Иерусалим

Так сделан был Крест. Король перевёл дух. Это было не так уж и чуждо ему.

Он замешался среди рыцарей, что ждали у алтаря.

Кое-кто уже стоял на коленях, молясь, и король тоже преклонил колени и возблагодарил Господа, который хранил его. Он молил Бога дать ему достигнуть Иерусалима прежде Саладина, дать ему шанс защитить город. Он просил Господа даровать ему смерть в бою, внезапную и чистую, — а не медленное гниение заживо.

А потом рыцари поднялись и тесно сошлись вокруг алтаря. Юный Стефан, которого прозвали Мышом, стоял посредине. Вид у него был испуганный; он не знал, что с ним станут делать. Рыцари ничего ему не сказали, но Медведь и Германов рыцарь по имени Фелкс подошли к нему и сняли с него всю одежду — кроме штанов. Потом, положив ему руки на плечи, они принудили его стать на колени на кучу земли перед алтарём.

Подошёл Раннульф и опустился на колени перед Стефаном — лицом к лицу, обе руки сжаты в кулаки. Медведь встал сзади и ладонью пригнул голову Стефана.

Раннульф сказал:

— Протяни руки, Мыш.

Рыцарь протянул обе руки ладонями вверх. Тамплиеры сомкнулись вкруг него — плечом к плечу, как стена. Раннульф поднял один кулак над левой ладонью Стефана и высыпал в неё пыль.

— Эта пыль — твоя пыль, — сказал он.

Он протянул другой кулак над правой ладонью Стефана и наполнил её золой.

— Эта зола — твоя зола.

— Аминь, — произнесли рыцари, кольцом сомкнутые вок руг них.

Раннульф крепко сжал запястья Стефана.

— Стефан, отдаёшь ли ты свою жизнь Господу?

— Отдаю, — нетвёрдым голосом проговорил Стефан.

Раннульф повернул его руки ладонями вниз, так что пыль и зола просыпались на пол.

— Отныне ты мёртв. А потому не бойся смерти и, когда Бог призовёт тебя, иди с радостью, потому что душа, отданная доброй волей, воистину спасена. Отворачивайся впредь от общества живых, но держись нас, своих братьев, кои также мертвы. — Он положил руки на плечи Стефану и склонил голову. — Oremus [17] .

17

Помолимся (лат.).

Другие рыцари тоже опустились на колени, наложили руки на Стефана и в один голос начали произносить слова «Верую»:

— Верую в Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли, и во Иисуса Христа, единого Его Сына...

Король молча наблюдал за происходящим, но, когда рыцари молились, слова сами пришли ему на уста, и он произнёс их вместе со всеми. Грудь его теснилась. Вне сомнения, это всё — ересь, богохульство, достойный проклятия грех. Однако Бодуэн сочувствовал этому: сердце говорило ему те же слова. Он был одним из них.

Рыцари отступили, вновь образовав три ряда, в котором последним стоял король, а рядом с ним встал поднявшийся Стефан, по-прежнему почти обнажённый. На его щеке темнела полоска сажи. Юноша плакал; руки его дрожали. Он произносил молитвы голосом, переполненным чувствами.

Они начали мессу — все вместе. Король присоединился к ним — охотно и от всего сердца. Месса шла достаточно верно. Кое-кто из рыцарей запинался в латыни, зная её лишь изустно, и Раннульф, стоявший перед ними, не произносил проповеди, но все они вместе произносили покаяние, «Кирие Элейсон», «Верую», «Отче наш». Раннульф произнёс слова Таинства, которые поместили среди них Христа. Из рук в руки передавали каравай хлеба и чашу с колодезной водой.

Король отломил кусочек хлеба и отпил глоток воды; и казалось ему, что он вкушает кровь и плоть.

За чашей шёл Раннульф. Он останавливался перед каждым воином, говорил:

— Бог дарует тебе это.

И, наклонясь, целовал рыцаря в губы.

— Бог дарует тебе это.

