Иероглиф «Любовь»

«Понятно, – услышала она мысленный голос Крылатой Цэнфэн. – Ты, оказывается, получила некоторые навыки каллиграфии, принцесса. Что ж, это прекрасно. Если твое искусство начертания иероглифов будет велико так, что тебе позавидуют небожители, ни к чему тебе и меч, ибо кисть каллиграфа может стать сильнее меча. Слыхала ли ты о великом Отшельнике с Пятью Кистями? О нет, откуда. Этот мастер каллиграфии жил тысячу лет назад и владел таким искусством, перед которым преклонялись императоры. Однажды его призвали в императорский Дворец сделать надпись на дверях государственной сокровищницы. Отшельник написал ее так быстро, что император едва успел дважды хлопнуть в ладоши.

При этом Отшельник держал по кисти в каждой руке, еще одну во рту и две между пальцами ног. И когда надпись была сделана, она охраняла вход в сокровищницу лучше любого замка – вот какие это были иероглифы, вот какое мастерство! Ни один грабитель не мог взломать дверь, ибо иероглифы, начертанные Отшельником, попаляли злодея огнем, будто были священными драконами! Но довольно с тебя легенд и преданий. Итак, ты не чужда благородному умению ученых, хотя на этом пути тебе предстоит преодолеть еще немало крутых ступеней, прежде чем ты достигнешь Истинного Мастерства. Что еще ты умеешь и знаешь? Не скрывай от меня ничего, вспоминай и не смущайся».

Но Мэй смутилась. Она вспомнила рукоделие, игру на цине, но эти доморощенные таланты представлялись такими незначительными по сравнению с тем, что ей предстояло постичь! Однако Крылатая Цэнфэн по-прежнему смотрела на нее внимательно и строго.

«Еще», – потребовала настоятельница. Щеки Мэй заалели – ей пришли на ум воспоминания о любовном искусстве, которому ее обучала Гуан и господин Вэй Цясэн. Но разве здесь, среди стен обители чистоты, возможно помышлять об этом? «Не смущайся, – спокойно заметила Крылатая Цэнфэн. – Искусство любви не менее важно, чем искусство благородного поединка. И хотя в обители мы чужды плотских страстей, тебе не придется век пребывать за незримыми стенами. Ты уйдешь в мир, где слишком мало света и мудрости. И возможно, в том мире собственная плоть тоже станет твоим непобедимым оружием. Не стыдись плоти, но и не потакай ей во всем. А теперь смотри на меня внимательно. Я покажу тебе упражнения вэнь-у, вежливой воинственности. Запоминай их и повторяй ежедневно Бо все время, покуда не занята другими работами по обители. Упражнения вэнь-у сосредоточат твой дух и сделают тело послушным и восприимчивым к дальнейшим занятиям. Итак, начинаем».

С этого первого занятия прошло немало времени, хотя Мэй не знала – сколько именно. Она не могла отсчитывать время по смене лун, потому что в ночном небе над Тянь Син Уянь Чжи Цзяо никогда не висела луна. И того, что обычно бывает каждый месяц у женщин, у Мэй не случалось. Поначалу она боялась, что беременна от господина Вэй Цясэна, но потом ее грустные размышления по этому поводу расслышала сестра Тао Ласкающая Флейту. Она объяснила Мэй, что в Незримой Обители у всех насельниц отсутствует то, что ежемесячно мучает других женщин. Таков воздух Незримой Обители – он изгоняет все нечистое...

Каждый деньМэй вставала с жесткого кана [20] и отправлялась в зал занятий, где вместе с другими послушницами первой ступени выполняла упражнения вэнь-у. Позднее к упражнениям вэнь-у прибавились так называемые игры пятидесяти зверей – упражнения, требующие повышенной выносливости, гибкости и крепости тела. Занятия доводили Мэй до такого изнеможения, что ей казалось, будто она упадет замертво, но с каждым новым днем изнеможения становилось все меньше, а опыта и силы все больше. Мэй чувствовала, что ее тело наливается крепостью, послушно и стремительно выполняет любой прыжок, взмах или удар.

20

Кан – глинобитная лежанка, обогреваемая изнутри печным дымом.

После упражнений послушницы направлялись к озеру. Говорят, озеро было рукотворным – его вырыли и заполнили водой из дальних горных ручьев первые сто насельниц Незримой Обители, теперь отправившиеся на Небеса. Вода в озере никогда не охлаждалась, даже если с неба сыпал снег и из-за гор прорывался в обитель ледяной ветер. В озере они купались и наслаждались короткими мгновениями отдыха и обычных, немысленных разговоров (Мэй, разумеется, не принимала в них участия). После купания послушниц ждала общая молитва в главном храме обители – храме Уянь Чжи Цзяо – Учения Без Слов. По завершении моления каждая послушница отправлялась заниматься той или иной работой ло поручению старших сестер. Кто-то помогал на кухне чистить овощи, мыть котлы и миски – готовилась утренняя трапеза. Другие обрабатывали цветы и деревья в незримых садах обители, подрезали лишние ветки на карликовых, в треть человеческого роста деревцах, рыхлили землю вокруг пионовых и жасминовых кустов...

