«Идущие на смерть»

Отпустив Грамматчикова в док, куда тот ушел крайне воодушевленный как новым командованием, так и возможными перспективами, Павел Петрович вызвал в кабинет лейтенанта Непенина, командира миноносца «Сторожевой». До войны он служил на канонерской лодке «Манджур», интернированной в Шанхае, но офицер перебрался в Порт-Артур, желая воевать с японцами. Сражался храбро, дерзко и отчаянно, еще молод — всего 33 года, евангелистский возраст. Прошел войну с Китаем, получил орден, да еще два представления ждут в Петербурге утверждения — там не до войны, все завсегдатаи Морского ведомства живут размеренно и царит страшная волокита. А на войне офицеры гибнут, и многие так и не успевают получить заслуженные ими ордена. Да и с чинами тянут бессовестно, пресловутый «ценз» выдерживают постоянно — тот же Непенин вот уже как семь лет в своем лейтенантском достоинстве служит.

Ухтомский внимательно посмотрел на Андриана Ивановича, который через двенадцать лет может принять командование над Балтийским флотом — офицер умный и талантливый, знаток радиодела, шифровки и дешифровки сообщений по радиоперехвату, которыми уже сейчас интересуется, как и делами разведки. А таких перспективных специалистов нужно выявлять и немедленно привлекать к живому делу…

Броненосный крейсер "Баян II" после перевооружения в 1916 году.

Контр-адмирал А.И. Непенин на мостике линкора "Севастополь" 1916 год

Глава 30

— И что же делать?!

Витгефт еле слышно задал себе извечный русский вопрос, разглядывая «Адзуму» — корабль отходил на двенадцати узлах, не больше.«Француженку» уже приняли под опеку бронепалубные крейсера Уриу, а пять «асамоидов» выходили из боя, следуя с русской эскадрой параллельным курсом и все дальше отдаляясь от «Адзумы».

Добить вражеский крейсер следовало, но Вильгельм Карлович помнил о густых дымах, наползавших с юга. В них командующий вполне резонно предполагал подходящие к месту боя броненосцы самого Того. Появление главных сил японского флота сулило очень большие проблемы — потеря одного-двух русских кораблей была неминуемой. Достаточно потерять ход на 3-4 узла и все — догонят и расстреляют.

Да и как добивать несчастную «Адзуму»?!

Хотя вроде бы ситуация для этого самая благоприятная — повернуть всей эскадрой на юг, набрав максимальный ход. За час настигнуть вражеский крейсер, отпихнув крейсера Камимуры в стороны — ведь те постараются защитить пострадавшего «собрата» всеми силами.

— Тогда будет потеря втрое больше времени — час туда, час обратно, и еще час на дело, в лучшем случае!

Пристально смотря на вражеские корабли, беззвучно пробормотал Витгефт себе под нос, оценивая шансы. Ведь если отправить на добивание крейсера контр-адмирала Иессена, то такое означает погубить «Россию» и «Громобой» без всякой на то пользы — Камимура просто перехватит их всей своей эскадрой. Так что возможностей практически нет, идти всем вместе означает потерю времени, необходимого на бегство — а именно скорость сейчас главное. Отправить какую-то часть эскадры — безвозвратно потерять ее, и, возможно, совершенно напрасно.

— Нет, так не следует делать…

Вильгельм Карлович не поддался всеобщему настроению в рубке, не дал себя захлестнуть радостным эмоциям. Ведь все понятно и просто — повернуться всем, набросится массой на «подранка» и «втоптать» броненосный крейсер в суровые воды Японского моря.

Все четко и понятно, решение лежит, как говорится, на поверхности. Но именно это и внушало опасения, поспешное решение могло обернуться чудовищной ошибкой.

— Слишком красочное действо, таких доселе мы не видели! Раньше все было просто, даже дымки от попаданий были не видны»

И еще одна мысль забилась в его голове предупреждением, внесенная до отплытия Ухтомским. Ведь со стороны противника все происходящее с «Адзумой» может быть обычной хитростью, восточным изощренным коварством. К которому, кстати, так склонны японцы. Эти макаки совершили нападение на Порт-Артур без объявления войны, повредив разом два русских броненосца и крейсер на внешнем рейде. А еще до начала войны блокировали в Чемульпо крейсер «Варяг» и канонерскую лодку «Кореец».

