Иду в неизвестность

— А что же Зосима и Савватий? — поинтересовался Пинегин.

Пустошный, не зная, к нему относится новый вопрос или к капитану, смятенно промолчал.

— А лоцмана архангельские, батенька, не поморы, — вмешался Седов с улыбкой. — Они речные вожи. Так ведь, Пустошный?

Матрос кивнул, обрадованный тем, что начальник выручил его. Захаров неодобрительно взглянул на Седова, вовлекавшего рулевого в разговор.

— А впрочем, — обратился Седов вполголоса к стоявшему рядом Визе, — вы ведь и сам об этом должны знать, а?

Визе ответил уклончивой улыбкой.

Знакомясь с друзьями Визе и Павловым, только что окончившими курс Петербургского университета и вызвавшимися в числе первых последовать в полярную экспедицию, Седов узнал с удовлетворением, что друзья три каникулярных лета провели в самостоятельных экспедициях на Север и что Визе занимался там не только естественнонаучными, но и этнографическими исследованиями. Перед самым выходом в экспедицию Седов поздравил Визе с выпуском в свет его научной работы — статьи «Лопарские сейды», напечатанной в «Известиях Архангельского общества изучения Русского Севера». В этом же издании печатался с продолжением путевой очерк Визе «По реке Умбе». Поэтому Седов полагал не без основания, что и о Соловках знает немало молодой учёный, интересующийся Севером. И в этом начальник экспедиции убедился через минуту, когда на мостике возникло нечто вроде перепалки между ироничным Визе и прямолинейно-тяжеловатым, набожным доктором Кушаковым.

Послышался одинокий удар колокола из монастыря.

Визе поднял голову, оглядел остров.

— Любопытно было бы узнать, где поместили монахи бывший пленённый соловецкий колокол, — заметил он.

Кушаков с удивлением поглядел на Визе.

— Да как же, Владимир Юльевич, едва ли не все газеты сообщали — в царской колокольне его подвесили, в западном пролёте.

— А отчего же не на место подвесили? — спросил Визе, продолжая разглядывать лесистые холмы острова.

— На какое место? — не понял Кушаков.

— Ну, на то, где помещался он до пленения.

Доктор ответил не сразу и, видимо, вспоминал, где же мог быть колокол до пленения.

«Фока» входил в гавань. Слева к причалу близ каменной трёхэтажной гостиницы притулился монастырский пароход. Небольшой паровой бот и несколько карбасов покоились у деревянной пристани перед крепостной стеной.

На причалах чернели редкие фигурки монахов. Над водой и над мачтами кружили, почти не шевеля крыльями, крупные соловецкие чайки.

— Так ведь ясно почему, — подал наконец голос Кушаков. — То место, видимо, занято, и освобождённого «пленника» поместили на почётном месте, где и показывать его богомольцам удобнее.

— Думаю, не потому, пожалуй, Николай Григорьевич, — возразил Визе. — А оттого не подвесили его на прежнее место, надо полагать, что не поместился бы он там.

— Что же он, распух в плену? — усмехнулся Кушаков.

— Он не распух, — сказал Визе. — Просто этот колокол — не соловецкий.

— Как! — Доктор едва не подпрыгнул от неожиданности. — Вы что это, Владимир Юльевич! — уставился он на Визе с опасливым изумлением.

Павлов и Пинегин тоже посмотрели удивлённо на товарища. Седов разглядывал в бинокль монастырь.

Захаров дал машине «стоп», и «Фока», теряя ход, медленно плыл к середине бухты.

— Верно, вы шутите таким образом, — обиженно предположил Кушаков.

— Ничуть, — откликнулся Визе. — И ежели желаете знать, то могу пояснить.

Кушаков продолжал недоверчиво глядеть на Визе. Остальные, рассматривая монастырь и строения вне стен — две двухэтажных гостиницы по обе стороны гавани, старинные амбары на пристани, сухой док справа, из которого торчали жёлтые мачты двух небольших парусников, множество крестов у самой воды, — продолжали с интересом вслушиваться в завязавшийся у Визе и Кушакова разговор.

— Ну-ну, — протянул заинтересованно Пинегин, — поясните, Владимир Юльевич, сделайте милость.

— Извольте, — тряхнул головой Визе и придержал пенсне, едва не свалившееся с переносицы. — Колокол, привезённый нынче из Англии, весит девять пудов, верно?

— Кажется, — пожал плечами доктор.

— А где англичане могли пленить такой колокол? Ведь они не были подпущены к Большому Соловецкому острову и высадиться смогли только на Заяцком островке.

Вопрос повис в воздухе.

— В то же время достоверно известно, что на Заяцком они разграбили церквушку Андрея Первозванного, которая по величине не более иной часовни, и сняли там три медных колокольчика в четырнадцать фунтов весом. А девятипудовый-то колокол в той звоннице п поместить было бы негде — вот какая церквушка!

— И что же это за колокол, вы полагаете? — вновь полюбопытствовал Пинегин.

— Сомнениями своими и поделился с одним журналистом из газеты «Архангельск». Тот рассказал мне, что многие уже обратили внимание па это несоответствие и что скоро газеты выступят и зададут эти вопросы. Теперь ищут, где мог быть снят колокол: то ли на Кий-острове с колокольни Крестного монастыря, то ли с церковной колокольни в селе Ковда. В обоих местах англичане высаживались и грабили церкви.

— Но ведь это же скандал! — предположил Пинегин.

— Послушайте, молодой человек, — не выдержал Кушаков, — неужели вы думаете, что духовное начальство этой славной обители может не отдавать себе отчёта в своих действиях и, более того, совершенно по знать, где какие колокола были и есть?

Глаза доктора зажглись возмущением.

— Да, думаю, — сказал Визе, — Тем более что и узнал от того же журналиста, что за духовное начальство нынче в монастыре.

— И что же вы разузнали?

— Например, то, что настоятель, отец Иоанникий, больше всего обожает показные торжества. В чём, я думаю, мы и сами сможем сегодня убедиться…

— Ну, знаете ли! — оборвал его неприязненно Кушаков. — Это, милостивый государь, переходит рамки приличия.

— Похоже, ты уже успел нажить себе неприятеля, — вполголоса произнёс, обращаясь к Визе, малоразговорчивый Павлов.

Седов молча наблюдал за постановкой на якорь. Якорь-цепь, глухо постукивая в клюзе, уходила в воду.

Учуяв близкий берег, залаяли в клетках собаки. Георгий Яковлевич обернулся к Кушакову и попросил его распорядиться, чтобы собак покормили и успокоили.

Кушаков изумлённо приподнял брови.

— Да, но собаки и… я… — обидчиво начал он.

— Павел Григорьевич, не обессудьте, — перебил его мягко Седов, — но в экспедиции все несут гораздо больше обязанностей, нежели в обычной службе.

Кушаков пожал плечами и, буркнув: «Да, разумеется», направился вниз.

Георгий Яковлевич, наблюдая за тем, как неторопливо разворачивается «Фока» на отливном течении, встав на якорь, досадливо подумал о том, что доктор, не знакомый с экспедиционной жизнью, да если ои ещё и столь спесив, может доставить немало хлопот.