Идя сквозь огонь

Еще тогда в глазах осрамленного верзилы он заметил мстительный злой огонь, не суливший Харальду при встрече ничего хорошего. Но, как выяснилось, датчанин обставил Рыжего не только в рубке мяса.

Конкурент Харальда без малого год обивал порог дома Ингрид, добиваясь ее благосклонности, а она отдала предпочтение залетному бродяге, не обладающему даже статусом горожанина.

Как обычно бывает, нашлись доброжелатели, сообщившие Рыжему, что у него появился счастливый соперник, и, войдя в харчевню, Харальд увидел там поджидающую его компанию.

Несмотря на свой рост и силу, Рыжий не решился прийти сюда в одиночку. С ним было двое его дружков-подмастерьев, бросавших на датчанина исподлобья колючие, волчьи взгляды.

Встретившись взором с противником, Харальд понял, что право на близость с Ингрид ему придется добывать кулаками. Кабаньи глаза подмастерья пылали такой злобой, что, казалось, еще миг — и он бросится на датчанина, сметая все на своем пути.

Харальд приготовился к побоищу, но, вопреки его ожиданиям, драка не состоялась. Высосав из кружек свое пиво, компания Рыжего покинула заведение Ингрид с таким видом, словно не имеет претензий к счастливцу.

Датчанина это не обрадовало. Ему был хорошо известен, нрав городских подмастерьев. Когда кто-либо из этой братии собирался набить рожу своему ненавистнику, то вызывал его на бой прилюдно, с помпезностью, коей мог позавидовать иной рыцарь.

И то, что троица врагов ушла из харчевни, не привлекая к себе внимания, значило одно: подмастерья готовятся встретить его по пути домой. Харальд не испытывал перед ними страха, но был уверен, что на сей раз ему следует ждать не честной драки, а удара ножом в спину.

Посему, отужинав, он не вернулся в свою хибарку, а решил заночевать у Ингрид. Добрая женщина, давшая ему приют, первым делом предупредила датчанина об опасности, грозящей ему со стороны Рыжего и его дружков.

Харальд улыбнулся в ответ, уверив подругу, что умеет быть осторожным, и, забыв о подстерегающей за дверями опасности, увлек ее на ложе. Он привык в одиночку справляться с невзгодами и не желал вмешивать полюбившую его женщину в свои дела. Но смерть уже шла по пятам бывшего пирата, и спустя неделю он встретился с ней лицом к лицу…

…В тот день работы было особо много, и разделку туш рубщики мяса заканчивали поздно вечером, при свете факелов. Когда хозяин бойни, устало махнув рукой, отпустил их по домам, вечерние сумерки уже сменила непроглядная тьма.

В права вступал декабрь — самый холодный в Швеции месяц года, время пронизывающих ветров и долгих, тоскливых ночей.

Харальд не любил эту безотрадную пору. Ее хорошо было пережидать в натопленном доме, у весело потрескивающего в печи огня, но горе тому, кого декабрьская ночь застанет под открытым небом!

К путникам, лишенным огня и крова, она была беспощадна, датчанин знал это, как никто другой.

Покинув затхлое помещение бойни, Харальд тут же оказался во власти пурги, бросающей в лицо пригоршни колючего, сухого снега. Закаленный северными ветрами, он невольно поежился, набрасывая на голову теплый шерстяной капюшон, — студеный вихрь пробирал до костей.

Бойня, где выпало трудиться датчанину, располагалась в предместье, и, чтобы заночевать у Ингрид, ему нужно было пройти полгорода.

Превозмогая порывы ветра и стужу, он двинулся в путь. Вьюга пронзительно выла в ушах, вдали ей вторили то ли волки, то ли одичавшие собаки. Неистовый вихрь гнал по небу стада неповоротливых туч, то и дело заслонявших бледный, едва различимый месяц.

Иногда сквозь вой метели до Харальда долетали странные звуки, смутно напоминавшие звон оружия и лязг доспехов, но тут же уносились вдаль, подхваченные ветром. Казалось, в небесах кипела битва меж ангельской ратью и полчищами демонов, вознамерившихся прорваться в рай.

Миновав полосу открытой земли, Харальд вступил под сень городских ворот, зубчатые башни которых сливались с непроглядной чернотой вьюжного неба. На счастье путника, дубовые створы оказались не заперты, стража держала ворота открытыми, ожидая возвращения работников, трудившихся в предместьях Стокгольма.

За городской стеной ветер немного стих, утратив силу в лабиринте узких улочек и проходов, но было по-прежнему холодно. Зябко поежившись, Харальд вновь вспомнил о горячем ужине и дешевом, но крепком вине, коим его потчевала Ингрид.

Эта простодушная, милая женщина стала для бывшего пирата настоящим подарком судьбы. Не прошло и недели со дня их знакомства, а она настояла на том, чтобы Харальд переехал к ней вместе с детьми.

Долго упрашивать его не пришлось. Он и сам видел, что так будет лучше для них обоих: и сыновья будут под присмотром, и самой Ингрид помощь двух смышленых мальчишек в хозяйстве не будет лишней. Да и деньги, которые Харальд отдавал одной скупой карге за пользование ее лачугой, он теперь мог приносить в семью…

…Да, именно в семью. Датчанин поймал себя на мысли, что он именно так называет свой союз с полюбившей его женщиной. Харальд сам не мог понять, почему Ингрид предпочла его прочим завсегдатаям харчевни, среди которых было немало состоятельных бюргеров. Но ей запал в сердце бедный скиталец с двумя детьми в довесок, и она, похоже, не жалела о своем выборе.

Ингрид оказалась заботливой женой, и Харальд впервые за долгие годы почувствовал себя дома. За сорок прожитых лет его впервые любили.

Хельга, кою он боготворил, никогда не испытывала к нему любви, она лишь позволяла ему любить себя. Ныне же он был на седьмом небе от счастья. В зачерствевшей душе датчанина стало просыпаться чувство, которое он сам почитал для себя давно утраченным.

Оно согревало его в метель и делало малочувствительным к порывам зимнего вихря, вселяло уверенность в завтрашнем дне. Харальд знал, что не покинет теперь Стокгольм, северный город, подаривший ему столько тепла…

…Но тепло обладает расслабляющей способностью и заставляет забывать об опасности. Забыл о ней и Харальд, но опасность не забыла о нем.