Игорь. Корень Рода

Долго в тот вечер не мог уснуть Хорь, все ворочался на своей жёсткой лаве, пока уже под утро не провалился в короткий, но крепкий сон.

– Салям аллейкум, Халим! – приветствовал, едва войдя во двор, работник серьёзного пятилетнего сына хозяйки, который, как и вчера, встретил его у калитки.

– Ва-аллекум ас-салям, Хурр! – Также важно по-взрослому ответил малец. – Мама говорила, что ты будешь чинить сегодня нашу беседку?

– Да, уважаемый Халим, работы много, поэтому я пришёл пораньше. – Всё в том же серьёзном тоне, как будто перед ним был не ребёнок, а зрелый мужчина, продолжил разговор с малышом работник. Он не очень-то покривил душой, назвав себя «Хурр», что очень походило на «Хорь», а на местном языке означало «Свободный». Он прошёл в мастерскую, повязал рабочий передник и, выйдя с молотком и топором, обратил внимание на ворота перед мастерской. Заглянув за забор в этом месте, увидел выложенный из камней жёлоб от ворот к морю, которое плескалось совсем рядом. «Ага, здесь мастер спускал новые лодки в море, толково сделано, может пригодиться, берег пустой совсем», – смекнул про себя Хорь и направился к беседке, состоящей из резных деревянных столбов и перекладин. Некоторые из столбов подгнили, но сложность состояла в том, что беседка была увита лианами с созревающими гроздями того самого золотистого винограда, каким его угощала хозяйка.

На душе вдруг стало как-то легко и свободно, руки, истосковавшиеся по обычной хозяйственной работе, с желанием принялись за дело.

Осторожно простукивая столбики и выявляя подгнившие, работник, подставив на время треугольником жердины под поперечную перекладину, отделял от неё топором опору и, выкопав столбик, отрезал подгнившую часть. Затем пилой и несколькими ловкими ударами топора превращал обрезанный конец в замок, наподобие ласточкиного хвоста, и вставлял такой же длины кусок от найденных в мастерской обрезков. Оставалось только подогнать обе части замка, чтобы они плотно вошли друг в друга. Маленький Халим с большим интересом смотрел на работу нового мастера, и его распахнутые детские очи, казалось, становились ещё больше от восторга и удивления. Ещё бы, старый прогнивший столб становился крепким и надёжным, и перекладина вместе с виноградом уже не грозила при сильном ветре, какие нередко налетали на Абаскун, свалиться на голову.

Хозяйка, вначале не очень понимавшая, на что собирается заменить подгнившие столбики беседки этот молчаливый работник, если запасных столбов такой же длины в её хозяйстве нет, проходя по двору, поглядывала на затею с сомнением. Но когда первый обновлённый столбик стал на своё место, как влитой, она с удивлением погладила своей чуткой рукой место стыковки.

– Ты, в самом деле, настоящий мастер, Хурр, мог бы стать весьма уважаемым на острове, как когда-то был мой муж… – Она ещё раз, почти с нежностью прошлась чуткой дланью по прочному соединению столбика, и в очах её блеснула паволока, выдававшая совсем другие мысли. Вдруг она встрепенулась, видно, вспомнив что-то важное, и заторопилась, явно собираясь уходить.

– Прости, ханум Юлдуз, ты, кажется, собралась куда-то идти, я мог бы тебя сопровождать, ведь я теперь твой работник, а на острове полно урусов, кто знает, что взбредёт в их головы при виде красивой женщины.

– Обычно меня сопровождает дедушка Салим, – отвечала хозяйка. Затем смерила работника игриво-оценивающим взором. – Хорошо, снимай передник и пойдём! – проговорила она весьма довольным тоном, как ребёнок, вдруг получивший занимательную и долгожданную игрушку.

Уверенно и гордо, как давно уже не ходила по улицам, швейная мастерица Юлдуз шла впереди, а следовавший сзади работник нёс аккуратный свёрток. Когда им навстречу попались несколько урусов, слуга ссутулился, опустил голову и превратился в послушного раба, несущего за госпожой её поклажу. Они подошли к дому бека. Крепкий стражник узнал мастерицу и только внимательно окинул строгим оком её работника, худого, с равнодушными, ничего не выражающими очами, какие обычно бывают у рабов. Опытный страж даже не стал спрашивать у Юлдуз ханум, кто это.

– Дом большой, каменный, в два яруса, на втором женская половина, на первом поварская, охрана, комнаты для встречи гостей и прочее, – доложился вечером Хорь.

– Это ты всё сам разглядел? – уточнил сотник.

