Игра Эндера. Глашатай Мертвых

— Управлять?

— Я — Демосфен, Эндер. Я ухожу с большой помпой. Будет публично объявлено о том, что я настолько привержена идее колонизации, что лично отправляюсь на первом звездолете. Одновременно с этим Министр колонизации, бывший полковник Грэфф, объявит о том, что звездолет поведет великий Майзер Рэкхэм, а губернатором колонии будет Эндер Виггин.

— Могли бы поинтересоваться и моим мнением.

— Я сама хотела спросить его у тебя.

— Но ведь это уже решено.

— Нет. Объявление будет сделано завтра, если ты примешь предложение. Майзер дал согласие несколько часов назад. Я виделась с ним на Эросе.

— Вы объявите всем, что Демосфен — это ты? Четырнадцатилетняя девчонка?

— Будет сообщено только то, что Демосфен отправляется вместе с колонистами. Пусть желающие узнать побольше посидят следующие пятьдесят лет над списками пассажиров, пытаясь понять, кто же из них был великим краснобаем Эпохи Локка.

Эндер рассмеялся и помотал головой:

— Ты действительно умеешь веселиться, Вэл.

— Не вижу причин, по которым я не могла бы этого делать.

— Ладно. Я еду. Возможно, даже губернатором, если вы с Майзером станете мне помогать. В настоящее время мои способности несколько недоиспользуются.

Она завизжала и крепко обняла его, ничем не отличаясь от обычной девочки-подростка, которая только что получила от своего младшего брата подарок, о котором давно мечтала.

— Вэл, — сказал Эндер. — Я только хочу, чтобы ты уяснила одну вещь. Я еду не из-за тебя. Я еду не для того, чтобы быть губернатором, или оттого, что мне скучно здесь. Я еду потому, что я знаю чужаков лучше, чем кто-нибудь другой, и, быть может, оказавшись там, смогу еще лучше их понять. Я отнял у них их будущее, и единственное, чем я могу хоть как-то воздать им, — это узнать все, что можно, об их прошлом.

Путешествие длилось долго. К его концу Вэл кончила писать первый том истории войн с чужаками и передала его на Землю по мгновенной связи под именем Демосфена. Отношение к Эндеру среди пассажиров изменилось к лучшему. Если вначале они поклонялись и льстили ему, то, узнав его, они начали относиться к нему с любовью и уважением.

Он много работал над переустройством нового мира, управляя колонией не столько при помощи указов, сколько при помощи убеждения других и отдавая, как и все, огромное количество сил на создание замкнутой, самоподдерживающейся экономики. Но, по всеобщему мнению, его самой важной работой было изучение того, что осталось от чужаков, его попытки найти в их строениях, машинах, запущенных полях что-нибудь, что могло бы оказаться полезным, чему могли бы научиться люди. Здесь никогда не было книг — чужаки в них не нуждались. Все хранилось в их памяти, любое явление четко описывалось словами в тот самый момент, когда о нем вспоминали, и когда чужаки погибли, то все их знания погибли вместе с ними.

И все-таки что-то осталось. По прочности крыш над амбарами и стойлами для скота. Эндер понял, что зимы будут суровыми и многоснежными. По оградам с торчащими наружу заостренными кольями он узнал, что здесь есть животные, которые могут потравить посевы или напасть на скот. Изучая мельницу, он установил, что длинные, с отвратительным вкусом фрукты, зреющие в заросших садах, сушились и перемалывались для употребления в пищу. А по заплечным мешкам, которые когда-то использовались для того, чтобы взрослые могли носить с собой в поле малышей, Эндер понял, что хотя в чужаках и было мало индивидуального, но они все равно любили своих детей.

