Идя сквозь огонь

— Не вы одни воюете! Русичам на южных границах Московии тоже не приходится вкладывать сабли в ножны. Всякий миг жди нападения иноверцев! Выжить захочешь — поневоле овладеешь клинком!

— Так ты с юга! — понимающе кивнул Флориан. — Вот почему у тебя такой дивный наряд! Небось, татарский?

— В местах, откуда я прибыл, все так ходят, — хмыкнул юнец, — в татарском платье сподручнее воевать. Мы и по-тюркски говорим, как на родном наречии. Нужно ведь разуметь недруга!

Хочешь, скажу что-нибудь по-татарски?

— Я тюркской речью не владею, — смутился Флориан, — и посему не смогу оценить твоего искусства! Но твоя храбрость и упорство по-любому заслуживают уважения.

Мало кто отважится в наше смутное время без охраны путешествовать по дорогам Унии, разыскивая княжьих вассалов!

— Но ведь и ты путешествуешь в одиночестве! — усмехнулся его юный спутник. — Твои провожатые тоже полегли в сече?

— Я был на излечении в чужом городе, и мне пришлось их отпустить. А вызывать жолнежей обратно я не стал. На месте службы они нужнее…

— В руку был ранен? — вопросил Флориана Василий, заметив, что левая рука шляхтича покоится на широкой перевязи.

— В плечо, да и ребрам тоже перепало! — ответил шляхтич. — Противник мне достался дюжий, умелый…

— Ты вступил в бой с турком? — вопросил его юнец.

— Не поверишь, с поляком! — горестно усмехнулся Флориан. — Только защищал он неправое дело!

— А ты отстаивал правое? — с любопытством взглянул на него отрок.

— Надеюсь, что так! — пожал плечами оруженосец. — Но о большем не расспрашивай. Сие тоже державная тайна!

— Не буду! — улыбнулся Василий. — Что ж, пока мы не отыщем Бутурлина, нам по пути!

— Такому попутчику я буду рад! — воскликнул Флориан. — Разделим поровну тяготы дороги!..

* * *

— Ну вот, пришла пора расставаться! — вымолвила Ванда, с грустью глядя в глаза Орешникову. — Дивно, неделя пролетела, как один день!

— Самому не верится… — эхом отозвался боярин. — Всего неделя, а сдается, будто мы знакомы целую вечность…

— Ужели простимся навеки? — на миг голос девушки дрогнул от волнения. — Ты уедешь в Московию, и я тебя больше не увижу?

— Мыслю, сего не случится! — ободрил ее московит. — Не для того Господь свел нас, чтобы вновь развести наши пути!

Мы непременно встретимся, вот увидишь. Или меня мой Государь вновь пошлет на Литву, или же тебя Король отправит ко двору Великого Князя с посланием!..

Мне и самому больно с тобой расставаться, но что поделаешь, коли служба кличет?

Судя по горечи, звучавшей в голосе боярина, ему и впрямь было тяжко, и Ванда решила не бередить его раны.

— Что ж, быть может, Господь соединил наши судьбы лишь для того, чтобы мы спасли Польского Владыку… — произнесла она.
–

Теперь, когда опасность миновала, ты можешь с чистой совестью возвращаться домой!

— Могу… — выдавил из себя Григорий, опуская взор. — Да только не хочется что-то…

— Вы уже простились? — осведомился, подходя к Ванде и Орешникову, старый Тромба. — Не обессудь, боярин, но Государь велел мне с сынками проводить тебя до границ Московии. Мы уже собрались в путь…

— Иду… — взглянув в последний раз на Ванду, Гришка увидал в ее глазах отражение собственных чувств. — Не печалься, панна. Я найду тебя, верь мне!..

Стремительно отвернувшись, он зашагал в сторону, где их с рыцарем ждали оседланные лошади. Скрывшись в шатре, девушка разразилась рыданиями.

— Ну почему, полюбив человека, я тотчас должна с ним расстаться? — горестно вопрошала она Создателя. — Для чего, Господи, ты послал нам сие чувство, если не даешь быть вместе?!

— Что загрустил, боярин? — обратился к Орешникову старый шляхтич, едва они выехали за пределы стана. — Не успел проститься с панной, а уже тоскуешь!

Что ж, она того стоит, в такую девку грешно не влюбиться!..

— Ты о любви решил со мной толковать, пан Игнатий? — поднял на поляка исполненный боли взгляд Григорий.

— Не только о ней. Ты уж как хочешь, но мы с сынками пред тобой провинились, и сознание сего не дает нам покоя.

Сначала я обвинил тебя огульно, затем сыновья мои наземь повергли…

— Но ведь все обошлось! — грустно усмехнулся боярин. — Что ворошить былое?..

— Тем паче, что и ты садонул меня локтем в дых так, что у меня глаза на лоб едва не вылезли! — вставил слово младший сын Тромбы, Збышек.

— Не надо было мне руки крутить! — хмуро ответил Гришка. — Но, как бы там ни сталось, мы — квиты! И извинения ваши мне ни к чему…

— Все же неудобно как-то… — смущенно промолвил Лешек. — Мы ведь шляхтичи, а не беззаконные тати…

— Значит, пришло время пить мировую! — подытожил сказанное старый рыцарь. — Лешек, доставай баклагу!

С важной миной на лице крепыш извлек из седельного мешка увесистую бутыль.

— Вот это да! — не смог сдержать изумления Орешников. — Помнится, когда вы откупоривали перед Королем кувшины с брагой, сия бутыль осталась нетронутой. Вы скрыли ее от Государя?!

— А ты хотел, чтобы мы вылили ее содержимое в костер? — хитро сощурился Тромба. — Нет, мы не столь глупы! Прикопали до поры в укромном месте. В баклажке сей по-любому нет заразы, так что грех наш невелик!..

Да и чем бы мы ныне отмечали наше примирение, кабы истребили тогда всю брагу?

— И то верно! — не мог не согласиться с доводами поляка боярин. — Что ж, пан Игнатий, выпьем за вашу смекалку!

— За нее, родимую! — поддержал его старый шляхтич вместе с сыновьями. — И за мир среди добрых христиан!

— Ныне он нужен нам, как никогда! — молвил, поднося к губам бутыль с брагой, Григорий.

Глава 91

— Помнится, ты сказывал, что ищешь Бутурлина — обратился к Флориану Василий. — Зачем он тебе?

— Хочу предупредить Дмитрия об опасности! — ответствовал шляхтич.

— Бутурлину грозит опасность? — удивленно воззрился на него юный спутник. — Кто же ему угрожает, коли не секрет?

— Один важный человек, по-нашему Магнат, — пояснил юнцу Флориан, — он обвиняет боярина в убийстве своего сына, но я знаю, Дмитрий на такое не способен!..