– Нет, меня дальше лестницы не пустили, но я потом у своей ханум расспросил, ей очень хотелось свою приближённость к матери бека показать, вот и разговорилась на обратном пути. А места охраны, и как запираются ворота, я заприметил, когда входил и выходил, – молвил изведыватель. Он не стал рассказывать подробности, как они с ханум вернулись после посещения дома бека, зайдя по пути на базар. Накупив всего, что ей было нужно, Юлдуз шла весьма довольная: она получила хорошую плату за сшитое платье для матери бека, взяла заказы на ещё два платья для молодых жён из его гарема, купила всё, чего хотела и идёт с собственным работником, как настоящая госпожа. Все желания исполнены, кроме одного, самого сокровенного…

Когда обед был готов, Юлдуз покормила сына рассыпчатым пловом.

– Ты хорошо себя сегодня вёл, – сказала она мальцу, – поэтому я разрешаю тебе поиграть с Асатом и Муратом.

Радостный Халим убежал.

Юлдуз медленно, как бы невзначай прошла мимо согнувшегося над очередным столбиком работника, край одежды слегка задел его сосредоточенный лик, пахнуло ароматом дорогих благовоний. Она не смотрела на мужа, но ясно почувствовала, как струящееся от неё желание заискрило в молодом аскере и заставило затрепетать в ответ его тело и душу. Ступая так же грациозно и медленно, хозяйка прошла дальше, ловя спиной исподволь устремлённый на неё взор работника. Через некоторое время из мастерской послышались звуки некой возни и просительный голос:

– Эй, Хурр, помоги мне, я тут, кажется, за что-то зацепилась, ты слышишь?!

– Слышу, уже иду! – ответил работник вдруг осипшим голосом, отложил на край дорожки топор и так же, внешне не торопясь, но, всё более волнуясь внутри, пошёл на зов ханум.

– Я зацепилась своим платьем, боюсь двинуться, – с волнением проговорила Юлдуз, когда он открыл створку дверей-ворот. От передавшегося волнения у него пересохло во рту, а сердце заколотилось сильнее… Отпущенная дверь закрылась и Хурр, пройдя в мастерскую, почти ничего не увидел после яркого дневного света.

– Где ты зацепилась, ханум, тут темно, я сейчас открою дверь, – как сквозь перину услышал он собственный голос.

– Не надо дверь, пока откроешь, моё платье порвётся, вот моя рука, иди сюда… – просительно и в то же время повелительно прозвучали слова хозяйки, как это может сказать только женщина. Работник шагнул к смутному стану, ощутил прикосновение мягкой руки, и от этого прикосновения перед очами снова пошли круги, как тогда. Но сейчас он не может уйти, он не может обидеть женщину, да и не хочет…

Как сквозь вязкое пространство он приблизился к Юлдуз и ощутил её аромат, тепло, дыхание и трепет небольших высоких персий. Хурр замер, круги перед очами стали сплошной мягкой чернотой. Почти теряя сознание от нахлынувших чувств, он успел ощутить, как горячие женские руки обвили шею, а его собственные пылающие длани коснулись чувственной спины девы, её пылающих ланит и влажных уст. И, почти зарычав от внезапно охватившей обоих страсти, они, повалившись на мягкие мехи, сплелись воедино, как виноградные лозы в беседке, и утонули в безмерной пучине небывалой неги.

Когда изведыватель начал приходить в себя, он услышал рядом тихое, похожее на детское сопение. Открыв очи, узрел в жёлтом слегка мерцающем свете сального светильника себя на широком ложе с невероятно скомканным покрывалом, как будто тут прошёл табун лошадей. Деревянное ложе было слегка приподнято над полом. Расслабленное тело приятно утопало в толстом матрасе, плотно набитом сухой морской травой и источавшем приятный аромат моря. Рядом слева чудный лик ханум, показавшийся ему совсем юным. Она лежала на правом боку, левая рука обнимала его стан, а тонкая в щиколотке нога девы касалась его ноги. «Надо же, – с удивлением и огорчением подумал Хорь, – хороший же из меня изведыватель, коли почти не помню, как на ложе оказался, ведь темень страсти охватила в мастерской». Он осмотрелся. Обычная глинобитная постройка с полками, на которых красуется медная и глиняная посуда, в побеленных стенах – ниши, завешенные узорчатой тканью. На полу ковры и циновки, много вышитых подушечек с кистями. Он всё-таки пошевелился, женщина почувствовала его движение и приоткрыла свои чудные очи.

– А ты моложе, чем я думал, Юлдуз, – тихо прошептал он, нежно касаясь её роскошных волос и гладких, как плоды персика, ланит. – Сколько же тебе было, когда тебя выдали замуж?

– Я была уже взрослой, мне тогда исполнилось четырнадцать. Через год у меня родилась дочь, но умерла после родов. Потом родился Халим, а ещё через три лета муж погиб во время бури, когда перегонял заказчику сделанную лодку.

– Так тебе всего девятнадцать, Звёздочка, – он нежно поцеловал её уста.

– Я Звёздочка, а ты мой Месяц, и мы будем светить вместе, ведь правда?! – и она засмеялась тихо и счастливо.