 6 часов утра попили чай, и тут же я решил действовать так, как позволяют обстоятельства. У Пустошного сильный кашель, что также в Теплиц-бае задержит лишних два или три дня. Тело же своего начальника изо всех сил стараемся доставить на судно, так как дорог он был всем нам одинаково.

Во время питья чая я заплакал, взглянув на рядом лежащего своего начальника, но уже не отдающего распоряжения, а мёртвого. И тут же мысленно я с горечью упрекал Кушакова, как доктора нашей экспедиции, который изо всех сил старался остаться за начальника, а ничуть не думал о снабжении полюсной партии предметами лечения, так как из медикаментов нам Кушаковым дано лишь следующее:

1. Глазные капли. 2. Вазелин. 3. Бинты. 4. Порошок «Гидрованиль ОПО» от головной боли…»

Услышав это место дневниковой записи, Кушаков шумно задышал, гневно сверкнул глазами на сидевшего рядом с Пустошным хмурого Линника. Пинегин прервал чтение, жёстко взглянул на доктора и вновь принялся читать.

Потемнев и едва сдерживая себя, Кушаков слушал дальше, время от времени бросая на Линника уничтожающие взгляды.

— «…Попили чай и сейчас же принялись за дело. Освободили два парусиновых мешка от провизии и в них уложили тело начальника, перевязав посредине. В Теплиц-бай поедем на двух нартах-каяках. Третью же бросаем на месте смерти начальника. И также бросаем некоторые вещи. В Теплиц-бае или где-либо на острове оставим половину всего груза и если не найдём керосина, то придётся хоронить и своего начальника. Завтра думаю идти дальше. И если это окажется место зимовки Абруццкого, то будет сносно, а если же нет, то с телом начальника придётся расстаться.

За ночь ещё одна собака околела, и ещё штук пять есть таких, которые еле ходят.

Когда отрывали нарты, занесённые снегом, собаки с лаем понеслись к морю. Смотрим, не более половины версты от палатки — медведь, но охотиться за ним и не подумали, так как с потерей начальника вся работа валится из рук. В лице начальника мы потеряли очень много. И хотя у нас есть инструменты, но определиться астрономически мы не можем, и не дай бог нам сбиться с пути, тогда участь наша неминуема гибельным исходом. Но время холодов ещё не ушло, и будем надеяться, что бог нам поможет по стоячему льду добраться до судна. Всё готово к пути. Тело начальника уложено на нарте.

7 марта. Встали в 6 часов утра. На дворе лёгкая метель, ничего из-за тумана не видно. В 8 с половиной часов утра двинулись дальше. Долгая стоянка почти без присмотра за собаками и ужасный холод — около половины собак выведено из строя. Одну нарту бросили тут же, а в остальные две запрягли по 10 измученных собак. На одной из нарт тело начальника, и нарта эта весом до 30 пудов. Вскоре пришлось к этой же нарте прибавить двух собак из другой нарты, но и это движения не ускорило. К трём часам дня еле дотащились до Ледяного мыса и саженях в 300 или 400 от берега стали лагерем, так как, во-первых, старый лёд кончается и начинается совершенно свежий солончак, а во-вторых, не везут собаки.

Разбили палатку, накормили сушёным мясом собак и пошли посмотреть путь дальше. Но, пройдя не более версты, пришли в полное уныние, так как перед нами оказалась открытая вода и берег вдруг обрывистый, материковый лёд (глетчер) до 20 и более сажен высоты, впереди никаких признаков построек экспедиции герцога Абруццкого. Тогда при такой для нас неудаче повернули мы обратно в палатку, где старшинство за действия принял я на себя. Всё обдумал и в окончательном и бесповоротном смысле решил так. Тело начальника похоронить в конце скалисто-обрывистого и в начале глетчерного берега, расположенного на юго-юго-западе. Всю провизию и ношеную одежду, для нас лишнюю, бросить прямо на льду. Всё же инструменты и приборы ввиду их ценности, а главное, может быть, надобности на судне взять обратно, но до первого критического момента. И вообще взять с собой всего необходимого приблизительно на полтора месяца и возможно скоро двигаться обратно к судну только на одной нарте, так как для двух нарт собак нет, к тому же керосина осталось не более 10 фунтов и с сегодняшнего дня решили чай варить один раз в сутки.

Что будет впереди — увидим, а теперь особенно неприятно хоронить всеми по экспедиции уважаемого начальника на каком-то малоизвестном для нас острове, где, кроме снежных бурь и полярного зверя, никогда ничего не бывает. Но делать нечего, и без того сегодня нарта с телом начальника опрокидывалась, что при подъёме её производит неприятное впечатление, и доставка к судну сопряжена с большим риском. Замёрзшее тело начальника может разбиться, что, я считаю, много хуже, чем похоронить на месте.

9 марта. Встали в пять утра и без всякой еды принялись за приготовление к похоронам. Сама даже природа сочувствует нашему горю. Установился хотя и холодный с —35°, но зато тихий и ясный день. Сейчас же по выходе из палатки впряглись оба в нарту, на которой было положено тело нашего начальника, сделанный мной из лыж крест, кирка для добывания камня, молоток для щебня и русский национальный флаг (складной) с медной трубкой, на которой выгравирована надпись следующего содержания по-английски: «Экспедиция лейт. Седова. 1912–1914 гг.» Затем мы взяли ещё лопату для расчистки снега и с этой печальной кладью направились к земле.

Через полчаса были у самого берега и, выбрав подходящее место, втащили нарту с покойником на косогор высотою до шести сажен от уровня моря, где и было решено предать тело земле.

Обряд похорон происходил следующий: я выбрал, насколько это было возможно, поровнее место, разгрёб снег лопатой. Затем сняли тело с нарты, повернули головой к северо-востоку, сняли шапки. Я перекрестился и сказал: «Господи, боже наш, прими душу усопшего раба твоего Георгия», после чего трижды пропели «Вечную память» и затем снятое с нарты тело уложили на назначенное место. От первого камня, положенного мной на могилу в знак глубокого скорбного траура, я отбил три кусочка: один для себя, один — на судно и один думаю доставить супруге бывшего моего начальника. Это же сделал и Пустошный.

В десять часов утра могила с установленным крестом была готова. Флаг положен вместе с начальником. Нарта, на которой везли тело, оставлена у могилы. Также оставлены кирка и молоток.

С камнем на сердце и со слезами на глазах взглянул я последний раз на могилу, перекрестился и пошёл к палатке, где с Пустотным сразу же после скорой еды мёрзлого сала стали собираться в обратный путь…»

Потом стали слушать дневник Пустошного, его взялся читать Павлов. Записи Шуры оказались более краткими и в основном повторяли содержание дневника Линника.

Затем Визе прочёл дневник Седова, который оборвался сразу же за записью о встрече о солнцем такими словами: «Понедельник, 1 марта…»

После записи этих слов силы, по свидетельству Линника и Пустошного, оставили Георгия Яковлевича.

Долго сидели в скорбном молчании, обдумывая и переживая услышанное. Не хотелось верить, что нет и никогда больше не будет здесь, среди них, живого, энергичного, подвижного Седова. Опустевшим казалось застывшее судно, осиротевшими почувствовали себя эти затерянные на краю земли люди.