И наносил рыцарю удар по голове.

Рыцарь падал на колени, опускал голову и начинал молиться.

Король держался твёрдо, но мысли его мешались — он гадал, сделают ли с ним то же самое. Это уж была очевидная ересь. Он должен отойти в сторону. Закрыть глаза, как советовал Раннульф. Однако Бодуэн не смог отшатнуться. Он был один из них. Раннульф по ряду подходил к нему. Теперь на коленях стояли все тамплиеры — все, кроме него и Раннульфа.

Тамплиер встал перед ним.

— Бог дарует тебе это.

Бодуэн почувствовал прикосновение его губ к своим и подивился их твёрдости.

— Бог дарует тебе это.

И удар поверг его на колени.

Ночь они провели в церкви. Утром, не успел разгореться рассвет, они взяли коней, которых селяне накормили, напоили и обиходили, и меж холмов поскакали на юг. Дожди породили новую траву, и она зеленела сквозь иссохшие старые стебли, а в низинах и трещинах ещё оставалась вода, дар небесный. Вечером рыцари наконец вернулись на высокогорную тропу к Иерусалиму — она тянулась ущельем между скалистыми крутыми горами. У подножия длинного пологого склона, что вёл к перевалу, из земли торчали большие валуны — точь-в-точь яйца птицы рок, что скатились с вершины горы и погрузились в песок. Здесь тамплиеры стали лагерем, и Раннульф послал двоих разведать, что на вершине.

— Ты так осторожен, — горько сказал король. — Мы никогда не вернёмся в Иерусалим. — Он весь окостенел, и зрение изменяло ему настолько, что он не сумел даже распрячь коня. Раннульф отодвинул его и расстегнул уздечку. Разведчики возвращались — взволнованные.

Одним из них был Медведь.

— Там, на перевале, сорок турецких лучников! — не успев отдышаться, выпалил он.

Король тяжело опёрся о круп коня. Опять задержка. Но теперь он хотя бы стал лучше видеть.

Раннульф спросил:

— Одни только стрелки? А верблюды, лошади?

— Я осмотрел весь лагерь. Там только лучники, лёгкие доспехи, маленькие кони, никаких вьючных животных. Если судить по кострам, они здесь меньше дня. Слуг у них нет, припасов — тоже.

— Можем мы обойти их? — спросил король.

— Возможно, — сказал Раннульф.

Медведь повернулся к Бодуэну и кивнул:

— Возвратиться, сделать круг к востоку и держаться дороги на Квонтарию. День езды.

— Попробуем захватить их врасплох, — сказал Раннульф.

— Что?! — Медведь изрыгнул проклятие и тут же перекрестился, словно зачёркивая его.

— Пора нам и огрызнуться. Мы бежали как от чертей, поджав хвост, — не можем же мы упустить возможность отплатить им.

— И как ты предлагаешь сделать это — с дюжиной рыцарей атаковать вверх по склону под их стрелами? Путь длинный, укрыться негде, а кони у нас устали.

— Нет-нет-нет, — мягко проговорил, почти прошептал Раннульф. — Помнишь, в полдень мы проезжали овец? Ступай пригони мне отару.

Раннульф сказал: «Думай о Германе. Неужто тебе не хочется отомстить им за Германа?»

Теперь Стефан полз на четвереньках среди отары вонючих овец, карабкаясь к далёкому перевалу. Овцы и ягнята жались друг другу, шарахаясь и от него, и от других воинов, что укрылись меж ними, и пастухам приходилось всё время погонять их диким свистом и гиканьем. Земля была каменистой. Спина у Стефана ныла.

Он приподнял голову над морем шерстистых спин. До перевала было ещё далеко, над ними завитками поднимались к небу скалы — голые, без единой травинки, тонкие и мрачные. В голове отары шагал Раннульф, низко надвинув капюшон своего бурнуса, чтобы скрыть коротко остриженные волосы. Стефан снова нырнул под волны овечьей шерсти.