Иерусалим

— Ты куда? — спросил Стефан.

— Я голоден, — сказал Раннульф. Вытянув руку, он направился к бедуинам и заговорил с ними на арабской тарабарщине.

Стефан смотрел ему вслед, потрясённый. Он не понимал ни слова, но протянутая рука и склонённая голова Раннульфа не позволяли ошибиться: он просил милостыню. Гордость Стефана возмутилась, и он стыдливо отвёл взгляд. В желудке у него заурчало. Он протолкался к воде.

Раннульф вернулся через несколько минут и уселся на стене у колодца. Он жевал. Стефан изо всех сил старался держаться поодаль, но голод подстёгивал его; он подошёл к рыцарю и увидел, что тот держит в руках круглый плоский хлеб.

— Ты попрошайничал, как юродивый или нищий, — сказал Стефан. Он сел на стену подле Раннульфа, взгляд его был прикован к хлебу, просить о котором ему не позволяла гордость.

— Я монах, — сказал Раннульф. — Меня кормит Бог. А ты что, хотел бы, чтобы я добывал себе пищу оружием?

К ним подошли другие, и он разломил хлеб и раздал всем по куску.

— Так было бы лучше, — заметил Стефан. — Тогда мы хоть наелись.

— Этого хлеба им было явно недостаточно: кое-кто из воинов вовсе не получил ничего. Король отдал свой кусок одному из обделённых. Он прятался среди рыцарей, не желая, чтобы его видели чужаки, которые собрались вокруг, блестя любопытными чёрными глазами. Дети возились в пыли; женщины прикрывали лица краем покрывал. Рука Стефана вновь потянулась к мечу. Было бы так просто отобрать у этих людей всё, что ему нужно...

Из толпы вышла старуха с корзиной. Лицо её, всё в морщинах и складках, было испещрено синеватыми точками.

— Тамплиерр, — сказала она на ломаном французском, — тамплиерр. Бог хранить святой рыцари. — Она сняла с корзины платок — там были хлебы. Опустив корзину наземь, старуха отступила и широким движением руки предложила рыцарям её содержимое.

— Вот видишь, — сказал Раннульф Стефану. — Ешь.

Потрясённый юноша отпустил меч, потянулся и схватил тёплую круглую лепёшку.

ГЛАВА 12

Рука Раннульфа горела, и боль жарко пульсировала в глубине раны. Он погрузил раненую руку в мех, полный воды с иссопом и солью, а другой рукой бросал в рот хлеб. Стефан Мыш протянул ему чашу. Раннульф осушил её и вновь наполнил из желоба.

Тамплиеры, и король среди них, сидели вокруг колодца. Женщины принесли три корзины хлеба, теперь уже почти опустевшие, но, когда Раннульф потянулся за последним куском, прибежала девочка с ещё одной полной корзиной. Остальные селяне столпились у колодца, глазея и болтая. Дети побойчее похлопывали и гладили рыцарских коней, привязанных в ряд у ограды. Спускалась ночь.

Король сказал:

— Быть может, Саладин сейчас уже берёт Иерусалим.

Раннульф покачал головой.

— Нет, вначале он вырежет тех, кто остался в живых из нашего войска, — а оно изрядно разбежалось, и ему придётся потрудиться. Но он не оставит за собой никого. После Рамлеха — не оставит. — Он был по-прежнему полугол, а с вечером похолодало. — Мне нужна рубашка.

Эти слова он сказал по-арабски, ни на кого не глядя; среди бедуинов возникло быстрое движение.

— Но потом он наверняка ударит на Иерусалим, — не отступал король.

— Мы будем там прежде Саладина, — сказал Раннульф. — Обещаю тебе.

Медведь сказал:

— Святой, у них тут есть церковь. Можно отслужить мессу.

Вернулась та самая старуха — предводительница клана, — неся целую охапку одежды. Она опустила тряпье в пыль перед Раннульфом, однако уходить не спешила. Кожа на её лице обтягивала кости туго, словно шатёр, синие татуировки украшали лоб и щёки.

— Ты ранен, — сказала она. — Позволь, я полечу твою руку.

Он покачал головой.

— Я обетован Богу. Женщина не может коснуться меня.

— Бог милостив к тебе. У меня есть снадобье, с ним рука заживёт скорей.

— Божьей милости с меня довольно, — сказал Раннульф. — Нам нужна ваша церковь.

— Я пришлю священника.

— Нет. Не нужно священника. И вот ещё что: скажи другим, когда мы войдём внутрь, все должны держаться подальше, покуда мы не выйдем из церкви.

— Всё будет сделано, — сказала старуха. — Святой человек, помолись за нас, давших тебе пищу.

Она отошла, а Раннульф поднял принесённую одежду — это оказался длинный просторный халат с капюшоном.

Он оделся и вновь уселся среди воинов.

— Святой, — сказал Медведь, — это первая битва Мыша.

Мы должны умертвить его.

Стефан вскинул голову:

— Что?!

Раннульф поглядел на него и кивнул Медведю:

— Ты прав. Хорошо. Как быть с ним? — Он указал подбородком на короля.

— Я отстою мессу с вами, — сказал король.

— Это обряд тамплиеров, — предупредил Раннульф.

Воины зароптали и придвинулись ближе.

— Он ничем не хуже нас, — сказал один из них, Фелкс ван Янк.

— Лучше, — сказал Раннульф, — но он — не тамплиер.

— Я выслушаю мессу, — громко заявил король. — Мне всё равно, кто отслужит её.

— Что вы собираетесь сделать со мной? — спросил Стефан.

Раннульф обратился к королю:

— Ты не предашь нас?

Бодуэн моргнул:

— Предать вас? Как?.. Нет, я никогда вас не предам.

— Хорошо, — сказал Раннульф. — Ты можешь пойти в церковь с нами, но не должен выходить оттуда, пока не уйдём мы все. И ты должен служить мессу вместе с нами. Если не сможешь — закрой глаза, чтобы сказать потом, что ничего не видел.

— Решено, — кивнул король. Глаза Стефана были круглыми от тревоги. Раннульф хлопнул его по плечу и отошёл, чтобы набрать пригоршню пыли и пригоршню золы.

Селение плотно окутала ночь — колодец чистой прохладной тьмы под ясной россыпью звёзд. Король Бодуэн вместе со всеми пошёл к церкви — всего лишь ещё одна хижина, только с дверью побольше и крыльцо похоже на выпяченную нижнюю губу. Раннульф и Ричард ле Мен стояли на крыльце; меч свой Раннульф снова держал в руке, а ножны, наклонясь, положил у входа. В длинном просторном бурнусе он был вылитый сарацин.

Король перекрестился.

— Бог хранит нас всех. — Между Раннульфом и вторым рыцарем он прошёл в маленькую церковь, остальные втянулись за ним и закрыли дверь.

Хижина была так тесна, что дюжина рыцарей наполнила её целиком. Здесь был низкий каменный алтарь с покровом, на котором уже горели две небольшие светильни. Когда вошёл король, двое рыцарей снимали со стены крест.

Дыхание короля пресеклось. Он чувствовал на себе взгляд Раннульфа. Взгляды других тамплиеров. За ним следили, стремясь узнать, как он примет всё это, действительно ли он — один из них. Рыцарь у алтаря, единственный изо всех, внёс в церковь меч, и теперь ремнём укрепил клинок остриём вниз на месте, где висело распятие.