Иезуитский крест Великого Петра
Шрифт:
Сама находясь постоянно без денег, она умудрялась как-то помогать многочисленным родственникам, постоянно занимая для них где возможно деньги.
Ближайшие ей люди, составлявшие ее двор, были так же молоды, как и она. Надо думать, и они не раз удивлялись тому, как не потерялась она и умела сохранить самостоятельность в обстановке крайне неблагоприятной во все царствование Анны Иоанновны. Ее спасал природный ум.
Французский дипломат Ж.-Л. Фавье, глубокий психолог, так охарактеризует ее: «Сквозь ее доброту и гуманность… в ней нередко просвечивает гордость, высокомерие, иногда даже жестокость, но более всего — подозрительность. В высшей степени ревнивая к своему величию и верховной власти, она, легко пугается всего, что может ей угрожать уменьшением или разделением этой власти. Она не раз выказывала по этому случаю чрезвычайную
Разумовский частенько напивался до бесчувствия, и тогда цесаревна бежала к Лестоку. Хирург, превосходный психолог, давно уяснил себе, что не пение и не голос Разумовского прельщали цесаревну.
Разбегавшаяся от буянящего Разумовского дворня знала: лишь двое — сама Елизавета Петровна и доктор Лесток — могли безбоязненно появиться перед пьяным.
Лесток, можно сказать, был доверенным человеком цесаревны. (О степени их доверенности свидетельствует секретная депеша Мардефельда своему королю от 28 декабря 1742 года: «Особа, о которой идет речь (Елизавета Петровна. — Л.А.), соединяет в себе большую красоту, чарующую грацию и необыкновенно много приятного ума и набожности, причем исполняет внешние обряды с безпримерной точностью. Но, зачатая под роковым созвездием, т. е. в самую минуту нежной встречи Марса с Венерой… она ежедневно по нескольку раз приносит жертву на алтарь матери любви и значительно превосходит набожными делами супруг императора Клавдия и Сигизмунда. Первым жрецом, отличенным ея, был подданный Нептуна, простой матрос прекрасного роста… Теперь эта важная должность не занята в продолжении двух лет; до того ее исполняли жрецы, не имевшие особого значения. Наконец, ученик Аполлона с громовым голосом, уроженец Украины… был найден, и должность засияла с новым блеском. Не щадя сил и слишком усердствуя, он стал страдать обмороками, что побудило однажды его покровительницу отправиться в полном дезабилье к Гиппократу просить его оказать быструю помощь больному. Застав лекаря в постели, она села на постель и упрашивала его встать. Он, напротив, стал приглашать ее… позабавиться. В своем нетерпении помочь другу сердца, она отвечала с гневом: «Сам знаешь, что не про тебя печь топится!..» «Ну, — ответил он грубо, — разве не лучше бы тебе заняться со мной, чем с такими подонками?» Но разговор этим ограничился. Он повиновался. Я узнал эти подробности от человека, присутствовавшего при этом фарсе…»
Впрочем, оставим сказанное на совести Мардефельда.
Протестант, уроженец Франции, Иоганн-Герман Лесток, человек предприимчивый, явился в Россию, в Петербург, в 1713 году. Отец его был лейб-хирургом; может, поэтому с детских лет увлекся хирургией и сын. Представленный государю, молодой Лесток (ему шел двадцать второй год), имевший чрезвычайно приятную физиономию и свободно объясняющийся почти на всех европейских языках, понравился ему и был определен хирургом к высочайшему двору. Жалованье Лесток получил приличное.
— Французу, — говорил государь, — всегда можно давать больше жалованья; он весельчак и все, что получает, проживает здесь.
Благодаря умению вкрадываться в сердца людей и обворожить каждого скромным, приятным общением, Лесток быстро сблизился со многими и попал в милость к лицам, игравшим важную роль при дворе. Он не пропускал ни одной возможности расположить к себе нужного человека. Немудрено, красавицы петербургские, сестры Монс, фрейлина Гамильтон, да и хорошенькие прислужницы вроде Анны Крамер, обратили внимание на услужливого и вместе с тем женолюбивого француза. (Здесь и далее мы воспроизводим материалы, приведенные в исследовании о графе Лестоке Михаилом Дмитриевичем Хмыровым сто тридцать с лишним лет назад. Да сохранится благодарная память потомства к этому скромному библиографу.)
Веселый нрав и приятный ум Лестока много помогали тому, что пред ним отворялись двери к сановитым лицам и зачастую он оказывался участником застольных бесед, которые занимали все свободное от службы время у сановников, принимавших дома
гостей.В кирке, выстроенной на обширном дворе дома вице-адмирала Крюйса, Лесток мог во время богослужения видеться со знакомыми лютеранами.
