Иерусалим

— Мы погибли! Погибли!

Керак проводил его взглядом и вновь посмотрел на Раннульфа:

— Ты дурной вестник, монах.

— Пожалуй, — кивнул Раннульф. Он развернул коня, подъехал к своим людям и повёл их вверх по травянистому склону.

Земля здесь была твёрдая, чуть скользкая, усыпанная чёрными камнями. Зимние дожди промыли в склоне глубокие борозды. На ровной полоске травы Раннульф остановился.

— Мы станем здесь, — сказал он своим спутникам.

— Что? — Фелкс вскинул голову. — С какой стати?

— Приказ короля, — ответил Раннульф и спрыгнул на землю. — Хорошенько следите за припасами. Не доверяю я этим ублюдкам.

Он расслабил подпругу, снял с коня недоуздок, повесил его на шею, подвязав к луке поводья, и пошёл в одиночестве по склону холма.

Оказавшись подальше от людей, он опустился на колени, перекрестился и начал молиться. Он думал о Медведе, о том, как он потянулся и схватил Медведя за руку — несомненно, тогда Медведь был ещё жив, — потом втащил его в седло — и тогда Медведь тоже был ещё жив.

А теперь мёртв.

В последний раз Раннульф позволил себе подумать о Сибилле.

Ей здесь было не место; она не имела никакого отношения к тому, что здесь творилось. Она осталась далеко позади, быть может, навсегда. Перед ним стена огня; на сей раз, если он будет достаточно чист, он пойдёт в огонь и увидит Бога.

Раннульф вернулся к коню, расседлал его и обтёр одеялом. Вокруг устраивались на ночлег остальные; рутинная обыденность привычных действий как-то успокоила его. Подошёл Мыш:

— Святой... исповедуй меня.

Они отошли в сторонку, опустились на колени и исповедали друг друга. Потом Раннульф обхватил рукой шею Мыша, и они сидели вместе, глядя на далёкий сарацинский лагерь.

— Как думаешь, — сказал Мыш, — мы уцелеем?

— Мы бывали в переделках и похуже.

Подошёл Фелкс, опустился на колени рядом с ними, и они все трое обхватили друг друга руками за плечи.

— Ах, Иисусе, — пробормотал Фелкс. Он плакал. Они сомкнулись в круг, опустив головы, и слегка покачивались.

— Иисусе, — повторил Фелкс.

— Я всё думаю, когда он умер, — сказал Раннульф. — Может, я убил его, когда втаскивал на седло.

— Бедный Медведь, — сказал Мыш.

— Он был самым храбрым из нас, — проговорил Фелкс. — Ничего не боялся.

— Да, — сказал Раннульф, — он мог растеряться. Но испугаться — никогда.

Он вспомнил, как Медведь защищал его на собраниях, как стоял бок о бок с ним в сотнях сражений. Как он веселился в Дамаске, держа на коленях двух обнажённых девиц.

— Мы даже не смогли похоронить его, — сказал Фелкс.

— Не важно, — ответил Раннульф и перекрестился. — Теперь он в руках Господних.

Они теснее сомкнули круг, раскачиваясь из стороны в сторону. Фелкс опять плакал, опустив голову, и под рукой Раннульфа всё сильнее вздрагивали плечи Мыша. Раннульф поднял голову и взглянул на длинный пологий склон Хаттина, на бесчисленные огни сарацинского лагеря. На самом краю склона в темноте двигались чёрные фигурки — это люди Балана и основные силы тамплиеров наконец-то входили в лагерь. Раннульф крепче сжал плечи товарищей.

ГЛАВА 32

Раннульф проснулся перед рассветом. Он спал в кольчуге, подстелив одеяло и положив голову на камень; проснувшись первым из своих людей, он встал и вгляделся в серую пелену умирающей ночи. Сарацинские костры погасли все до единого. Внизу не было ничего, кроме кострищ и зарослей словно взбитых ветром кустов, — казалось, он мог бы пройти по ним к холодным чистым водам озера.

Горло раздирало от жажды. Больное плечо ныло. Раннульф спустился туда, где, раненный в бедро, дремал его конь; он отвёл животное в сторону и ощупал обеими руками. Раннульф полюбил этого коня, едва получив его, а теперь любил ещё сильнее: весь этот тяжкий марш конь бился вместе с ним, делал всё, что от него требовалось, — и сейчас он был ещё свеж и бодр; и, когда Раннульф опустился перед ним на колени, конь наклонил голову, коснулся губами его волос и навалился на него, словно хотел пошутить. Раннульф выпрямился и похлопал его по шее.

— Держись меня, — сказал он. — Сарацины запрягут тебя в телегу.

Голодный конь обнюхивал его руку.

Начали подниматься другие рыцари. Разгорался день — и по всему склону франки выпутывались из одеял. Озеро тонуло в плывущем тумане; густая дымка скрывала горизонт на востоке, и солнце едва просвечивало сквозь неё, пока не поднялось над краем дымки и не залило мир внезапным сиянием, мгновенной вспышкой жара.

Раннульф спустился к вьючным лошадям. Его обступили рыцари, и он отвязал бурдюки с водой.

— Поите коней. Если падут кони — конец и нам.

Он наполнил шлем каждого. Потом разделил между ними хлеб и раздал остатки зерна.

Закончив, он отнёс остатки воды в мехе туда, где ждал его конь, и вдоволь напоил его; и всё же на дне осталось немного воды. Раннульф завязал бурдюк и спрятал под камнем.

Теперь он чуял едва ощутимый резкий запах гари. Взглянув вниз, он увидел вдоль всей границы сарацинского лагеря серебристые султаны дыма. Сарацины подожгли склон.

К нему подошёл Мыш:

— Мы хотим устроить мессу.

— Это невозможно, — сказал Раннульф. — Здесь нет церкви, и нам придётся служить мессу открыто, на глазах у всех.

— Для Медведя, — упрямо сказал Мыш, — и для этих мальчишек, они ещё не прошли таинства.

— Хочешь, чтобы нас повесили? — Раннульф перекрестился. — Молись.

Пропел рог; их призывали на совет. Раннульф свернул попону вдвое, накрыл ею спину коня и надел седло.

Подскакал сержант и увёл его. Они спустились по склону туда, где собрались дворяне. Среди них с искажённым лицом сидел на коне король. Рядом с ним де Ридфор казался выше, живее, пожалуй, даже нетерпеливее.

— Нам нужен лишь один хороший удар. Пошлите вперёд моих людей, следом — остальных рыцарей, а за ними пусть двинутся пехотинцы. Следуя вплотную, они не дадут сарацинам обойти нас с флангов, а рыцари сломают их строй. Саладин непременно обратится в бегство. К полудню мы омоем копыта наших коней в Тиверианском озере.

Пока магистр говорил, Раннульф озирался по сторонам — на сарацин внизу и огромное христианское воинство. Пехотинцы теснились в низине, рыцари группками рассыпались над ними. Сарацины ровными рядами протянулись от края озера, на запад — до самого тракта и дальше. Их было очень много, наверное, по десять — пятнадцать на каждого франка, — но по большей части бедуины. Обернувшись, Раннульф взглянул вверх, на острые чёрные пики Хаттина. Этим путём им не спастись. Они должны идти вперёд, через сарацин.