И ошибка здесь его, начальника штаба наместника. Ведь тогда он просто не предполагал, что противник начнет действовать так подло, не соблюдая традиции войны. Так что вины в том прискорбном случаи на нем нет, хотя многие и обвиняют до сих пор. Но второй раз на хитрый обман нельзя поддаваться, всегда помнить о случившемся. В общем, действовать согласно поговорке — обжегшись на молоке, дуют на воду!

Тогда действия японцев понятны — задержать любым способом русскую эскадру, даже поманив ее возможностью легкой победы. Будет бой, а в нем возможны повреждения, что совсем некстати. К тому же подход трех броненосцев Того резко изменит баланс сил в пользу японцев, у них будет перевес в огневой мощи примерно на треть — в бортовом залпе больше девяти тонн, у русских чуть меньше семи. И шимоза станет дополнительным фактором — пожары на кораблях станут повсеместными, ведь с них не удалили дерево. А чем крупнее снаряд калибром, тем больше в нем взрывчатки, двенадцати дюймовое орудие не чета восьми дюймовому — и их у японцев будет 12 стволов против 8 русских на «Ретвизане» и «Цесаревиче».

— Курс на норд-ост!

Негромко произнес Витгефт, и по рубке пронесся вздох всеобщего разочарования. На него осуждающе посмотрел добрый десяток пар глаз, и командующий представил, как офицеры клянут его в душе на все лады. А потому негромко произнес, обращаясь к капитану 1 ранга Иванову, прекрасно зная, что все услышат его слова:

— Чем дальше отойдем от корейских и японских берегов, тем меньше будет шансов в ночной атаке у вражеских миноносок, которых в японском флоте больше полусотни. А за нами гонится Того, «Адзума» просто хитрость — и мы такой номер сможем проделать, если потребуется. Так что следует до ночи держать как можно высокий ход, идя на одном курсе. А там его сменить на норд, чтобы запутать врага!

— Я согласен с вашим превосходительством, — командир «Цесаревича отвечал чуть громче, чем следовало. Но от его слов по рубке прошел вздох разочарования, сменившийся унынием на лицах. Витгефт представил, как мысленно сейчас проклинают «немощных стариков, не способных взять на себя ответственность», и усмехнулся.

— «Адзума» набрала максимальный ход, и следует на присоединение с эскадрой Камимуры, — последовал доклад старшего флаг-офицера, что спустился с мостика в рубку с биноклем в руках.

— Довольно резвый оказался «подранок, — хмыкнул командир броненосца, но лейтенант Кедров продолжил говорить дальше, и от падающих как камни слов Михаила Александровича лица «флажков» и офицеров броненосца буквально вытянулись от невыразимого удивления.

— К Камимуре идут на помощь «собачки», все три — «Такасаго», «Читозе» и «Кассаги», причем на двадцати узлах. Я опознал их собственными глазами. Через три часа припожалуют эти старые наши «знакомцы». И еще видны густые дымы на юге — видимо, следом за крейсерами вице-адмирала Девы идут броненосцы самого Хейхатиро Того.

— Вот так то, господа, — весело произнес Витгефт, решив взять реванш, и дать молодым запоминающийся на всю жизнь урок:

— Никогда не торопитесь принимать необдуманные решения, и нельзя поддаваться порыву и первой пришедшей в голову мысли! Иначе никогда вам не дослужится до адмиральских «орлов» — и сами погибнете, и свой корабль погубите! Эх, молодо-зелено…

Витгефт произнес последнюю фразу с непередаваемой интонацией, от которой лица мичманов и лейтенантов покрылись багрянцем. Затем повернулся и посмотрел в бинокль на крейсера Камимуры. «Адзума» набрала скорость, и спешила присоединиться к вражеской эскадре, которая пока шла на 14 узлах, равняясь на ход русских кораблей.