Прошли годы, жизнь наладилась. Колонисты жили в деревянных домах и использовали туннели города чужаков в качестве складов и заводских помещений. Теперь колонией управлял Совет, а исполнительную власть избирали, поэтому Эндер фактически оставался только судьей. Наряду с благожелательностью и сотрудничеством здесь случались ссоры и преступления. Здесь были люди, которые любили друг друга, и были люди, которые не любили никого. Это был мир людей. Они уже не ждали с таким трепетом, как раньше, передач, принимаемых по мгновенной связи, и имена, пользующиеся на Земле славой, мало что значили для них. Единственным именем, которое они хорошо знали, было имя Гегемона Земли, Питера Виггина. Единственными известиями, которые доходили до них, были известия о мире, о процветании, об огромных звездолетах, покидающих гавань Солнечной системы, уходящих за Кометный Пояс и засевающих миры чужаков. Вскоре в их мир прибудут новые колонисты, скоро и в мире Эндера у них появятся соседи, которые уже преодолели половину пути. Но это никого особо не волновало. Когда новички будут здесь, то им помогут и научат их тому, что знают сами, но сейчас в жизни имело значение только, кто на ком женится и кто болеет, и когда в этом году наступает пора сева, и почему я должен платить ему, если теленок умер всего через три недели после того, как я его взял.

— Они стали принадлежать пашне, — сказала Вэлентайн. — Никого больше не интересует, что Демосфен посылает сегодня седьмой том своей истории. Никто здесь не будет его читать.

Эндер нажал на кнопку, и на экране появилась следующая страница.

— Очень глубокое замечание, Вэлентайн. Сколько еще томов появится, прежде чем ты доберешься до конца?

— Только один. История Эндера Виггина.

— И что ты будешь делать? Подождешь, пока я умру, а потом начнешь писать?

— Нет, я просто начну писать, а когда доберусь до того дня, о котором пишу, то кончу.

— У меня предложение получше. Кончи сразу после последней битвы. Ничто из того, что я сделал впоследствии, не стоит письменного пересказа.

— Может быть, и так, — сказала Вэлентайн. — А может быть, и нет.

По мгновенной связи пришло сообщение, что кораблю с новыми колонистами остался лишь год пути. Они попросили Эндера подыскать им место для обустройства не очень далеко от его колонии, чтобы можно было вести торговлю, но и не очень близко, чтобы они могли иметь независимое управление. Эндер взял вертолет и начал поиски такого места, прихватив с собой одиннадцатилетнего мальчика по имени Абра. Ему было только три в год основания колонии, и он не помнил никакого другого мира, кроме этого. Вдвоем они залетели настолько далеко, насколько позволял вертолет, разбили на ночь лагерь, а с утра начали пеший осмотр местности.

Утром третьего дня у Эндера вдруг возникло тревожное ощущение, что он оказался там, где уже бывал когда-то раньше. Он внимательно огляделся. Нет, это была новая, совершенно незнакомая местность. Он позвал Абру.

— Эгей, Эндер! — отозвался Абра с верхушки низкого, но с крутыми откосами холма. — Поднимайся ко мне!

Эндер стал карабкаться вверх, оставляя ногами глубокие борозды на рыхлом склоне холма. Абра указывал себе под ноги:

— Ты когда-нибудь видел такое?

Холм был полым. В его центральной части находилась глубокая впадина, частично заполненная водой. Стены впадины были вогнутыми, и ее края опасно нависали над водной поверхностью. В одном направлении от холма отходили два длинных гребня, образующие V-образную долину, в другом направлении холм постепенно поднимался и упирался в огромный кусок скалы, похожий на оскалившийся в мертвой улыбке череп. Изо рта черепа росло дерево.

— Как будто бы здесь умер великан, — сказал Абра. — И земля поднялась, чтобы спрятать его останки.

Теперь Эндер понял причину своего состояния. Это были останки Великана. Он слишком часто играл здесь в детстве, чтобы не узнать места. Но это было невозможно. Компьютер Боевой школы не мог иметь изображений этих ландшафтов. Боясь и вместе с тем надеясь увидеть предполагаемое, Эндер навел бинокль в хорошо известном направлении.

Качели и горки. Обезьянья дорожка. Все это сильно заросшее, тем не менее безошибочно различимое.

— Должно быть, это кто-то построил, — сказал Абра. — Посмотри на череп. Это вовсе не скала, это бетон.

— Я знаю, — ответил Эндер. — Они построили это для меня.

— Что?

— Я знаю это место, Абра. Чужаки построили его для меня.

— Чужаки были мертвы уже за пятьдесят лет до того, как мы пришли сюда.

— Ты прав. Это невозможно. Но я знаю только лишь то, что знаю, Абра. Я не должен брать тебя с собой. Это может оказаться опасным. Если они изучили меня настолько хорошо, что смогли построить все это, то вполне возможно, они…