В обители были также и домашние животные, за которыми требовался пригляд и уход: пять вечно задумчивых коров с выкрашенными алой краской рогами (чтоб отогнать злых духов), дюжина кошек, утки и гуси, а также плантация шелковичных червей, которые хоть и считались священными, все же подвергались поборам из-за постоянной нужды в шелковых нитях. Остальные послушницы – в их числе и Мэй – занимались рукоделием. Кто прял, кто сучил нити, кто ткал на большущем старинном станке, вздыхающем и скрипящем, как сухое дерево в бурю... Мэй в числе двенадцати вышивальщиц трудилась над огромным панно, во всех подробностях изображавшим красоты Девяти Небес. Для изготовления этого панно требовалось четырнадцать тысяч оттен. ков шелковых нитей (поверьте, это немало; подобные оттенки даже вообразить нелегко!). Мэй не очень любила вышивать, но не призналась бы в этом и самой себе. Во-первых, потому, что Незримая Обитель более всего ценила в своих насельницах терпение и умение торжествовать над собственными пристрастиями и вкусами, а во-вторых, однажды Крылатая Цэнфэн напомнила Мэй, что ее мать, императрица Нэнхун, была искуснейшей вышивальщицей.

Утро еще продолжалось, а в обители гулко звенел колокол, созывая и старших сестер, и послушниц на общую трапезу. Трапеза была скромной и не очень обильной: бобы и соевый творог, разварной рис без сахара, молодые побеги бамбука с подливой из простокваши... После трапезы старшие сестры принимались за обучение послушниц музицированию, каллиграфии, стихосложению и гаданию по различным сочетаниям Пяти стихий. Мэй это время проводила с самой настоятельницей Цэнфэн, которая вознамерилась обучить принцессу вершинам каллиграфии.

«Ты должна освоить Высокий Стиль Письма так, как будто это твоя собственная кровь или дыхание, – посылала Крылатая Цэнфэн мысленный приказ принцессе. – Только тогда ты сумеешь начертать Высшие Иероглифы так, что они оживут, заговорив вместо тебя. Запомни, принцесса: Учение Без Слов – это не только мастерство воина, знатока оружия и искусства битвы. Учение Без Слов дает человеку узнать, в чем его главная сила, раскрыть эту силу и сделать ее совершенной. Чем больше я занимаюсь с тобой, принцесса, тем больше понимаю: пальцы твои созданы не для того, чтобы сжиматься в кулак, а для того, чтобы держать каллиграфическую кисть. Вот твое оружие, и я научу тебя владеть им в совершенстве».

«Что есть совершенство? » – спрашивала принцесса Мэй.

«Постоянно претерпевать превращения, следуя вещам, – отвечала Крылатая Цэнфэн. – Не быть ни камнем, ни яшмой, но постоянно пребывать между яшмой и камнем. Вот совершенство! »

«Мне непонятно это», – отвечала Мэй.

«Пребывай в срединности – вот о чем хочу я сказать. Пусть тебя не презирают, как презирают придорожный камень, но и не чтят выше меры, как чтят драгоценную яшму. Так овладеешь людьми и царствами, принцесса! »

«Но если судьба сложится иначе... » – размышляла принцесса.

«Судьба! – Мысленный голос Крылатой Цэнфэн стал насмешлив. – Может быть, там, высоко в небесах, за Молочной Дорогой и Звездной Колесницей, знают все о судьбе! Но здесь, на земле, о ней можно сказать одно: гулять под прицелом стрелка и не быть сраженным стрелой – это и есть судьба! А теперь оставим наши мысленные препирательства, принцесса, и потрудимся над тремястами значениями Высшего Иероглифа «Любовь»! »

Так миновали многие дни и ночи, мелькание которых Мэй, по правде говоря, и не различала, занятая то искусством битвы, то каллиграфией, то вышивкой, то чисткой кухонных котлов... Лишь по собственному телу Мэй судила о пролетавшем времени – из ее тела окончательно исчезла девичья несоразмерность, это было тело совершенной женщины. Правда, Мэй не видела себя в зеркале – потому что в обители не было ни одного зеркала. Но иногда, когда Мэй склонялась над тазом с водой или над гладью озера, она видела отражение своего лица, и ей это лицо казалось прекрасным...