В 1716 году Петр I, совершая поездку по странам Европы, имел в свите, составленной из самых приближенных лиц, и хирурга Лестока. Тогда же обратила на него внимание и государыня Екатерина Алексеевна, что явило блистательные последствия для дальнейшей карьеры француза.
Волею случая попавший в среду сильных мира сего, Лесток более и более втягивался в придворную жизнь. Увлекшись, он совсем позабыл о существовании интриг. Одна из них достигла цели. Петру I передали, будто Лесток весьма недвусмысленно высказался об отношениях царя с денщиком Бутурлиным. Лекаря сослали в Казань. Это, впрочем, спасло ему жизнь: Лесток играл не последнюю роль в интриге Екатерины I с Монсом, и, окажись он во время расследования по делу Монса в Петербурге, казни бы ему не миновать.
После смерти царя Екатерина Алексеевна поспешила возвратить изгнанника ко двору и приставила его к дочери Елизавете лейб-хирургом.
Неунывающий француз поворовывал для цесаревны дыни из Летнего сада. Она смеялась. Подобные услуги и приятность в обхождении расположили к нему цесаревну. Ее высочество любила слушать его веселую болтовню, в рождающейся обстановке доверенности рассказывала и она ему о своих малых тайнах. Она привыкла доверять его заключениям о людях, основанным, впрочем, на богатом житейском опыте.
В царствование Петра II, наблюдая за князем Меншиковым, Лесток впервые задумывается о роли фаворита в России. Можно в этой стране царствовать, не находясь на троне.
Мысль запала в сознание, а ослепительное богатство Меншикова, великолепие, в коем он купался, подпитывали ее.
Падение Меншикова не смутило Лестока. Перед глазами был новый удачливый фаворит — Иван Алексеевич Долгорукий, любимец Петра II, имевший полное право черпать из царской казны сколько угодно и распоряжаться взятым безотчетно.
Государь с фаворитом развлекались охотою. Выезжали с тысячами собак, егерями. Царский поезд растягивался едва ли не на несколько верст. Лесток, и сам владевший ружьем до старости, разделял господствующий вкус и, как замечает М. Д. Хмыров, сопровождал цесаревну не только в примосковные отъезжие поля, но даже и в историческую Александровскую слободу, где на большом, привольном лугу ее высочество изволила тешиться травлею зайцев и напуском соколов.
Смерть молодого государя побудила Лестока к действиям. Он убеждал цесаревну явиться в залу Лефортовского дворца и торжественно предъявить собранному там Верховному Тайному Совету права свои на корону.
В царствование Анны Иоанновны Елизавета Петровна оставалась в тени. В прежнем ничтожестве пребывал и лейб-хирург.
В летнюю жаркую пору, когда императрица отбывала на жительство в подмосковное село Измайлово, двор Елизаветы перебирался в подмосковное же село Покровское.
Впрочем, живали и зимой в Покровском. Не чувствуя близости императрицы, улавливая явное пренебрежение придворных, цесаревна по возможности долее не являлась в Москву. С тех-то пор и явились легенды о тогдашнем житье-бытье Елизаветы в Покровском, любившей летом «водить хороводы с сенными девушками на лугу, распевать с ними старинные песни или собственноручно прикармливать щук и карпов в пруду, а зимою — учреждать катанья с гор или по улицам в пошевнях».
Быв в отдалении от двора Анны Иоанновны, не имея возможности видеть изблизи многих пружин быта двора императрицы, Лесток не мог заводить отныне коротких сношений с придворными. Впрочем, он не отказывал себе в удовольствии половить рыбку в мутной воде, «На него, — замечает М. Д. Хмыров, — падает подозрение в скрытной интриге, приготовившей внезапное несчастие шталмейстера цесаревны, известного Шубина, поведение которого могло набросить тень и на особу самой цесаревны, что вовсе не соответствовало далеким видам предусмотрительного Лестока. Полагают, что последний успел разными путями довести до сведения всемогущего Бирона вещи, потребовавшие разбирательства, и Шубин был без суда сослан в Камчатку, откуда, много лет спустя, возвратился заклятым, хотя и неопасным врагом Лестока». Взойдя на престол, Елизавета вспомнит свою первую привязанность и прикажет немедленно возвратить его из Камчатки. Но сосланного, без имени и с запретом под угрозою смерти произносить его имя, — нелегко было найти в далекой Камчатке.